Медленно-медленно выдыхая набранный в легкие воздух, Джон Трентон Бидвелл начинает плавно давить пальцем на спусковой крючок. В этот момент упор винтовки, казалось бы крепко вцепившийся всеми тремя ногами в крышу, смещается на миллиметр вправо. В полумиле от стрелка сенатор Дженкинс хватается за плечо, падает, на него наваливается охрана, толпа разбегается в панике. «Вот тебе и вышел на пенсию!» — думает потрясенный Бидвелл.

Дождь мелких льдинок продолжает осыпать лицо Роба. Роб моргает в очередной раз и вдруг обнаруживает, что заветная точка страховки — прямо перед его пальцами, будто переехала. Качнувшись совсем чуть-чуть, Маунга вцепляется в петлю, подтягивается, встегивается и слегка стравливает веревку. Сверху продолжают доноситься крики и всхлипы не понявшей пока своей и своего дружка удачи горе-альпинистки. «Ничего, покричи, покричи, в жизни еще пригодится», — шепчет Роб и улыбается снова.

Старый Мацумото справляется с трясущимися руками и готовится выстрелить в чернеющую под ним в зале спину. Над головой хозяина ресторана массивная ваза эпохи Эдо подвигается к краю полки и падает вниз. Стукнутый по затылку Мацумото мягко оседает на пол, в кучу осколков. Такаши Сато, не подозревая, что только что избегнул позорной смерти, наигранным движением поправляет темные очки и выходит наружу, в каракатичьи чернила токийской ночи.

Лобсанг Чу-ден открывает глаза. Перед его взором продолжают стоять тонкие, соединяющие всё невидимые линии, которыми он пытается управлять. Белоснежная плошка для риса сверкает своими глянцевыми боками на том же самом месте, что и раньше.

Лобсанг подмигивает плошке и закрывает глаза. Время у него еще есть.

— Я хочу научиться строить двери. Ну эти, врата, переходы, как ты их называешь? Вот чтобы, как ты, везде ходить — не через перевозчиков, не с провожатыми, не по мостам, как Мак-Грегор, а прямо вот отсюда — вот туда. Как ты. Научи.

— Ух ты! — вздернул брови Видаль. — Прямо вот как я, да?

Рутгер покраснел уже невыносимо, опустил голову, так что лицо завесилось рыжими прядями, и из-за них упрямо повторил:

— Как ты.

— И зачем оно тебе понадобилось?

Рутгер, все не поднимая головы, как-то так изогнул шею и плечи, что стал похож на молодого бычка, готового боднуть.

— Надо.

Видаль прикусил губу.

— Ну, парень, сам посуди. Вдруг ты хочешь суматошинский банк ограбить, да так, чтоб концов не нашли. Прямо вот из ниоткуда шагнуть в зал… — Видаль мечтательно прищурился. — Лицо платком обвязано, пистолеты в обеих руках, грозным голосом так потребовать все деньги в мешок. И прямо оттуда — в никуда, куда захочешь. Откуда я знаю, вдруг тебе за этим?

— А ты бы так мог?

— Да запросто.

— А почему не делаешь?

— А зачем? — изумился Видаль. Остановился, подышал, подумал. — Вот мне-то зачем? У меня и так вся жизнь — моя, у меня этой жизни — сколько влезет, сколько подниму, понимаешь? Зачем мне банк грабить?

— Вот и мне для того же. Жизни я хочу, чтобы вся была моя.

Видаль сколько-то шагов — десятков шагов — шел молча. Потом опять остановился.

— Ладно, — махнул рукой. — Что с тобой теперь делать? Ты как, насовсем ко мне в ученики просишься или разово, научиться ходить, как я?

— Начнем с того, что… хм… как бы это сказать? Вот! Двери проделывают в стенах. Понимаешь, о чем я? Чтобы построить дверь, нужна стена.

Они вышли на опушку леса, и поле — широкое, зеленое и золотое от солнца, расстилалось перед ними. Сделав еще несколько шагов, Видаль вдруг остановился.

— Ты погоди. Я там… Ну, мне надо… я тут, рядом. Погоди минутку. Ну или иди вперед, я догоню.

Он смущенно поморщился и торопливо повернул обратно. Кусты шелестели и потрескивали, пока он углублялся в сторону от дороги.

Рутгер остался на краю поля один. Наморщив веснушчатый лоб, он деловито оглядел горизонт, отмерил, как ему на душу пришлось, подходящее расстояние и принялся за работу.

