— Когда они умерли?

— Двадцать три года назад… Как раз на Тилль-Маэд. — лицо Яваиса не выдавало никаких эмоций, лишь узкие глаза фавна светились в ночной тьме, смотря куда-то далеко за горизонт. — Наверное, как и многие, я всегда мечтал быть великим паладином, великим героем, сражающим злодеев… В детстве я побывал в деревне, разорённой демоном, пришедшим со стороны голубой Бездны. Повсюду кровь, истерзанные тела лежали тут и там… земля была выжжена и покрыта пеплом… Тварь не пощадила никого, ни женщин, ни детей, убивая даже не ради пропитания, а ради удовольствия. Этот вид… — он крепко стиснул зубы. — Даже тень воспоминания о той деревне вызывали у меня такую… ненависть. Во снах я голыми руками потрошил демонов, что лезут из голубой бездны, я жаждал отмщения за причинённые страдания. — Паук тяжело вздохнул. — Именно поэтому я сейчас нахожусь в отряде паладинов, чья праведная цель, это уничтожение демонических отродий… Но… Мои родители. Не хотели меня отпускать. Как бы я их не уговаривал. Ты же знаешь нас, мы фавны, по своей природе миролюбивые создания, пацифисты. — он обратился к Дариусу. — Отец и мать, как и многие другие считали, что путь выложенный ненавистью никуда меня не приведёт, что мир нельзя изменить насилием… При этом зная, что наивный пацифизм чуть не погубил весь наш народ, когда проклятые богомолы вторглись в наши леса триста с лишним лет назад. Они резали дриад, скирров и фавнов, словно скот… — в его голосе звучала неимоверная обида. — В шестнадцать я сбежал из сумеречного Леса, вместе с караваном одного торговца. Я вступил в ряды легиона, где стал оруженосцем одного влиятельного паладина, клирика Церкви Просвещения. А затем, набравшись опыта и сам вступил в Орден, пройдя обучение за счёт Академии… — он с грустью рассмеялся. — Я отсылал родителям письма, десятки писем, но не знаю, получили ли они хотя бы одно. Когда я вернулся, спустя более тридцати лет после побега, они так и не простили меня… Они были отвратительными родителями. Но… мне… Всё равно их не хватает…

— Это… очень печальная история…

— Возможно. — Яваис взял себя в руки. — Эту флейту вырезал мой отец, она прошла со мной весь путь, от побега из лесной деревни и до сегодняшнего дня. Когда-то, я совершенно не умел на ней играть. Когда-то, я не умел держать в руках меч. Когда-то, я не был паладином… Она символ моего роста, как личности, напоминание о том, что выбор пути не столь важен, как движение по нему. Теперь, браться и сёстры Ордена — моя новая семья, где есть те, кто дорожит мной, и ждёт моего возвращения… тот же Клус, мой верный друг. Столько приключений мы пережили вместе, с ним и в адское пламя пойти не страшно.

Эти слова вызвали у Дариуса улыбку.

— Прости, что пришлось выслушивать мою жалкую болтовню, Тилль-Маэд навевает на меня тоскливые воспоминания. Да и… пожалуй, я слишком много выпил.

— Ничего… Всем иногда нужно выговорится, когда болит душа. — понимающе ответил юный некромант. — Ты сам проложил свой путь. Мне кажется, тут есть чем гордится.

— Возможно… Раз уж мы заговорили о пути, не желаешь ли поделиться мыслями о своём? — вежливо спросил Паук.

— Мне нечем гордится… — после короткого размышления ответил Дариус. — Мой путь, как паладина, только начался…

— Путь истинного паладина полнится лишь-только трудностями и лишениями. — склизкий, лишенный каких либо эмоций голос заставил обоих фавнов схватиться за клинки. — Преодоление этого пути отсеивает недостойных…

Флеаст свисал с ветви растущей в паре метров сосны. Он буквально стоял на ней, вверх ногами, наплевав на все законы физики и здравого смысла. Его шутовские бубенцы задорно зазвенели, когда фавн с наслаждением рассмеялся, заметив реакцию своих собратьев.

— Привет тебе, Звон Смерти. — Яваис отпустил рукоять своего полуторного меча, но по его лицу было видно, он был напряжен.

