Мы так долго дружили… Я так привык, что она всегда со мной, что не мог поверить в случившееся.

Отрицал!

Отрицал, даже когда судмедэксперты констатировали время смерти. Отрицал, когда на крышку гроба швырнул горсть земли. И когда, горя в агонии, остался совсем один в убогой квартире, я тоже отрицал очевидное.

Позже узнал, что Лейла погибла совсем не случайно. Её убили мне в назидание. Такой боец, как я, должен был быть контролируемым, подчиняемым и одиноким.

И я стал лучшим в своём деле! Превратился в бездушную машину, в стенах октагона выключая в себе всё человеческое. И больше никогда не медлил. В том числе и тогда, когда узнал, кто убил Лейлу. Это был Марк — её брат. Таким вот образом, пожертвовав собственной сестрой, он смог избавиться от своего долга. И я не медлил, когда забирал его жизнь…

Меня судили, хотели посадить, но к тому времени я стал слишком ценным в рамках боях без правил. Дело замяли. Лишь объявили мне предупреждение — больше никогда не оступаться!

Стал ли я вести себя сдержаннее после этого? Ни черта! Смерть Лейлы навсегда меня изменила, потому что я винил себя в трусости. Мысленно возвращаясь в тот вечер, я понимал, что мог её спасти… Если бы не медлил… не раздумывал. И я больше не хотел быть трусом, а любое напоминание о моей трусости лишало меня здравого смысла…

Тася видела, что со мной происходит, когда я теряю контроль над собой. Шесть лет назад в парке, когда её случайно сбил с ног какой-то парень, у меня сразу снесло крышу. Я хотел уничтожить этого обидчика, несмотря на то, что она была в полном порядке. И только Тася смогла меня остановить.

И на том дружеском спарринге, когда толпа подначивала меня, называя трусом, мне сначала хотелось уничтожить соперника, а потом кинуться в толпу, без разбора линчуя всех остальных. Однако Тася тогда была рядом и смогла помочь мне держать себя в руках.

Она стала моим лекарством от ярости. Зависимостью. И если бы не Андрей со своей провокацией, то я мог бы, наконец, получить возможность быть счастливым. Обзавестись семьёй, которой у меня так долго не было.

Но я сам всё испортил… А теперь должен воспользоваться шансом, чтобы всё исправить.

Для такого как я, семья — это дар! Бесценный. Кажущийся нереальным, потому что судьба вряд ли могла меня осчастливить. Но всё же я чувствую… Чувствую впервые в жизни, что моя судьба полностью в моих руках. Она в этой девушке, на моих коленях. И в маленькой девочке, спящей в моей спальне. Я готов умереть за них обоих… Однако впервые в жизни, мне хочется — жить. Ради них!

От его истории в глазах стоят слёзы.

Любимая девушка, которую он потерял. Мать — с отвратительной репутацией. Презрение сверстников. Нищета. Кровь на руках…

Одиночество.

Наверное я всегда знала, что за маской такого большого и сильного мужчины, прячется сломленная в прошлом личность. А его бешеная импульсивность вызвана отголосками прошлого. Эгоизм — тем, что он почти всегда был сам по себе.

Да, я всегда это знала… Но услышать нечто подобное — это совсем другое.

— Так значит такой большой срок… из-за?..

— Да, потому что, я давно был под наблюдением. Все просто ждали, что я оступлюсь.

Смаргивая слёзы и растирая их по щекам, стараюсь говорить спокойным тоном, несмотря на то, что внутри всё сжимается от тоски. Я просто чувствую, что Спартаку не нужна моя жалость и обеспокоенные взгляды. А ещё во мне странным образом закипает негодование:

— Но я всё-таки не понимаю. Ты был лучшим! Чемпионом! Наверняка приносил много денег. Власти снова могли всё замять. Почему они этого не сделали? Почему посадили?

Спартак бережно проводит подушечками пальцев по моему лицу. Его тяжёлый взгляд упирается в мои глаза.

— А это уже совсем другой вопрос, Тась…

Его взгляд тут же спускается к моим губам и я вижу, как дёргается его кадык, когда мужчина громко сглатывает.

— Всё слишком сложно, — продолжает он севшим, хриплым голосом. — А я не хочу всё усложнять. И тебе забивать этим голову… Скажи лучше, что даёшь мне шанс… Шанс всё исправить. Позволь мне тебя вернуть, Тась.