Когда Видаль вышел из леса, поддергивая штаны и расправляя полы куртки, и огляделся в поисках ученика — только тихое, медленное слово сорвалось у него с губ.

Через все поле, сколько его видно, от края до края стояла стена. Высотой она была до неба, а шириной — ну, сколько видно, всё она. Рутгер поработал на славу: белоснежные, гладко обтесанные камни стены покрывал словно бы лепной узор, причудливые арабески сверкали позолотой. Ну, Видаль надеялся, что это позолота.

Рутгер стоял перед творением души своей и с надеждой смотрел на учителя: годится такая?

Отдышавшись, Видаль тихо спросил:

— Что ж оно у тебя всё такое… большое выходит? И прихотливое. Вот это вот золото — оно зачем? Да вообще стена эта — зачем? Ну и… попроще что, нельзя было?

— Никак, — вздохнул Рутгер. — Я пытался простую увидеть, а никак. Пришлось придумывать поярче, чтобы в голове держалось.

— Ага, ага… Банк тебе грабить, пожалуй, и точно незачем. А большая такая почему?

— Ну как почему? — серьезно удивился Рутгер и обстоятельно пояснил: — Чтобы не обойти и не перелезть.

Видаль моргнул.

— А зачем надо… чтобы не обойти?

— Так если можно обойти, то зачем дверь нужна? Зачем дверь, если просто перелезть можно? Ты же сказал, чтобы дверь — нужна стена. Что ты придираешься? Вот я сделал стену — учи теперь.

— Начнем сначала, — сказал Видаль. — Пойдем в обратном направлении. Для того чтобы построить дверь… Для того чтобы у тебя была нужда построить дверь, должна быть стена. Двери проделывают в стенах. А если стен нет?..

— То и двери негде делать.

Видаль пожевал губами.

— Негде, правильно. Ты так говоришь — негде двери делать… как будто тебе непременно эти двери нужны.

— А как же пройти?

Видаль потер лицо руками.

— Ты так говоришь, как будто тебе необходимо построить дверь. Ты хочешь проделать дверь или?..

— Но как я пройду, если не проделаю дверь?

Видаль вздохнул:

— В чем?

— В стене.

— А для чего нужна стена?

— Чтобы проделать дверь.

— И всё?

— Ну… да.

— То есть стена тебе нужна, чтобы проделать в ней дверь?

— Да!

— А дверь тебе для чего?

— Чтобы пройти! — в отчаянии выкрикнул Рутгер.

— А если ты не можешь построить дверь, то и пройти не можешь?

— Не могу!

— А если нет стены, то ты не можешь построить дверь?

— Не могу! — и осекся. И посмотрел на Видаля круглыми глазами. — Так стена же… Стены нет?

И сделал шаг вперед. И тут же исчез.

Видаль рванулся было в Суматоху, вывалился на площади перед ратушей, но, даже не оглядевшись, чертыхнулся и одним махом прыгнул во льды.

Рутгер там и стоял, перед ярангой, и трясся весь от холода, слезы на щеках уже стыли ледяными горошинами, руками он себя обхватил, съежился, но к яранге — ни шагу.

Видаль сам зашипел от холода, схватил ученика в охапку — и домой, в Семиозерье, прямо к крыльцу.

Напоенный горячим чаем, Рутгер перестал вздрагивать и тереть руки. Молчал, поглядывал на мастера угрюмо.

— Ну говори, — буркнул усталый и злой Видаль, склонившись над третьей чашкой чая. — Вон еще варенья бери. И не молчи.

— Ну… — сомневался еще Рутгер. — Ну… А что ты из меня дурака делал?

Видаль даже отвечать не стал: не шутка — так вот напрыгаться между местами, без передышки и впопыхах.

— Ты вот почему у яранги стоял, мерз, а обратно не пошел? — спросил Рутгера.

— Я испугался. Я не понял, как это делается.

— Но сделал. Потому что. А если бы я тебе сразу сказал, что никаких дверей не надо, иди куда хочешь — пошел бы?

— Ну… нет.

— Не поверил бы. А зато теперь, дорогой мой, ты там был, сам, — это не забудется. С перепугу, может, сразу не вышло опять перейти, но это с перепугу. Твоя душа теперь знает, как это. Душа не забывает. Ты, главное, выбирай, куда ходить, чтобы, если сразу вернуться не получается… Чтобы можно было подождать. Чтобы ты от этого не умер. Понимаешь?