Пришлось отступить. Их поход преследовал самые общие цели, а отсутствие северных путей означало, что и немарцы едва ли сюда проникнут, что само по себе было хорошим итогом. К тому же в ущелье были найдены железные руды, и, если даже впоследствии отряду не удастся отыскать ничего ценного, их с лихвой хватит, чтобы назвать поход удачным.

За последующие дни, однако, удача не отворачивалась от путников, им посчастливилось найти еще одно место выхода железных руд и залежи соли. В сущности, пометив их на карте, уже можно было поворачивать обратно. Поставить здесь селения — дело одного лета, к тому же склоны гор кишели промысловым зверем, а земля предгорной равнины только и ждала плуга. Однако с самого начала предполагалось пройти как можно дальше на запад, и Яромир вел отряд вперед.

Постепенно склоны Безымянного стали зеленеть, украсились кряжистыми деревьями, а за последние два дня стали лесистыми. Кое-где виднелись вполне приличные на вид подъемы, но Нехлад ими не соблазнился. Отступивший за спину утес-великан открыл в просвете между кручами еще два пика, и Яромир нацелился на них, как охотник на дичь.

Лихов пики взволновали. Вчера вечером, разглядев подъем, они заявили, что не станут приближаться к этому месту, хотя толком так ничего и не объяснили и даже крошечным обрывком предания не попытались запугать славиров. Получив разрешение Яромира, отъехали по широкой дуге и встали лагерем точно в нескольких верстах на юге.

Неплохие они люди, эти дикари, прямые и честные, но Нехлада порой уже раздражала их способность бояться сами не зная чего. Про горные пики, Найгур признался, даже легенды ничего определенного не говорили, но именно это, наверное, лихам и показалось достаточной причиной, чтобы испугаться. К лесу Ашуваут они и то рискнули ближе подъехать. Наверное, потому, что туда их бесшабашность еще заводила когда-то, а вдоль хребта даже герои древности (жили в их преданиях и такие) не ходили.

Нехлад никому в том не сознавался, но его охватывала сладкая дрожь при мысли, что он шагает по земле, которая тысячи лет не знала ноги человека.

А может быть, вообще никогда! В конце концов, летописи слишком противоречивы и туманны, не исключено, что никакого Хрустального города и не было. Или он был, но не здесь, не в этих горах. Может быть…

Однако, приметив пики, Нехлад сердцем почуял: там! И не ошибся.

— Это он!

Каменное крошево — уже не поймешь, были здесь когда-то какие-то черепки, а может, даже кости — заполняло почти все, что осталось от башни. Но в красном углу[3] сохранились очертания вырезанного в камне нагого, ладно скроенного человека с лепестком огня в поднятой правой руке. Под ним лежал почерневший от времени бронзовый светильник в виде расправившей крылья птицы.

Кроме светильника и статуи, ни одна вещь не выдержала натиска веков.

— Не следует тут задерживаться, Булатыч, — сказал Ворна, опасливо поглядывая на уцелевшую часть каменной плиты, служившей потолком.

Бережно укутав светильник в тряпицу, Нехлад убрал его в мешок и вышел наружу.

— Я бы не стал торопиться, — сказал вдруг Кручина. Он сидел на камне и крутил в руках набросок карты.

— О чем ты? — спросил Нехлад, думая о светильнике. Про себя он уже твердо решил, что возьмет его с собой, отчистит и привезет в Новоселец. Если это просто предмет обихода, душам древних будет приятно, что их не забыли. А если светильник возжигали у ног божества (мало ли кем был человек, изображенный на камне) — что ж, и ему не в обиду станет, если почтят его память новые жители Безымянных Земель.

— О городе, — пояснил Кручина. — Я бы не стал так прямо утверждать, что именно его называли Хрустальным.

— Что же это, по-твоему? — удивился Нехлад.

— Ну если верить легендам, говорящим о могуществе Хрустального города, не мог он быть единственным крупным поселением в этих землях. У нас впереди еще многие версты неизвестности, а за спиной, по меньшей мере, один возможный путь через горы.

— Но здесь-то все на виду! — воскликнул Нехлад. — Вот перевал, вот два пика, о которых упоминают летописцы…

— Не все, однако же!

