Свист кобра капезя 13 послышался невдалеке.

Охотники схватились за оружие. Минуту спустя послышался крик водяного ястреба.

— Это свои, — сказал Темное Сердце.

В эту минуту показался на поляне Тахера, а неподалеку от него виднелись фигуры его двух спутников.

Тахера передал Темному Сердцу записку от графини, и, пять минут спустя, трое индейцев и оба охотника мчались во всю прыть по направлению к «Флориде».

Сиерра де-Пахарос начинается на границе Мексики, в окрестностях Сан-Лазаро в провинции Сонора. Она пересекает из конца в конец прежний штат Аризона, который в настоящее время принадлежит Соединенным Штатам, и спускается последними отрогами на берег Уиф-Хила.

Сиерра де-Пахарос почти не известна, ее редко даже отмечают на картах, а между тем она необыкновенно живописна и изобилует пещерами и гротами, до такой степени хорошо скрытыми, что об их существовании трудно догадаться.

Между Сан-Ксаверием и Тубаком находится великолепный водопад, который спадает широкой скатертью с вышины сорока пяти метров на серую скалу и потом с шумом устремляется в узкое ущелье. Сплошная масса воды, которая образует этот водопад, скрывает за собой вход в огромную пещеру, которая расходится в разных направлениях и имеет несколько выходов.

Был вечер. При закате солнца страшный ураган, известный в этих местностях под названием кордонасо 14, разразился над Сиеррой и потрясал вековые деревья, вырывая их с корнем. Оглушительные раскаты грома, неистовый вой и свист бури, молния, не перестававшая ослепительно сверкать и воспламенившая уже несколько деревьев — все это могло навести страх на самого храброго человека.

В пещере все было тихо и спокойно. В углу, отгороженном плетнем, человек десять спали на сухих листьях. Судя по их отталкивающей наружности, это должны были быть разбойники. В другом отделении, тоже отгороженном плетнем, стояли их лошади, разнузданные и расседланные. По стенам висело всякого рода оружие в большом количестве. Посреди грота был разведен костер, и человек пять спали около него, а немного подальше стоял стол, заставленный разными яствами, за которым два человека ели и пили, разговаривая вполголоса, но с большим воодушевлением.

Они сидели на великолепных дубовых резных креслах, обитых кордуанской вызолоченной кожей. Много подобных кресел и другой ценной мебели было расставлено в разных местах пещеры.

Разговаривавшие — были Майор и Фелиц Оианди. Последний был неузнаваем.

Этот Фелиц Оианди, которого мы знавали таким красавцем, ловким и сильным, мог теперь только внушать омерзение и отчасти даже жалость. Его правый глаз, исцарапанный, лишенный совершенно ресниц, слезился постоянно. Лицо было изборождено глубокими шрамами, как бы от когтей тигра, левая рука была отрезана выше локтя, и он слегка прихрамывал на левую ногу. Однако хитрость его осталась неизменной.

— Ты не можешь ехать нынешней ночью, — говорил ему Майор на языке басков, — буря усиливается и все дороги затоплены. Особенно таким, каким ты теперь стал, ты и не выберешься из Сиерры.

— Ну это не остановило бы меня, если бы я в самом деле захотел выехать, — ответил Фелиц. — Но я сам предпочитаю переночевать здесь.

— Если ты надеешься на меня, то ошибаешься; несмотря на все, что ты мне писал, я теперь тебе не могу помочь. Меня с некоторых пор преследует несчастье. Вот теперь я в третий раз должен набирать себе новую шайку, по милости этого проклятого охотника. Ты видишь сам, у меня всего осталось пятнадцать человек; что я с ними могу предпринять?

— Да, немного, конечно; но можно навербовать новых. В саванне нет недостатка в людях. Если хочешь, я тебе в течение одной недели навербую пятьдесят человек.

— Нет, оставим это, пожалуйста! Ты слепо поддаешься своей ненависти, ты затеваешь невозможное. В твоих же интересах я должен отказать тебе в помощи.

— Ты очень счастлив, что можешь так хладнокровно и благоразумно рассуждать. Признаюсь, я не одарен подобным самообладанием. Когда в пустыне случай или, лучше сказать, счастливая звезда привела меня к тому месту, где, лежавшая под листьями и ветками, донна Люс стала приходить в себя после летаргического сна, я ей помог встать и дал ей из моей фляжки выпить воды. Вдруг перед нами, как бы вырос из земли ягуар, он прилег, чтобы броситься на ту единственную женщину, которую ты когда-либо любил. Я не стал рассуждать, как ты сейчас, что я лишен руки и не в силах бороться с этим королем пустыни. Я бросился между этой бедной женщиной и хищным зверем, смело, без оглядки, без рассуждения, а между тем мой поступок был безумен. Что мог я сделать? Дать себя разорвать! Несмотря на то, что я калека, мне удалось убить ягуара первым выстрелом, и твоя жена, исчезновение которой тебя почти с ума свело от горя, была спасена мною, презренным калекой!

