Жейда — женщина восточного типа, прелестная и хрупкая, как орхидея. Наружные уголки огромных темных глаз приподнимались к вискам, кожа напоминала полу распустившийся цветок магнолии, а прямые черные волосы спускались до талии, как широкая атласная лента.

Беба, негритянка, была похожа на статуэтку из полированного черного дерева. Черные курчавые волосы облаком обрамляли лицо, подобного которому Криста никогда не видела. Оно притягивало взгляд, завораживало: бархатные глаза, точеный нос, широкие, мясистые губы. Беба была высокой, гибкой и двигалась с безотчетной животной грацией.

Четвертая наложница Калима, черкешенка Алита, казалась почти девочкой. Золотые кудри обрамляли невинное полудетское лицо, но еще не развившаяся фигура обещала формы более пышные, чем у трех остальных женщин. Кроме Селимы, никто не говорил по-английски, но все три женщины с удовольствием объяснялись с Кристой с помощью восклицаний, жестов и приветливых улыбок. Селима уже предупредила их, что Криста не угрожает их положению в доме Калима, потому что не предназначена для постели хозяина.

Криста купалась в бассейне с наслаждением, в котором стеснялась себе признаться, а потом одна из прислуживающих женщин сделала ей массаж: благоуханное масло впитывалось в кожу, делая ее гладкой и свежей, как у ребенка. Криста даже с аппетитом поела, попробовав каждое новое, необычное блюдо. Все пять женщин ели вместе, а Селима переводила вопросы и ответы.

Криста пыталась отказаться, когда после купания ей дали наряд, ничем не отличавшийся от того, что было на четырех наложницах. Однако, когда стало ясно, что ни на что другое рассчитывать не приходится, она неохотно облачилась в шальвары из тонкого переливчато-голубого шелка с серебряной нитью. На лодыжках и бедрах ткань была стянута завязками из тесьмы, расшитой бисером цвета темного вина и серебряными шариками. Выше бедер тело Кристы оставалось практически обнаженным, не считая крошечного болеро без рукавов из цветастого шелка, расшитого серебром, которое только-только закрывало ее груди. В качестве завершающего штриха ее серебристые волосы убрали назад и перевязали пунцовой лентой. Когда все было закончено, женщины окружили Кристу и долго рассматривали ее, издавая возгласы восхищения и хлопая в ладоши.

Когда настало время расходиться по своим комнатам, к юной Алите подошел слуга, что-то шепнул ей на ухо, потом сразу же удалился. По широкой улыбке, озарившей лицо Алиты, Криста поняла, что черкешенке выпала честь услаждать Калима этой ночью. Она лениво подумала о том, как Калим решает, какую из женщин взять в постель, — вытягивает соломинку или пользуется каким-нибудь другим способом.

Хотя в последующие дни Криста не испытывала недостатка в обществе, ее одолевала скука. В конце концов, сколько можно чистить перышки и вести пустые разговоры? Сколько можно сплетничать и плескаться в бассейне? Сидя у воды обнаженной или полуодетой, Криста все время испытывала неловкость, потому что ее не покидало ощущение присутствия кого-то постороннего. Но как она ни приглядывалась, она не видела никого, кроме женщин Калима и их слуг. Криста пыталась справиться с этим странным чувством, но оно не покидало ее.

Наконец Селима нашла прекрасный способ бороться с одуряющей скукой. Она начала учить Кристу арабскому языку и одновременно совершенствовала свой английский. Потом и остальные женщины стали принимать участие в этой забаве, и в скором времени в их разговорах слышалась то арабская, то английская речь. Криста поняла, что всех четырех женщин природа наделила острым умом, только у них не было возможности его развить.

Неделя шла за неделей, и все это время Криста строила планы побега, надеялась, что когда-нибудь ей представится возможность привести их в исполнение, К несчастью, этого не случалось. Даже в тюрьме ее не сторожили бы столь бдительно, как охраняли женскую половину дома Калима. Казалось, только во сне она оставалась без присмотра.

В конце месяца Криста обнаружила, что она неплохо освоила арабский и что стала жертвой какого-то странного недуга.

Однажды она проснулась ранним сияющим утром и почувствовала странные спазмы в желудке. Решив, что это скоро пройдет само собой, она ничего не сказала о своем недомогании Селиме. И действительно, через несколько часов она уже чувствовала себя совершенно здоровой. На следующий день повторилось то же самое, но на этот раз ее стошнило. В комнате гут же появилась Селима в сопровождении служанки.

