— Возможно!..— ответил инспектор, подрисовывая усы одному из котов.

— А вы не считаете, что все могло произойти таким образом?..

— Возможно...— ответил инспектор.— Но до тех пор, пока мы не установили мотив, из-за которого он убил Гульдбрандсена, это не подвинет нас вперед.

— По-моему, Вилли Худ думает только о деньгах. Вот почему он приехал из Америки, живет здесь за счет Серокольда. Он не может много получить, пока жива моя мать. После ее смерти Джина наследует колоссальное состояние...

— И вы тоже, миссис Стрит?

— Да, я тоже. Мы с мужем вели скромную жизнь. Он почти ничего не тратил, только на книги... Он был очень культурным и образованным человеком. Мое собственное состояние удвоилось. Этого более чем достаточно на мои нужды, но всегда можно употребить деньги на

пользу других. Если я когда-нибудь получу наследство, я буду рассматривать его как священный вклад.

Кэрри сделал вид, что не понял:

— Но это не будет вкладом, я думаю? Это состояние будет вашим?

— Да... В некотором смысле. Да, моим!

Удивленный тоном, каким были произнесены последние слова, инспектор быстро поднял голову,— миссис Стрит на него не смотрела, торжествующая улыбка играла на ее тонких губах. Инспектор сказал с уважением:

— Так, значит, по-вашему, я должен признать, что у вас было достаточно оснований, чтобы выработать свое мнение... Мистер Вилли Худ хотел наложить руку на состояние, которое должна получить его жена после смерти миссис Ссрокольд. Кстати, не заметили ли вы каких-либо изменений в состоянии здоровья вашей матери за последнее время?

— Она страдает от ревматизма,'-'но, в старости- есть всегда какая-нибудь болезнь. Люди, которые носятся со своими болезнями, не вызывают у меня симпатии!

— А что, разве миссис Серокольд носится с болезнями?

Одно мгновение миссис Стрит хранила молчание.

— Нет, но она привыкла, что другие этим занимаются. Заботы моего отчима исключительны. Что касается мисс Беллерер, то она просто смешна! Ее преданность моей матери восхитительна, но она сделалась каким-то бедствием. Она положительно тиранит бедную женщину... Она управляет всем в доме и считает, что ей все позволено.

Кэрри медленно кивнул головой.

— Понимаю, понимаю,— сказал он и прибавил, внимательно наблюдая за миссис Стрит: — Есть одна черточка, которую я никак не схватываю. Что делают здесь оба брата Рестарики?

— Опять же губительная сентиментальность! Их отец женился на моей матери из-за денег и через два года сбежал от нее с югославской певичкой, плачевно аморальной. Моя мать была достаточно слабой и пожалела мальчиков, так как они не могли проводить каникулы с такой женщиной; она их как бы усыновила. С тех пор они и существуют здесь паразитами. Конечно, тарелок у нас хватает!

— У Алекса Рестарика была возможность убить Христиана Гульдбрандсена. Он был один в машине, в парке... А Стефан?

— Стефан был с нами в холле. Мне не нравится, как держится Алекс. Он все больше и больше становится вульгарным, и я предполагаю, что ведет он вульгарную жизнь. По правде сказать, я не представляю его убийцей. Почему бы ему понадобилось убивать моего брата?

— Мы все время приходим к одному и тому же. Что мог знать Гульдбрандсен об X... такое, что X... решил его убить?

— Точно! — воскликнула с внезапной живостью миссис Стрит.— Разумеется, убийца — Вилли Худ. Какой ужас! Я одна страдаю от этого! Никто из живущих здесь не находится в родстве с Христианом. Для матери он был только пасынком! Для меня он был братом!

— Сводным братом,— подсказал инспектор.

— Да, сводным. братом, и он был намного старше меня, но мы оба были Гульдбрандсены!

— Да, да... Я понимаю, что вы испытываете.

Мильдрид Стрит вышла из комнаты. У нее на глазах были слезы. Кэрри посмотрел на Лайка.

— Она убеждена, что убийца — Вилли Худ, и ни на секунду не может предположить, что это кто-то другой!

— Кто знает, права ли она?!

