Прежний Маркус Эйнтхартен, возможно, хмыкнул бы в ответ на это и принялся целовать свою принцессу. Как-никак, когда целуешься, довольно сложно язвить и строить из себя эту самую принцессу. Новый же Марк — а точнее, его темная часть, заполонившая сейчас все внутри, — рыкнул что-то не слишком цензурное и впился в её шею не только губами, но и зубами.

Наверняка это выглядело пошло и грубо — зажимать её у стены, лезть руками под юбку и в вырез рубашки, не раздевая дергать вниз кружевные трусики.

Ещё грубее — резко разворачивать спиной к себе, позволяя опереться на руки, чтобы было удобнее, и кусать загривок, оставляя жуткий след. На смену ярости пришли похоть и желание взять её вот так, у стены в полутемном коридоре. Внутри проснулось то темное, звериное, окончательно затмевающее разум, от которого и так остались одни ошметки.

Мысль о том, что сейчас она, такая дикая и непокорная, принадлежит ему, плавится в его руках, прошила мозг, разом выметая все другие. Вокруг взвилась сила, кажется, их обоих. Без молний, огня и прочего — лишь то, что было внутри, терзало, дергалось на поводке, не зная, куда себя деть. Магия выплескивалась в воздух — уже без агрессии, злобы, желания испепелить что-нибудь. Марк был уверен, что сейчас его глаза чернее черного, как и глаза Киары. Они оба словно бились со стихией, как для него — абсолютно непривычной; сила взметнулась темными всполохами, густая, буйная, подгоняя… Чтобы в следующий миг по нервам ударил чужой стон, хриплый, протяжный и тихий.

Когда Марк развернул её к себе, чтобы поцеловать одними губами, без прежней страсти, на которую уже не осталось сил, он почувствовал, что дышать стало легче. Сила уже не рвалась наружу, от былой злости не осталось и следа.

— Я перегнул, да? — спросил он тихо, уткнувшись своим лбом в её.

— Всё в порядке, — так же тихо ответила Киара, проведя рукой по его волосам и задержавшись на загривке — там, где остался шрам от трансформатора. — Ты не сделал ничего такого, чего бы мне самой не хотелось. — Она улыбнулась, правда, немного вымученно. — Ну, всё ещё хочешь побыть один?

Сейчас ему больше всего хотелось завалиться в свою постель, прижать к Киару к себе, а утром проснуться и понять, что внезапная смерть мачехи, ещё более внезапное появление покойной матери, предатель-отец и эта новая, пока-не-его магия — не более чем сон, из которого никак не получалось выбраться всю ночь. Ничего такого говорить вслух он не стал, покачал головой и, отстранившись, добавил коротко:

— Нет.

Киара, не заморачиваясь такой ерундой, как застегивание своей рубашки, поправила одежду на нём, прежде чем взять за руку и направиться в сторону гостиной. Удивительно, но когда они уселись на диван, негласно находящийся в собственности Генри, тот не был против. Только подвинулся к подушкам и с любопытством (и осуждением) поглядывал на них.

— Твоя собака должна была родиться котом, — хмыкнула Киара, прежде чем уже куда серьезнее спросить: — Ты как?

— Я не знаю. — И это правда — Марк не знал. Ни что чувствовал, ни что со всем этим делать. — Изуродованный труп моей мачехи видела вся улица, и убила её моя воскресшая из мертвых мать. Отец и вовсе предал, а теперь меня предает собственная сила. Я понятия не имею, что мне со всем этим делать.

— Разберемся как-нибудь, — вздохнула Киара, легонько стиснув пальцы на его руке. — Сейчас твоя главная проблема — не угрохать кого-нибудь. В том числе и себя. Поэтому, как бы ты ни злился, а придется тебе побыть под моим присмотром. Ну, если не хочешь меня, получишь пару-тройку специально обученных мордоворотов, но… короче, присмотр в любом случае будет.

«Тебя я уж точно хочу», — подумал Марк, глядя, как на белой коже потихоньку заживает оставленный им синяк. За свою грубость даже не было стыдно — пусть красноватый след и исчезнет ещё до утра, сейчас он был свидетельством: эта женщина принадлежит ему. И раздери Бездна, если это не самое приятное чувство из всех, что он испытывал за сегодня.

Разумеется, ни одно из своих измышлений Марк озвучивать не стал и только кивнул, соглашаясь. Оставшегося разума хватало, чтобы понять — одному оставаться уж точно не следует, если он и впрямь не хочет превратить Речной в филиал Инферно.

