Вот и лагерь показывается невдалеке. Вижу ряд палаток, выстроившийся на склоне. Из людей — только несколько девчонок и мальчишек, играющих на траве вроде в мяч.

Медленно двигаюсь к ним, и через какое-то время меня замечают. Ребята замирают и смотрят в мою сторону, потом улыбаются и идут навстречу. Вот они уже окружили меня, но я не останавливаюсь и продолжаю двигаться к палаткам. Пахнет жареными овощами, слышатся голоса взрослых и детей.

Сущности ребят, которые следуют за мной, тянутся ко мне, оплетают, но тут же темнеют и грустнеют. Они вряд ли могут узнать о событиях, произошедших в норе, но глубокая печаль излучается мною как радиация чернобыльских тыкв.

— Ты один? — наконец заговаривает девочка справа.

— Да, — коротко отвечаю.

— Здесь каждый со своей палаткой. У тебя её нет, — добавляет мальчик справа.

— Придётся спать на земле, — отвечаю.

И снова девочка:

— Здесь все с родителями, а где твои?

Я останавливаюсь и упираюсь в колени. Устал. Гляжу на девчонку. Помладше меня, но лишь чуть-чуть, и в глазах бесконечная синь. Тоже водный знак. Она старается улыбаться, но в глазах вижу тревогу сущности.

И мой взгляд рассказывает о многом. Она всё понимает. Нет, ну не всё конкретно, но тема родителей становится ей более-менее ясна.

Тогда я оглядываю толпу. Рыжий воздушный мальчик позади меня, возможно, чуть старше, но остальные ребятишки восьми — десяти лет. Их глазки сияют любопытством, сущности жадно тянутся к моей, хоть она и обжигает грустью. Они желают больше всего изменить цвет моей ауры, раскрасить её в весёлые оттенки. И нет в их сердцах ни капли гордости, злости, зависти. Я будто часть единого организма, как гриб в грибнице.

— Где… я буду спать? — растерянно спрашиваю.

— Я - Катя, — ослепительно улыбается девчонка. — Пойдём с нами, у нас есть в центре круг запасных койкомест. Там останешься.

И они ведут меня по лагерю. Я вижу мангалы, грили, на которых жарятся овощи, кто-то разводит костры и над огнём в маленьких котелках булькает вода, зелёные ребята снуют туда-сюда с коробками сока, бутылками молока. Почти все маленькие. Моего возраста не так уж и много. Взрослые на меня почти не смотрят, а вот дети оглядываются каждый второй. В школе сложно находиться в центре внимания, от любого взгляда веет враждебностью, вызовом помериться силой, но здесь напряжения нет. Впрочем, как и особого дружелюбия. Я автоматически для них брат, и они, не зная меня ни секунды, могут подойти и сказать, что собираются исследовать местные опасные пещеры и берут меня в спутники. Они доверят мне держать верёвку, когда будут висеть над пропастью, и даже не задумаются над моей добропорядочностью, потому что мы — одной крови!

Когда мы подходим к центру лагеря, кортеж, сопровождающий меня, дополняется ещё пятью-шестью ребятами.

— Это здесь, — говорит Катя и встаёт с рыжим мальчиком напротив меня. Он хмурится, она переполнена обожанием.

— И что мне теперь делать? — растерянно спрашиваю.

— Бери любую, — жмёт плечами. — Они пока все пустые. Сюда же приезжают с родителями, хотя бы с одним, поэтому гостевые палатки пустуют.

Эти слова ранят, и я закусываю нижнюю губу, оглядывая стену палаток перед собой.

— Братиш, а как тебя зовут? — вдруг строго спрашивает рыжий мальчик, но строгость лишь в голосе. Сущность будто в растерянности, как я.

— Никита, — отвечаю я.

— Коля, — мальчишка протягивает руку, и я пожимаю в ответ. — Никита, сдаётся мне, что ты не просто так пришёл один. А ещё, любой здесь подтвердит, что-то у тебя не так. У тебя аура такая… такая…

— Пустая и грустная, — печально хмурится Катя.

— Типа того, — кивает Коля.

Я теперь отрываю растерянный взгляд от палаток и шарю по толпе ребят. Все озабочены, тряпочные рубашки неряшливо выглядывают из тряпочных штанов, немного грязноватые, хотя по испачканности меня перещеголять сложно.