— И вам не хворать. — Шут прогулочным шагом спустился на землю по стволу сосны. — Как хорошо, что эту прекрасную ночь Тилль-Маэд я могу провести в компании своих собратьев, да ещё и паладинов к тому же…

Дариус видел его яркие, красные глаза в узких прорезях жутко скалящейся маски. Шут явно хотел их напугать, и как только некромант это понял, у него тут же прибавилось храбрости.

— Сомневаюсь, что твой путь был столь сложен, пожиратель душ. — уверенно заявил он.

— Да что ты можешь знать о моём пути, некромант? — беззлобно прошипел Флеаст, снимая маску, из-под которой тут же выпала прядь редких волос.

Лунный свет выхватил из темноты изуродованное проклятием, тощее лицо. Напоминающая древесную кору кожа была покрыта узкими, влажными трещинами. На тонких губах виднелись десятки узких шрамов, будто он пытался пережевать пачку лезвий. Его короткие, витые рога обросли чем-то вроде мха. От былой внешности фавна остались лишь очертания. Дариус всматривался в его ауру. Черная, беспросветная, темнее самой ночи, словно бездна, поглощающая лунный свет. Этот вид завораживал, и в то же время, пробуждал в душе неподдельный, животный ужас.

— Неплохое личико, а? — Шут оскалился, демонстрируя белые, острые как иглы зубы.

— Значит, полностью проклятия тебе избежать не удалось… — Яваис склонил голову. Всё это время он знал, что за создание путешествовало рядом с ним, охраняя его сон. — Мои соболезнования.

— На кой черт мне твои соболезнования? — махнул рукой пожиратель. — Ни один идиот на моём месте не стал бы жаловаться на уродливое лицо. Лишь-только есть одна досадная проблема… Мой язык постепенно начинает гнить и я уже не чувствую привычного вкуса пищи…

— Почему… — Дариус взял себя в руки, но тут же замялся, не зная как обращаться к Флеасту. — Почему… вы стали паладином?

— Что ты рассчитываешь услышать, задавая мне этот вопрос, мальчик? — пожиратель облокотился о ствол сосны, сложив руки на груди. — Длинную речь о высшей цели, мировом балансе, или историю о великой мечте, что даже после смерти не дала мне потерять себя? Меня от этой банальщины уже тошнит…

— Единственный фавн, что смог сохранить себя после перерождения и противостоять проклятию, используя дарованную ему силу по своей воле, но всё ещё во благо… Поистине легендарная личность. — ответил за некроманта Паук.

— Лесть не красит тебя, клирик. — бросил Флеаст. — И с чего ты вдруг решил, что я единственный?

— Есть и другие? — спохватился Дариус.

— А мне откуда знать? — хихикнул Шут, выхватив из-за пояса свой стилет и начав чистить им грязь под длинными ногтями. — Я таких ещё не встречал. — над паладинами он явно издевается. — Проклятие леса невозможно одолеть, сражаться с ним бессмысленно. Оно, словно красный диск солнца, что неуклонно катится к закату. Рано, или поздно его край коснётся горизонта, в безумном, обречённом порыве можно попытаться оттянуть неизбежное, но не более… Причины по которым я служу лордам, я буду таить в молчании. Скажу лишь-только, что без помощи лордов, так долго сохранять даже повреждённый рассудок я не смог бы.

По с виду жестоким, жадным до крови глазам пожирателя, Дариус видел, он очень хороший актёр. Шут знает куда больше, чем думают о нём окружающие, просто притворяясь поехавшим от проклятия садистом… Хотя, говорить слово «притворяясь» в его адрес не совсем корректно. Он был убийцей. Виртуозным. Фанатичным. Лучшим.

— Я всегда мечтал померятся силой с пожирателем душ. — заявил Паук, нахлобучив на голову свой шлем и спрыгнув с валуна. — Как насчет дружеского поединка?

Шут на это предложение лишь хрипло рассмеялся.

— С тобой то!? Смех и только!

— Сегодня ночь Тилль-Маед. Я слышал, проклятие пожирателей слабеет в полнолуние, лишая магических сил, к некоторым даже возвращается часть потерянных воспоминаний… Думаю, у меня неплохие шансы.

— Это. Очень! Очень плохая идея! — шикнул ему Дариус. — Он убьёт тебя!

Шут подбросил свой кинжал, и тот просто застыл в воздухе. Пожиратель полным презрения взглядом смерил наглого паладина.

— Если я смогу зацепить тебя хотя бы один раз, ты расскажешь, почему служишь лордам.