— Правда, мой друг, — ответил Майор, пожимая ему с чувством руку. — Поверь мне, что я всю жизнь этого не забуду и буду тебе вечно благодарен. Пойми меня, я вовсе не отказываюсь помочь тебе в твоем деле, я только хочу отложить предприятие. Дай мне время осмотреться и все с толком подготовить. На этот раз я желаю покончить навсегда со своими врагами. Надо так дело обставить, чтобы никто из них не мог спастись; мщение будет полное!

— Сколько тебе нужно времени, чтобы все подготовить?

— Месяц, не более, а может быть, и менее.

— Ну, если ты этого непременно хочешь, так пускай будет по-твоему. Я подожду. Узнал ли ты что-нибудь об этой девочке, которая у графини?

— Ничего не мог узнать. Зовут ее Розарио. Говорят она у графини уже давно…

— Стало быть, это не твоя дочь?

— Нет, не моя. Как бы могла бедная девочка спастись одна в пустыне? Она умерла, я в этом вполне уверен.

— Господь упокой ее душу! А донна Люс?

— Я ее отправил в Эрмосильо, к ее родным, с Себастьяном. Я его с минуты на минуту жду, он уже должен быть здесь. Меня беспокоит то, что его до сих пор нет.

— Ну, что может случиться с подобным быком? К тому же, он хитер, из всякой беды вывернется.

— Да, ты прав. Однако поздно, мне необходимо завтра на рассвете отправиться в путь.

Оба собеседника встали, взяли свои плащи и намеревались уже лечь возле костра, как вдруг послышались шаги. Кто-то бежал по пещере, направляясь к ним; вскоре показался и сам бежавший, и Майор узнал Себастьяна.

Себастьян едва добежал до них, как опустился почти без чувств в первое попавшееся кресло. Он объявил, что у него в саванне лошадь пала, что он третьи сутки идет пешком и ничего не ел.

Подкрепив свои силы, он пожелал передать что-то Майору наедине, но так как отдельного помещения в гроте не было, то они решили говорить на датском языке, которого, по-видимому, Фелиц не понимал.

Фелиц, закутавшись в плащ, лег у костра, и вскоре мерно раздававшееся дыхание его свидетельствовало о том, что он заснул. Себастьян взглянул пристально на Майора и задал ему вдруг вопрос:

— Уверены ли вы, полковник, что та женщина, которую мы там зарыли, умерла?

Майор вскочил, как ужаленный, схватил матроса за горло и крикнул ему в припадке необузданного бешенства:

— Что ты — пьян или с ума сошел, что несешь всякий бред?!

— Рукам воли не давайте, полковник, отпустите меня. Я не пьян и с ума не сходил. Давайте говорить спокойно, — сказал хладнокровно матрос, стараясь высвободить шею из тисков Майора.

Майор опомнился.

— Прости меня, Себастьян, — сказал он ласково. — Я сам не знаю, что со мной случилось, после твоего вопроса. Говори, что такое? Почему ты вспомнил об этом забытом деле?

Тогда Себастьян передал Майору, что, доставив благополучно донну Люс в Эрмосильо, к ее родным, ему вздумалось отправиться в ближайший город Гуаймас, чтобы посмотреть на море и поговорить с прибывшими из Европы матросами. Расхаживая по пристани, он узнал своего земляка, некоего Жоана, уроженца Сен-Жан-де-Люса, с которым он был знаком с детства. Старые друзья обнялись, отправились в ближайшую «pulguieria» 15 и там, за стаканом вина, стали передавать друг другу свои приключения с тех пор, как они расстались. Жоан рассказал Себастьяну, что он недавно прибыл из Франции на корабле «Belle Adele» с пассажирами; что по прибытии в Гуаймас пассажиры отправились в асиенду, называемую Флоридой, и что он, Жоан, был в числе людей, сопровождавших пассажиров; что, на другой день по их прибытии в асиенду, приехали туда же другие путешественники, в числе которых была одна дама. Когда Жоан ее увидел, то чуть с ума не сошел от страха. Эта дама была… как бы вам это сказать? — прибавил Себастьян, оглядываясь пугливо. — Ну, одним словом, это была ваша супруга, вот!