— Я… — пытаюсь что-то придумать, но врать не хочу, да и бесполезно это в толпе зелёных. Рассказывать правду? Вот так сразу незнакомцам? С другой стороны, нет более близких мне людей теперь. — У меня родители умерли, — выдавливаю я почти с болью. — Вот. Теперь я хочу отдохнуть.

Я смотрю в их глаза, и взгляды не отпускают меня. А сам чувствую, что стоит мне остаться одному, и я сорвусь, полечу в пропасть. Тёмная Сила добился, чего хотел. Забрать близких, а потом забрать жизнь. Месть ему — единственное, что держит меня на плаву. И вдруг, они стали приближаться. Сначала Катя, потом остальные, смыкая кольцо вокруг меня. Из их носов вырывались убаюкивающие звуки, складывающиеся в мелодию, ноты которой резонировали с моей сущностью один в один.

Песнь.

Я закрываю глаза и не двигаюсь. Гармония успокаивает каждую клеточку тела, словно горячая ванна. Потом чьи-то руки обнимают меня, вот уже и третий обхватывает. Зелёные дети собираются вместе, образовывают живой ком из сущностей, и пока лишь моя выделяется тёмным цветом, но гармония меняет моё самочувствие, как иногда бывает: сидишь злой, но со временем отрицательные эмоции уходят и внезапно начинаешь радоваться этому миру.

И мы вместе.

И мы поём.

И я становлюсь пусть не счастливее, но спокойнее.

Нас прерывает низкий подростковый голос:

— Кто здесь грустит?

Я открываю глаза, и зелёные ребята расходятся, позволяя парню разглядеть меня. Ему на вид лет шестнадцать, а глаза пронзительно зелёного цвета, как у Володьки, только у моего друга они какого-то нежно зелёного цвета, как самая ранняя трава, а у этого парня густые, изумрудные, словно стебли крапивы.

— Виталик, — он протягивает руку.

— Никита, — говорю я и робко пожимаю. Это самый большой зелёный ребёнок, которого я встречал, и аура у него мощная и сильная, будто способна камни разбить.

— Что я должен знать? — улыбнулся Виталик и оглядел ребят. И я вновь поражаюсь пронзительности его взгляда. Наверное, его глаза в темноте светятся.

— Он один. У него нет родителей, его разместить в палатке надо, — выпалила Катя, перебивая Колю, который открыл было рот.

— Разместим, — кивает Виталик. — Пошли.

И он осторожно обнимает меня за плечи и толкает перед собой.

Я дважды бывал в палатке, в очень раннем детстве и позже с мамой, и знаю, что в ней еле помещаются два человека, а у слишком здоровых людей иногда ноги наружу торчат на радость комарам. Палатка, в которой оказываюсь я, напоминает малогабаритную квартиру, а Виталик объясняет, что она мала и что сюда помещается только раскладушка и остаётся ещё столько же места, чтобы переодеться, например.

Катя и Коля словно сторожевые высятся около входа, даже не задевая потолка. Я на вытянутой руке не могу достать до тента, только если подпрыгнуть. У входа толпятся несколько взглядов ребят помладше. Количество любопытных поубавилось после того, как моя сущность успокоилась.

Наконец, я сажусь на раскладушку, чувствуя жуткую усталость. Мне кажется, что Повелитель выпил из меня все силы.

— Ты хочешь есть? — спрашивает Виталик.

— Ээээ… — теряюсь.

— Ладно, поставим вопрос по-другому, ты давно ел?

— Завтракал, — отвечаю.

— Хорошо, сейчас принесу еды. Мы здесь все слабы для борьбы с Тёмной Силой, а если ещё и питаться будем от Природы, то ляжем сразу.

С этими словами Виталик уходит, а Коля и Катя молчат и серьёзно смотрят на меня. Не знаю, что им сказать, поэтому отвожу взгляд в пол. Становится холодно. Вытаскиваю из кармана носки, надеваю их на запачканные травой ноги. Прячу ступни в кроссовки. Теперь лучше.

— Когда ты первый раз открыл способности? — спросила Катя и улыбнулась. Чувствую, что из всего лагеря, лишь её аура тянется ко мне магнитом, будто пытается осторожно заглянуть в глубину моего сердца.

— Теперь мне кажется, что они были у меня всегда, — мрачно заявляю. — Просто полжизни я о них не знал.

— А как снова узнал? — спрашивает Коля.

Я некоторое время вновь вспоминаю Море, в котором лучше б утонул.