— Что с тобой, Криста, тебе плохо? — встревоженно спросила Селима. — Давно это с тобой?

— Второй день, — беспечно ответила Криста. — Это быстро проходит, так что беспокоиться не о чем.

Селима задумчиво прищурила темные глаза и окинула внимательным взглядом стройную фигуру Кристы.

— Ты скажешь мне, если это повторится? — попросила она, начиная догадываться о странной болезни англичанки.

— Конечно. Но это нестрашно, скоро пройдет. Но приступы тошноты продолжались каждый день в течение недели, и тогда Криста забеспокоилась и рассказала об этом Селиме, которая тут же сообщила о недуге Кристы своему господину.

— Англичанка заболела? — встревожился Калим. — Ты советовалась с моим лекарем? Селима, я доверил тебе нашу гостью и надеялся, что с ней ничего не случится.

— Я не виновата в болезни Кристы, — возразила Селима. — Я родилась в большой семье и хорошо знакома с такими недомоганиями. Криста просто носит ребенка.

Из уст Калима посыпались проклятия, Селима сжалась от страха. Калим на нее сердится? Неужели он ее накажет:

— Барбаросса будет в ярости, если, вернувшись, он обнаружит, что она беременна, — сказал Калим, немного остыв. — Она знает, что с ней происходит?

— Нет, господин. Англичанка совсем неопытна в этом вопросе.

— Это хорошо! Я сделаю то, что будет лучше всего для Барбароссы. Он собирается разбогатеть с ее помощью, но ребенок снизит цену. Как только врач подтвердит, что она беременна, он получит указание избавить ее от этой ноши. Лишь семя нового господина должно произрастать в ее лоне.

— А может, она понесла от Барбароссы? Не он ли должен решать, что делать? — осмелилась проговорить Селима.

— Ты слишком много болтаешь! — вскричал Калим и наотмашь ударил ее по лицу, хотя обычно он не поднимал руку на Селиму. — Твое дело — ухаживать за англичанкой. Не пора ли тебе попробовать бастинадо, может, это научит тебя послушанию?

— Нет, господин, не надо, — взмолилась Селима, бросаясь к ногам Калима.

Это орудие наказания было поистине изобретением самого дьявола. Бастинадо причиняло чудовищную боль, не оставляя следов на нежной коже провинившихся наложниц или ценных рабов. Удары толстой деревянной палкой наносились по подошвам, это было настолько больно, что наказанный иногда по нескольку дней не мог ходить, но кожа при этом оставалась в целости и сохранности. Селима дрожала при одном упоминании о бастинадо.

— Тогда иди, — властным тоном бросил Калим. — Иди, пока я не вышел из себя. И доложи мне сразу, как только лекарь осмотрит девушку.

Селима испустила вздох облегчения и, не заставляя себя просить дважды, поспешила прочь. Она знала, что Калим дорожит ею, но, когда дело касалось его авторитета в доме, он не ведал жалости.

Врач Калима, старик с непроницаемым выражением лица, осмотрел недоумевающую Кристу, а потом стал задавать вопросы. Криста, хотя и думала, что он суется не в свое дело, из вежливости заставила себя на них ответить. Наконец он объявил, что у нее нет никакой серьезной болезни, и удалился, а Криста проводила его возмущенным взглядом. Подобный диагноз она могла поставить и сама.

Этим вечером Кристе подали необыкновенно вкусный шербет, она хвалила освежающий напиток и удивлялась, почему Селима сидит, потупив глаза, и как будто через силу поддерживает разговор и улыбается.

Когда Криста ушла в свою комнату, она обнаружила, что не может заснуть. Она впала в какое-то странное состояние: словно грезила наяву. Ей казалось, что она в объятиях Марка, она чувствовала на губах его поцелуи, ощущала его плоть в своем теле, иллюзия наслаждения была так сильна, что она застонала. «Где ты, любимый, жив ли ты? — шептала она в темноте. — Ты ищешь меня?» Ее сердце знало, что он жив и что когда-нибудь он найдет ее. Только эта мысль и не давала ей сойти с ума, давала ей силы встречать каждый новый день. Марк столько раз говорил ей, что им суждено судьбою быть вместе, что надежда укрепилась в ее душе и поддерживала ее. Наконец она заснула.