– Ту-ся! Тебя же внучка слышит! Ну что это, право, за выражение!

Она огорчалась, когда эта же взрослая женщина, едучи с ней в машине, говорила:

– Вы меня на углу выкиньте, я должна на почту заскочить…

Правота бабушки однажды, по крайней мере, стала очевидной – когда эта же самая приятельница сказала:

– Мне сегодня надо еще на кладбище заскочить.

Тут уж до любого дойдет: что-то не так…

А другая бабушкина приятельница, Ольга Павловна Ермакова, которая жила в Калуге, написала и прислала ей свою замечательную книжку – «Краткий толковый словарь ушедших и уходящих слов и значений». Про слова, которые употреблялись широко еще лет пятьдесят назад, а теперь куда-то поисчезали. Например – авиатор, богадельня, вагоновожатый, извозчик, курсистка, мороженщик, промокашка, чернильница, чистописание…

Тут было над чем поразмыслить. Понятно, когда слово исчезло вместе с профессией (извозчик) или с самим предметом (чернильница). Но Анна Сергеевна не раз рассуждала с Женей о том, почему исчезают из нашей речи некоторые очень важные, как ей кажется, слова, обозначающие хорошие, плохие или нейтральные человеческие качества?.. Не может быть, чтобы люди за два-три десятка лет изменились кардинальным образом!

Вот эта Ольга Павловна провела среди калужских студентов всех пяти курсов филологического факультета такую анкету – какие слова вы используете для положительной оценки какого-то лица и какие – для отрицательной? И ни в одной анкете для положительных характеристик не встретились такие слова:

деликатный, тактичный, благородный, великодушный, галантный.

А для отрицательной оценки человека – и тоже ни в одной анкете! – не оказалось слов:

бесцеремонный, бестактный, пустой, завистливый, неблагородный…

И бабушка спрашивала несколько растерянно у Жени, хотя та еще вовсе не была студенткой:

– Что же у вас теперь – тактичность и великодушие не считаются достоинствами? А бестактность и бесцеремонность стали нормой и никого больше не задевают?..

…Анна Сергеевна сидела в шезлонге, смотрела неотрывно на море, медленно менявшее краски. Тут же на камнях набережной, прямо у ее ног, на ярко-зеленом пляжном коврике сидели в купальниках киевлянка и россиянка, и одна поясняла другой украинскую ситуацию:

– Должна вам сказать, что я сейчас доверяю одной только Юле. Мы в такой дыре! За газ платить нечем совершенно. А в экономике изо всего нашего правительства одна Юля понимает. У нас вся надежда сейчас только на нее.

Вот тут-то и зазвонил мобильный, и Женин номер высветился на нем самым радостным для Анны Сергеевны на свете набором цифр.

Любому нормальному человеку безо всяких комментариев ясно, что испытал Ваня Бессонов, услышав от Димы про прямую и очень серьезную опасность, грозящую Жене там, в Сибири. Ничего себе!.. Сам он с тех пор, как они с Грязновым прилетели в Москву, с головой был погружен в биографию и творчество Николая Чехова. Он не вылезал из маленького Музея Чехова в Москве и вместе с одной из сотрудниц сделал открытие: различил в облаках над гуляющей в парке толпой на картине Николая Чехова профиль Пушкина… А пора уже было сворачивать московские дела и готовиться к отъезду домой, в Петербург: учебный год неумолимо надвигался. И все чаще всплывала в его памяти любимая с детства улица Зодчего Росси, про которую один Ванин приятель-москвич, Володя Гуревич, сказал, когда первый раз ее увидел:

– Такой улицы в реальности быть не может. Она может только присниться во сне.

Это тот Володя, который с девяти лет стал асом Интернета и может создать любой сайт и вообще про компьютеры и Интернет знает все.

…В описываемый момент – как раз тогда, когда Слава-байкер мчался по Горному Алтаю со Скином за спиной, – Ваня сидел у своего деда. Они уже поговорили о братьях Чеховых, Ваня снискал дедову похвалу, а теперь дед беседовал с ним о современном русском языке.

– Ведь вот, например, что проделали с хорошим, я бы сказал, нужным словом «авторитет»!.. Смотрим – у Гончарова; у меня заложено…

Дед легко поднялся с кресла и ловким не по возрасту движением снял с полки томик неопределенного цвета:

– Вот в романе «Обрыв» – ты его, конечно, еще не читал…

– Я «Обломова» читал, – сказал Ваня, почему-то покраснев.

– Ну я и говорю. Так вот. «Я бабушку люблю, как мать, – сказал Райский: – от многого в жизни я отделался, а она все для меня авторитет. Умна, честна, справедлива…» Обрати, Ванюша, внимание на эти именно слова! «…Своеобычна; у ней какая-то сила есть».

А теперь – сегодня я читаю в газете корреспонденцию про суд. О людях, готовивших убийство. Про одного автор – заметь, не участник какой-то банды, а журналист! – пишет, что тот возил «авторитетного предпринимателя».

Что я, читатель, должен подумать про этого предпринимателя? Ну, что он умен, честен, справедлив, не так ли? И что у него, возможно, как у той гончаровской бабушки, «какая-то сила есть». Ничего подобного! Из дальнейшего ясно, что никаких таких качеств у этого предпринимателя нет. Только разве сила. И она, представь себе, не морального вовсе свойства – она в том, что он близок к преступному миру!..

В общем, изучая современную прессу – нынче это, кажется, называется птичьим словом «сми», – пришел я к выводу, что не только слова, но и самого понятия «авторитет» теперь в России нет. Откуда ж возьмется понятие, если нет для него слова?.. А вот еще телеведущий Андрей Максимов. Человек серьезный, за языком своим следит. Я к нему неплохо отношусь. Совсем недавно издал такую вполне интересную, своеобразную поэтическую антологию – стихи своего отца и его друзей. И что же читаем в его предисловии? Вот, пожалуйста.

Дед открыл заложенную книгу.

– «Когда и почему само слово “авторитет” ушло из литературы в криминальный мир, я не знаю. Не знаю даже, хорошо это или плохо»! – дед голосом выделил последнюю фразу. – А чего тут не знать, дорогой господин Максимов? Не дело нам криминальному миру наш язык дарить.

А как выражаются главы нашего государства? Вот только что услышал прямо-таки из первых или вторых, у них сейчас не разберешь, уст: «…позитивные изменения к лучшему…» И это люди с высшим образованием!.. Уму непостижимо, Иван!

…Тут Ваня вспомнил про звонок Димы. Опять представил себе то, что, возможно, сейчас происходит далеко-далеко от Москвы, а он не может ничем быть полезным друзьям. И сразу стало ему муторно и тоскливо.

…И второй раз за последние полтора часа голос в мобильнике почти выбил невозмутимого Лешу из равновесия.

– Ну что, Калуга, проклаждаетесь в наших краях, а как насчет навестить командира отделения?..

Леша онемел на несколько секунд ото всего сразу – не в последнюю очередь от того, что сержант был сейчас им с Саней более чем кстати. И знакомое «проклаждаетесь» вместо стандартного «прохлаждаетесь» прозвучало в Лешиных ушах музыкой.

– Василий… Да как номер-то узнал?..

– Ну забурел на гражданке, забурел! Забыл, что такое войсковая разведка! А если добавить двухгодичный опыт оперативной работы в милиции…

– Василий, так ты что – настоящий мент, что ли, сейчас?

– Самый настоящий! Заходи – пощупай.

Да, вот это было действительно везенье так везенье.

Василий был бы хорош в любой роли. Но в роли мента… Сейчас лучшего трудно было и желать. Потому что если придется этих отморозков положить – кто-то из представителей закона либо порядка должен подтвердить, что они с Саней защищали несовершеннолетнюю и нечего им шить превышение самообороны.

Василий продолжал, как выражались они когда-то, в военной своей молодости, заимствуя слово у моряков, травить: