— Для этого меня нужно было попытаться убить. — Я мрачно улыбаюсь и гляжу на ребят. — Если бы Море не заговорило со мной, я бы уже кормил рыбок где-то в Стамбуле.

— Ой! — Катя восклицает. — А ты не тот мальчик, который один спасся недавно на Чёрном море и три дня плавал там.

— Он самый, — я киваю.

Коля хмурится, он не помнит ничего такого.

— А я про тебя читала! — улыбается Катя и почти хлопает в ладоши. Теперь щупальца её сущности стягивают меня, мешая дышать, и мне становится неловко.

— Ну чего привязалась к человеку? — хмурится Коля. — Он устал, видишь. А ты не успела познакомиться, а уже влюбилась.

Катя краснеет, теряется, потом восклицает:

— Вот дурак.

И выбегает из палатки.

Коля усмехается.

— Проверенный метод, — хмыкает он, и я устало улыбаюсь в ответ. Какими бы хорошими ни были эти ребята, у меня нет на них времени. Я слишком глубоко ушёл в себя.

Коля не успел толком ни о чём спросить, вернулся Виталик и принёс неплохую похлёбку. Я не разбирался, на основе каких ингредиентов она сварена, но когда заметил картошку, немного напугался. Виталик уловил мою растерянность и усмехнулся:

— Это хорошая картошка. Ешь. Здесь плохого не держим.

И я поел. Всё это время Виталик и Коля сидели на земле рядом с моей кроватью. Мы не произнесли ни слова, я чувствовал лишь щупальца их сущностей, которые гладили мою, как бы успокаивая, а ещё… они будто боялись. Боялись, что мне опять станет плохо, и от этого начнут грустнеть их ауры.

Но, к сожалению, я не мог заставить себя постоянно находиться на подъёме. Пустота не уходила далеко. Она как раненый хищник, отбежит на несколько метров и, прищурившись, глядит, ожидая, когда я останусь один. Чтобы вернуться. И сломать до конца. Я даже знаю, в каком образе она снова посетит мой мозг. Стариком с чёрными глазами, в высокой шляпе, с сухой улыбкой, болтающим в руках ТРИ зонтика.

Я вернул пустую тарелку Виталику, и ребята поднялись на ноги.

— Тебе что-нибудь рассказать-показать? — спросил старший.

— Я бы хотел немного отдохнуть. Я чуточку устал, — отвечаю.

— Чувствуется, — кивает Виталик. — Мы тогда пойдём. Помни, что в лагере ты — свой. Делай, что хочешь. Если чего-то не знаешь, спроси у любого взрослого или зелёного постарше. А сейчас можешь отдохнуть.

И они оставили меня.

Я повалился на раскладушку, но пока не закинул ноги. Каждый кусочек тела раздирало недомогание, кажется, поднялась температура. Тело немедленно просилось в отключку, хотя только ранний вечер. Я уверен на сто процентов, что подобные ощущения навёл на меня Тёмная Сила.

Скидывать ботинки я не стал. Холодно. Забрасываю ноги на раскладушку и вытаскиваю из кармана телефон. Экранчик освещает меня, я вижу кожу рук, заскорузлую от грязи. Я весь ужасно грязный. Будто черепаха в панцире.

Дедушка мог позвонить мне в течение дня. Пускай в норе я мог не услышать звонок, но сейчас я смотрю на дисплей и у меня ни одного пропущенного. От этого становится ещё горше. Я не хочу видеть свой дом, дедушку с бабушкой, ни бабу Машу, ни бабу Дашу. Я хочу видеть только маму и папу, но их нет. А значит — я стал никому не нужным потерянным человеком. И я готов умереть ради благой цели. Если Природе нужен я, то готов первым рвануться на пули ради защиты этого мира. И под номером один из списка моих врагов, по которым я должен нанести удар, стоит Тёмная Сила. Собственно, все остальные пункты тоже занимает он.

Я выключаю телефон, швыряю под раскладушку. Всё. В мир прошлого я больше не вернусь.

Закрываю глаза, но сразу не засыпаю.

Разум снова и снова возвращается в комнату детства, но я смотрю уже своими собственными глазами, взглядом маленького шестилетнего мальчика. Я в сотый раз вспоминаю облик старика, трепещущего тьмой. Его ярость в глазах. Я плохо помню, что было после, когда эта тёмная тварь ушла. Наверное, я не спал, а впал в подобие шока. А когда очнулся, уже не был зелёным ребёнком. Тогда, в шесть лет, я счёл это лучшим вариантом исхода событий. Но, дурак, постарался забыть все события той ночи, списав их на кошмар. А теперь вернул свою сущность, но потерял мать. Какой же сложный этот мир…

Через час, а может и два, я всё-таки проваливаюсь в беспокойный сон.

трам-пам-пам-папам-папам-пам-пам…

Прежде чем открыть глаза, я улыбаюсь. Голос, звучащий в голове, я не перепутаю ни с каким другим. Мой братишка, моя новая семья. И песнь Природы. Открываю глаза. Сидит на где-то добытой хиленькой табуретке, в тёмно-синих вельветовых штанах, на плечи наброшена олимпийка, но в магазинах я таких не видел. Похолодало утром, да и солнышко не выглянуло. Володька.

— Доброе, — улыбается он. Какой же Володька всё-таки хороший человек. Поднимет настроение только присутствием, только глубоким зелёным взглядом, да чуть смущённой улыбкой.

— Приветик, — хриплю я. — Долго спал?

Сажусь на раскладушке, голова тяжёлая, будто туда залили свинец.

— Судя по всему, да. Часов двенадцать-четырнадцать.

— Долго тут сидишь?

— Неважно. Мы утром с мамой приехали. Повелители Стихий тоже прибыли.

Прислушиваюсь к звукам за палаткой. Невнятный гомон, спокойный, никакой опасности. Лагерь зелёных живёт в своём течении.

— Что на сегодня запланировано? — спрашиваю.

— Тебя надо бы показать Повелителю Воды. Днём мастер класс небольшой проведут.

— Это что такое?

— Инструктаж. Буря послезавтра надвигается. Хана нам будет. Обороняться придётся.

Володька не договорил. В палатку заглянула женщина чем-то похожая на его мать.

— Проснулся, — улыбнулась она и снова исчезла.

Я хмуро смотрю на Володьку. Он чувствует, как моя аура вновь постепенно начинает окрашиваться в мрачные цвета.

— Ты вчера весь день здесь был? — осторожно спрашивает он. — Я ничего от тебя не слышал.

— Вчера… — я мрачнею ещё больше. — Наверное, был самый ужасный день моей жизни. Дедушка сказал, что я убийца мамы. Это из-за меня она погибла.

Володька теряется и бегает глазами, не зная, что ответить.

— Брат, ты… не расстраивайся, — мямлит он. — Дедушка не со зла. И знай, мы так не считаем. Мы здесь все тебя любим. Ты один из нас. Да мы за тебя…

— Я знаю, — киваю, и на душе становится так хорошо, что плакать хочется. Наверное, если бы не зелёные ребята, я бы сломался.

(…если бы не зелёные ребята, мама была бы живой…)

— Но это же не всё? — осторожно хмурится Володька. И мне хочется ему всё рассказать. Есть ли у меня время, чтобы открыться единственному человеку, который ещё помнит, что я был обычным человеком?

— Вообще-то, потом, — вздыхаю я, — у меня была аудиенция с господином Повелителем Теней.

Володька поджимает губы, и его сущность окрашивается цветами страха.

— Я сидел в норе, а он окружил меня, и почти сломал воспоминаниями, — грустно заканчиваю.

— Заметно, — кивает Володька. — Сегодня ты другой.

— Какой? — Я хочу, чтобы он обязательно озвучил со стороны, потому что мне не понять самого себя, это сложно.

— Ты… как будто… — братишка глубоко вздыхает. — Будто обречённый. Это так ужасно. — В глазах Володьки дрожит грусть. — Как будто потерял интерес ко всему и если бы тебе предложили умереть, ты с радостью согласился бы. Об этом тут твердят всё утро. По крайней мере те, кто тебя видел.

— Они чертовски правы, — вздыхаю. — Меня держит только эта тварь. Эта чёрная тварь, которая убила моих родителей и придёт послезавтра.

— Завтра, — хмурится Володька.

— А разве буря не послезавтра?

— Да, но… в общем, я не смогу правильно объяснить. На инструктаже скажут. Но вообще, это загадка для всех.

В палатку вернулась женщина с ворохом одежды, а с ней и Катя. Всё та же восхищённая девчонка, тянущаяся ко мне щупальцами сущности, что была вчера.

— Володя, тебя зовёт Ринат, — продекламировала женщина и, пока Володька выбегал из палатки, обратилась ко мне. — А тебе, друг мой, надо переодеться.