— И вот городище, — закончил Нехлад. — Что тебе еще нужно?

— Мне-то? Да только уверенность, а для этого надо не пронестись галопом по неведомой земле, а каждую кочку осмотреть, в каждую дыру заглянуть. Только тогда можно будет сказать: вот это, по всей видимости, Хрустальный город…

— Кручина, твое дело — очертания земель зарисовывать, вот им и занимайся, — оборвал Нехлад, закидывая мешок за спину. — Идемте!

Он зашагал, чувствуя, как заливает лицо краска стыда. Как-то остро вспомнилось, что, несмотря на мужские лета, по сравнению с любым в отряде он еще мальчишка. Да нет, даже не в том дело… Просто отец никогда бы не позволил себе такого. Владимир умеет поставить на место, за дело попрекнуть, но никогда не унизит.

Нехлад остановился и, тихо ненавидя себя за мальчишество, повернулся и сказал:

— Прости, Кручина, если обидел тебя. Не хотел.

— Все ладом, — кивнул тот, сворачивая набросок. — Я знаю, как для тебя важен этот город.

Хрустальным городом Нехлад бредил еще в родной Сурочи. Оно и понятно: пытаясь отыскать хоть какие-то сведения о Безымянных Землях, не прослышать о нем невозможно. К сожалению, кроме отрывочных упоминаний летописи разных времен и народов сохранили только неясные намеки. Присутствовала в них какая-то зловещая тень, но даже предания лихов и те рядом с ними казались внятнее.

Отыскав Хрустальный город, Яромир, по меньшей мере, утер бы нос болтунам из Княжьего Книгохранилища, которые горазды были только изобличать древних авторов во лжи и ловить их на противоречиях.

— Не будем же медлить, — сказал Нехлад. — У нас впереди еще много трудов, идемте скорей.

А Ворна как бы случайно замешкался и, когда никто не видел, подойдя к Яромиру, тихо шепнул:

— Молодец, Нехлад.

— А отчего город Хрустальным назвали? — спросил Езень. — Никакого, по правде, хрусталя тут не видно.

Ответил Радиша:

— Так прозвал его Диарун Темрийский, который дал самое полное описание. Именно он рассказал о перевале и двух горных пиках, хотя не привел их имен.

— Некоторые авторы, например, говорят о Гард-а-Хассрик, по-нашему это будет «Город у подножия ледяной горы», — добавил Нехлад.

— Это северяне, которые называют хрусталь «ледяным камнем», — пояснил Радиша. — Впрочем, их порой не поймешь: скажем, «хассек», то есть «ледок», у них означает еще и алмаз.

— Но это хотя бы похоже на название Диаруна, — сказал Нехлад. — Зато южане, тот же Хаариман, наперебой твердят о Золотом городе, только пишут о нем невесть что. Другие говорят — Тайный, или Потаенный, и уже с чистой совестью заявляют, что ничего о нем сказать и нельзя: тайна же!

— А это точно все об одном городе? — спросил Езень с прозорливостью, пожалуй неожиданной для человека, который и про Диаруна, и про «того же» Хааримана слышал впервые в жизни.

— Никто точно не знает, — ответил Кручина. — Общее в их повестях одно: был некогда великий город, а потом его не стало. Может, и о разных городах речь. Мало ли их было под небом…

Езень задумался над чем-то, и дальше походники шагали в тишине. Стало вдруг ясно, что долина не располагала к разговорам. Лишь издалека руины внушали трепет величием печальной памяти. Вблизи они скорее пугали…

Что-то недоброе проступило в грудах камней, которые словно из последних сил старались приподняться над землей. В болезненно искривленных деревьях, чьи узловатые корни медленно дробили остатки стен. В лохмотьях седого мха, затягивавших едва различимый рисунок древней кладки.

В самом воздухе этого места…

Сердце города еще сопротивлялось натиску веков. Точно некая сила оберегала его, отпугивая всесокрушающий лес. Здесь даже плодородной почвы нанесло заметно меньше, и потому еще виднелось озерное ложе (вблизи стало заметно, что некогда его обрамляли резные каменные плиты), кое-где в изломах гранита можно было различить бывшие мостовые. А в дворцовой ограде даже сохранилась половина могучей башни.