— Все указывает на Вилли. Случай благоприятный... Мотив... Если ему нужны деньги, то смерть бабушки необходима. Тогда Вилли стряпает лекарство, а Христиан Гульдбрандсен видит это.. Или узнает, уж не знаю как. Да... Это подходит.— Он замолчал и через секунду добавил: — Между прочим, Мильдрид Стрит любит деньги, она скупа. Но совершит ли она преступление, чтобы завладеть деньгами?

— Это сложно, не правда ли? — сказал сержант Лайк, почесывая затылок.

— Сложно, но интересно. А Джина Худ, Лайк! Она интригует меня больше всех. Или у нее плохая память, или она лжет так же просто, как дышит.

— И то, и другое,— сказал сержант Лайк.

— Несомненно,— согласился Кэрри с задумчивым видом.

«Как трудно составить представление о человеке по тому, что о нем говорят»,— думал инспектор Кэрри. Он смотрел на Эдгара Лаусона, о котором в то утро ему говорило столько людей. Его впечатление было до смешного отличным от впечатлений других. Эдгар не казался ему ни «странным», ни «вызывающим», ни «ненормальным». Перед инспектором стоял самый обычный парень, очень угнетенный и жалкий. Он желал говорить с инспектором и рассыпался в извинениях.

— Я понимаю, что действовал ужасно. Я в самом деле не понимаю, что произошло со мной. Как я мог устроить такую сцену и поднять весь этот гвалт? А этот выстрел? Я стрелял в мистера Серокольда, который был так добр и терпелив со мной!

Он нервно ломал руки, и на эти руки, с их тощими запястьями, было жалко смотреть.

— Если меня должны судить, то я готов следовать за вами. Я это заслужил, я полностью признаю, что виновен!

— Никто не подал на вас жалобу,— сказал сухо инспектор.— По мнению мистера Серокольда, этот выстрел был случайным, мы не обязаны в это вмешиваться.

— Я очень хорошо знаю, что никогда не было такого доброго человека, как мистер Серокольд! Я ему обязан всем, и вот как я плачу за все его благодеяния!

— Что вас на это толкнуло?

Эдгар казался смущенным.

— Я вел себя как дурак!

— Мне тоже так кажется,— сухо сказал инспектор.— Вы при свидетелях сказали мистеру Серокольду, что вам удалось открыть, что он ваш отец? Это правда?

— Нет.

— Откуда вам пришла в голову эта мысль? Кто-нибудь вам ее внушил?

Эдгар смутился и явно заволновался.

— Это трудно объяснить... Я просто не знаю, с чего начать...

Инспектор ободрил его взглядом.

— Попробуйте, мы не сделаем вам никаких неприятностей, не бойтесь!

— Видите ли, детство мое не было счастливым. Другие мальчишки смеялись надо мной, так как у меня не было отца. Они смотрели на меня, как на подкидыша... Я и был им. Мать моя была всегда пьяна, и к ней все время приходили мужчины. Думаю, что моим отцом был иностранный моряк. Дом наш всегда был отвратительным. Какой-то ад! И я начал воображать, что мой отец был не простой моряк, а вот кто-то из известных людей и что я законный наследник большого состояния. И тогда я стал ходить в другую школу и два или три раза в туманных выражениях хвастался этим. Я говорил, что мой отец адмирал. И кончил тем, что сам поверил в это, и от этого я был менее несчастным.— На секунду он остановился передохнуть, а затем продолжал: — Тогда, позже, я представил себе другое. Я жил в отелях и там рассказывал массу глупостей. Я говорил, что был пилотом на истребителе или что я служил в армии в разведке. Я лгал и не мог остановиться. Я не хотел быть несчастным, но не мог ничего сделать. Мистер Серокольд и доктор Маверик скажут вам, в чем дело. У них есть документы! В конце концов мистер Серокольд вытащил меня и привез сюда. Он сказал, что ему нужен секретарь, который бы ему помогал... И я не могу сказать, что я ему действительно не помогал! Я помогал ему! Но все смеялись надо мной, они все время смеялись надо мной!

— Миссис Серокольд тоже смеялась?

— Нет. Миссис Серокольд настоящая дама... Она всегда любезна и добра. Но Джина всегда смотрела на меня, как на последнего из последних, и Стефан Рестарик. И миссис Стрит меня презирала за то, что я не светский человек, мисс Беллевер тоже... А что она собой представляет? Компаньонка? Прачка? Не правда ли?