— Пойдем в постель, — предложил Марк, поднимаясь. Киара, судя по шкодному взгляду, явно хотела что-то съязвить, но сдержалась и молча последовала за ним.

…Киара уже давно спала, прижавшись к нему, прохладная и нежная. Он и сам думал, что уснет, едва голова коснется подушки, однако сон не шел. Марк словно наяву видел, как отец договаривается с Кресселем о трансформаторе; слышал звон монет, уплаченных за переделывание. Вероятно, отец заплатил и какому-то менталисту: Марк не помнил дня, когда эта дрянь оказалась в его шее; не помнил итого, был ли выброс до пожара в сарае. Не помнил, но очень хотел узнать, что случилось тогда, и был уверен, что оправданий Альфарда слушать не желает. Лучше всего никогда — он всерьез опасался, что прибьет его, едва завидев. А превращать в пепел собственных родителей как-то неприлично.

Кресселя такие условности не касались — убить его хотелось с особой жестокостью. Причём не столько самому Марку — натура полицейского самосуд не одобряла. В отличие от его магии, которая рвалась наружу, стоило только подумать о магистре-изувере.

Удивительно (как для того, кто был светлым магом тринадцать лет своей жизни), но уснуть удалось сразу же, как только перед глазами всплыла премилая картинка с головой Кресселя на плахе.

…утро началось препаршиво, будто вчера он не пытался драться со жнецом, или кем там была его психованная мамаша, а пил дешевую сивуху у Болтона в кабаке. Шея болела — Марк машинально потянулся к загривку и нащупал шрам. Снова накрыла злость, яркая ослепляющая, вместе с ней проснулась и магия, тут же отдаваясь в пальцах покалыванием, в комнате ощутимо запахло озоном.

«Ты хозяин. Ты — не она», — вспомнились слова Киары, там, на пустыре за городскими стенами.

Марк повторил их про себя несколько раз, прежде чем удалось загнать силу обратно. А потом вдруг резко подумалось, что когда он разделается с Кресселем, дышать станет легче.

— Что с Кресселем? — дотянувшись до амулета связи, он отправил сообщение Ларссону. Ответ пришел тут же:

«Ждет допроса».

Отвечать Марк ничего не стал. Поднялся аккуратно, стараясь не разбудить Киару — она-то уж точно не одобрит его инициативы разделаться с этим ублюдком. И хоть её мнение было для него важно, собственные желания казались сейчас куда важнее.

— Ну и куда ты собрался? — за спиной раздался отвратительно бодрый голос. Марк выругался — надо было давно починить скрипящие половицы, которые наверняка и разбудили Киару, и взять уже за привычку складывать вещи на стул, а не разбрасывать их по всей комнате.

«Хочу пройтись», — хотелось соврать ему, но что-то не дало это сделать.

— Прогуляюсь до Управления.

— Зачем?

— Хочу послушать допрос этой сволочи.

— Только послушать? — Киара приподнялась на локте и смотрела очень внимательно. Марк не знал, чего под этим взглядом хочет больше — вернуться в кровать и опрокинуть её обратно на подушки или убраться уже из комнаты.

— Не только.

— Ну да, — кивнула она, — и именно поэтому ты никуда не пойдешь один.

— Киара… — всё же попытался воспротивиться Марк. Нет, умом он прекрасно понимал, что в приличном месте (если таковым можно считать полицейский корпус) ему лучше не появляться без сопровождения. Но дикий то ли зверь, то ли демон внутри был категорически против, чтобы его женщина видела, как он голыми руками рвет на куски эту зарвавшуюся мразь, Кресселя.

«Ты правда думаешь удивить её ошметками магистра? Ты с некроманткой связался, дурень», — ехидно напомнил внутренний голос. Судя по всему, единственная оставшаяся в нём здравая часть.

Вопреки его ожиданиям, Киара не запустила в него чем-нибудь обездвиживающими не принялась упражняться в остроумии, расписывая, насколько он, Маркус Эйнтхартен, непроходимый долбак. Она поднялась с постели, как была, обнаженная (растерзанный труп Кресселя стремительно померк перед глазами), приблизилась к нему и обвила руками его шею, принимаясь легонько поглаживать. И даже не сказала ничего перед тем, как Марк прикрыл глаза от этой ласки и выпалил: