— Дело не в победе, Тась. Я просто хочу жить нормально. Увидеть, как взрослеет моя дочь. Стать для неё настоящим отцом, а не чужим дядей-тренером…

— Андрей никогда не был для неё настоящим отцом, — говорю я поспешно и тут же жалею о сказанном.

Лицо Спартака искажается гримасой ярости. Имя моего мужа и напоминание о том, что я выбрала именно его, вызывают в нём не просто гнев, а неистовую злость, бешенство!

— Твой Андрей — кусок дерьма! — мужчина вновь вскакивает. Нависает надо мной, уперевшись кулаками в стол. — Так уж вышло, что он неплохо нажился, когда я попал за решётку.

— Как он нажился? Что он сделал?

— А это имеет значение, Тась? — Спартак снова улыбается одними губами. — Тебя же это не волновало, когда ты замуж за него выходила.

Снова прожигает меня своим презрением. Под его взглядом хочется сжаться, уменьшиться до размеров молекулы. Но я расправляю плечи и, глядя в глаза Спартаку, говорю с таким же презрением:

— Ты меня бросил! Я осталась совсем одна! Беременная! Моей матери стало хуже. Ещё будучи в санатории она узнала, что тебя могут посадить, и очень переживала. А когда вернулась, на неё обрушилась новость, что я беременна. И, по-видимому, ребёнка буду растить одна, как и она меня когда-то. Не этого она для меня хотела…

Маска ярости с лица Спартака сползает, уступая место растерянности.

— Мама попала в больницу… — продолжаю я, облизав пересохшие губы. — Андрей предложил мне помощь. Взялся оплатить её лечение. Но взамен я должна была выйти за него. Даже обещал, что откажется от своих показаний против тебя.

Громко сглатываю. Спартак шарит глазами по моему лицу в ожидании продолжения.

— Я отказалась, — продолжаю звенящим голосом. — Отказалась, потому что не любила его… — всхлипываю. — Не могла представить свою жизнь с ним. А потом мамы не стало.

По моим щекам начинают бежать слёзы. Спартак медленно оседает на стул. И молчит… Молчит, потому что сказанное мной ошеломило его.

— Ты спросишь меня, почему я тогда всё-таки вышла за него? — яростно растираю слёзы по щекам, когда Спартак безмолвно кивает. — Потому что моя беременность была на грани выкидыша. Врачи не хотели мной заниматься. Для них я была пустым местом. Ни денег, ни мужа… Я жаловалась на плохое самочувствие и в конце концов из консультации меня сплавили в больницу. На сохранение. Только вот они ни черта не сохраняли моего ребёнка! А через неделю сказали, что плод замер. И что нужно вызывать роды. Если бы не Андрей и его повторное предложение, я бы потеряла Алису. Ведь я чувствовала, что она жива! Чувствовала, понимаешь? Но мне никто не верил… Я могла потерять своего Лисёнка…

Всё, я больше не могу говорить. Губы дрожат, зубы отбивают дробь. Тело тоже сотрясается. Прячу лицо в ладонях, пытаясь подавить начинающуюся истерику. Воспоминания слишком свежие, слишком невыносимые…

Тёплые ладони Спартака внезапно ложатся на мои плечи и разворачивают меня вместе со стулом. Я оказываюсь сначала в крепких объятьях, а потом в невесомости, потому что Спартак поднимает меня и несёт в гостиную. Садится на диван, а меня усаживает на свои колени.

Я льну к нему всем телом, сотрясаясь от рыданий. По телу расплывается такое блаженство от его таких родных объятий, что отстраняться совсем не хочется.

— Тася… — шепчет Спартак с надрывом. — Я не знал… Ничего не знал.

Заглядываю в его зелёные глаза. Провожу подушечкой пальца по колючей щеке.

— Конечно, ты не знал. Ты же отказался от меня.

Да, мне по-прежнему больно! Воспоминания шестилетней давности такие чёткие и яркие, словно это всё случилось только вчера.

Я помню отрешённое лицо Спартака, который говорил мне, что всё было обманом. Что наши отношения — фикция. И что я всё себе придумала.

Помню!

— Я думал… Я думал, что поступаю правильно, — хрипло, с надрывом говорит Спартак, сжимая мои щёки ладонями. — Ты не должна была писать то заявление. Не должна была обманывать следствие. Ты лучше меня, Тась. Намного лучше! Я думал, что отпустив тебя, я избавлю тебя от проблем.

Мои слёзы высыхают.

Так просто?

Он отказался от меня, потому что просто решил, что так будет лучше?! И даже не спросил меня ни о чём?!

— Ты бросил меня, — шепчу я. — Эгоистично выбрал за меня тот путь, по которому я должна была идти. А я хотела идти с тобой…

Пытаюсь отстраниться, но Спартак держит слишком крепко.

— Тася…

Вновь шепчет моё имя. Утыкается носом в щёку и ведёт им по скуле. У нас обоих сбивается дыхание…

— Я знаю, что «прости» недостаточно, — Спартак тоже шепчет. — Но… Прости меня, Тась! Прости за мою любовь и желание сделать твою жизнь лучше. У меня не вышло…

— Да, не вышло, — грустно улыбаюсь.

— Ты его любишь? — неожиданно спрашивает Спартак. Он вновь медленно проводит кончиком носа по моей щеке на этот раз снизу вверх.

— Кого? Андрея?

— Да… Андрея.

Его лицо теперь напротив моего, наши носы почти соприкасаются, требовательный взгляд упирается в мои глаза.

— Несмотря на то, что я испытывала жалость к этому мужчине, — говорю я, облизнув пересохшие губы, — он сделал всё, чтобы вызвать моё презрение к себе.

— И меня ты тоже презираешь, да?

Его ладони сжимают мои щёки почти до боли. Но я странным образом не хочу, чтобы он отпускал меня. Кажется, что если отпустит, то мир внутри меня окончательно рухнет.

— Я презирала тебя… раньше. И любила. Очень сильно любила, исцеляясь этой любовью от презрения.

— А сейчас любишь? — его губы почти касаются моих.

Да, люблю! Так сильно, что моё сердце воет от боли. Но любить Спартака опасно, и я отвечаю:

— Не знаю.

— Я сделаю всё, чтобы ты узнала, — хрипло шепчет Спартак и тут же впивается в мои губы.

Спартак

Я должен был сесть в тюрьму…

Должен был!

Моё прошлое — с каждым проведённым боем, с каждой вспышкой ярости, будь она оправданная или нет — подводило меня к краю. Всегда знал, что рано или поздно я сорвусь с этого края и тогда уже не смогу игнорировать свои прошлые ошибки.

Я должен был отсидеть!

Мне казалось, что тогда чувство вины немного меня отпустит. И я смогу двигаться дальше. Начну жить… а не существовать в ожидании нового приступа ярости, лишающего контроля.

Когда встретил Тасю, немного забылся, ошибочно решив, что она сможет меня исправить. Вылечить, поборов моих внутренних демонов своим теплом и лаской. Однако она не смогла. Или, быть может, я просто сам ей этого не позволил…

Наш поцелуй становится солёным от её слёз. Сколько боли ей пришлось испытать по моей вине! Чёрт, сколько боли…

Пытаюсь разложить по полкам только что полученную информацию, и в венах вновь закипает ярость.

Тася вышла замуж за Андрея, потому что хотела спасти нашу дочь. Но не смогла помочь матери и мне, за что до сих пор чувствует вину. А жить с чувством вины — это чертовски сложно. Уж я-то знаю.

Но Тасе не за что себя винить. Она спасала Алису. Проявила силу духа, отказываясь от собственных интересов… А я, как последний идиот, просто поверил Глебу…

— Тася…

Шепчу её имя и делаю судорожный вдох, покрывая поцелуями подбородок и шею. Вновь впиваюсь в губы, всё ещё сжимая её лицо в ладонях. Потом опускаю руки на её хрупкие плечи. Провожу по ним, стягивая бретельки её платья, сжимаю пальцами бархатистую кожу.

Тася дрожит, и её дрожь передаётся мне.

Она такая маленькая и хрупкая в моих руках, такая ценная для меня, что я боюсь её раздавить, сломать…

Уже сделал это однажды. Выбрал неверный путь, отказавшись от своей любви к ней. Наплевав на её любовь ко мне, принял неправильное решение…

Год спустя после того, как меня посадили, Глеб сообщил мне, что Тася вышла замуж и даже успела родить ребёнка. Я озлобился… Решил, что она и не любила меня, раз так быстро нашла мне замену. И теперь сполна расплачиваюсь за свои ошибочные решения и доверие к тем людям, которым не стоило доверять.