В эту секунду происходят две вещи. Первая — я понимаю, что Спартак от меня что-то скрывает. Конечно, он как настоящий мужчина хочет меня просто оградить, но… Но я всё-равно начинаю нервничать ещё больше.

А вторая — моё сердце словно замирает, останавливается… А потом начинает биться с удвоенной скоростью, словно только что ожило. Будто в него вселили жизнь.

Это происходит каждый раз, когда Спартак говорит мне о чувствах.

Он никогда не делает этого напрямую. Не кричит о любви во всеуслышание. Но даже когда он говорит шёпотом, я чувствую его любовь ко мне в каждом звуке его низкого, грудного голоса.

Я очень сильно боюсь, что он вновь раздавит моё сердце, как уже сделал однажды. Но и против собственных чувств я не могу пойти.

Я люблю этого мужчину. Так сильно, что все шесть лет, я могла жить с нелюбимым, лишь благодаря воспоминаниям о том, как когда-то хорошо было со Спартаком.

Поэтому мой ответ очевиден:

— Я хочу, чтобы ты вернул меня себе!

Меня и Алису… Хочу чтобы мы были семьей! Настоящей. Чтобы он сажал её на плечи, прогуливаясь по парку. Чтобы она хохотала от удовольствия, потому что папа так её любит, и проводит с ней каждую минуту своего времени. Хочу чтобы он читал ей сказки на ночь и щекотал носик, когда она просыпается утром. Чтобы мы толкались все вместе на кухне, пока готовим завтрак. Наш день может быть очень длинным, загруженный разными делами, но чтобы по ночам, мы находили друг в друге поддержку. Чтобы она была в нежности и страсти. В словах любви или в безмолвных прикосновениях…

А ещё я хочу, чтобы мы доверяли друг другу.

Я хочу научиться верить Спартаку!!

Он притягивает меня к себе теснее и сжимает в сильных объятьях. Покрывает поцелуями щёки, спускается к шее, а потом шепчет напротив моих губ:

— Я зависимый, Тась! От тебя! И я тебя верну!

Нежно прикасается к моим губам своими. С каждой секундой углубляет поцелуй и нами очень быстро овладевает страсть. Так быстро, что мы не замечаем нежданного свидетеля на пороге комнаты.

— Мамочка?

Алиса сонно потирает глаза и щурится, когда в вглядывается в наши силуэты. К счастью свет здесь выключен и нас лишь немного освещает тусклый неон подсветки под потолком коридора.

Я быстро вскакиваю на ноги и приближаюсь к дочери.

— Мне приснился плохой сон, — говорит она плаксиво, когда я опускаюсь на корточки, чтобы наши лица были на одном уровне. — Словно папа, выкинул Тайсона на улицу, потому что мы не вернулись сегодня домой.

— Это всего лишь сон, Лисёнок…

Прижимаю её к себе, чтобы она не могла увидеть в моих глазах неуверенность. На самом деле, Андрей способен на любую подлость и я боюсь за нашего любимого питомца.

Сегодня мы сбежали от Андрея, наверняка ударив тем самым по его самолюбию. Возможно уже утром он явится сюда и силой или шантажом заставит нас пойти с ним. И тогда Спартак вновь наделает глупостей…

— Но он же там совсем один… Голодный, — тихо всхлипывает Алиса, прижимаясь к моей груди.

Я перевожу взгляд на Спартака, а он оказывается уже стоит рядом. Тоже опускается на корточки, возле нашей дочери. Нежно проводит по её плечу широкой ладонью.

— Эй, Лисёнок, — шепчет, привлекая её внимание. — Тайсон — это ведь твой пёс, верно?

Алиса отклеивается от меня, вновь трёт глаза, на этот раз избавляясь от слёз и смотрит на Спартака доверительно и даже с какой-то надеждой.

— Он — мамин, — отвечает Алиса. — Но и мой тоже. А ещё у меня есть Клубничка.

— Да, помню. Морская свинка, — улыбается мужчина.

Похоже Алиса уже успела рассказать ему о новом пушистом друге.

— Не переживай, Лисёнок, — успокаивает её Спартак. — Даю тебе слово, что с твоими питомцами ничего не случится.

— Слово? — удивлённо переспрашивает Алиса. Слёзы моментально высыхают с её щёчек, ведь она хочет верить. — Какое слово?