Энн и Элис не обращались в криогенные компании. Кэрол погибла при землетрясении, остальные — на войне. Он слушал истории людей, регенерированных, подобно ему. Многие ожидали встретить родных из прошлого. Кому-то это удавалось. Кому-то нет.

Иногда те, кого они любили, оставляли для них письма, и в самые неожиданные моменты появлялись представители адвокатских фирм и вручали послание, а то и ключи от банковского сейфа, наполненного записками. Но к Джеймсону никто не пришел.

«Барроуз Крайеджиникс» назначили последний срок платежей. Джеймсон понимал, что после этого его освободят. Он все еще был слаб, но в иные дни чувствовал себя лучше. Доктор обещал: постепенно он оправится. Конечно, ему нужно больше плавать, тренироваться, но вместо этого он и робот продолжали расследование.

— Может, отчеты криогенных компаний хранятся в музеях? — предположил как-то робот.

— Постарайся их найти, — велел Джеймсон. Они уже связались с каждой действующей криогенной фирмой и теперь ждали ответов. Джеймсон проглядывал старые архивные газеты, издававшиеся в тех городах, где жила Роуз. Он даже нашел извещение о ее смерти. Нигде ни одного упоминания о криогенном сохранении. Расходы на добывание и использование информации продолжали расти, а деньги, вырученные от продажи драгоценностей, почти иссякли.

Немного погодя Джеймсон заметил, что робот расположился в кресле. Интересно, сколько он вот так просидел?

— С тобой все в порядке? — встревожился он.

— Абсолютно, — буркнул робот, не глядя на хозяина. И тут Джеймсон понял все.

— Говори, — прошептал он. На этот раз робот замялся. Неужели какой-то дефект в программировании?

— Роуз и ее родители подверглись процедуре, — выложил тот наконец.

— Где они?!

— Они обратились в ту же компанию, что и ваш сын. Я нашел список их клиентов в Национальном Технологическом музее вместе с другими документами.

Джеймсон встал, снова сел и снова встал.

— В то время «Озирис Лэбореториз» считалась лучшей, — добавил робот.

Джеймсон открыл ящик с карточками, тут же захлопнул крышку и схватился за спинку кресла. Робот молча наблюдал за ним.

Ночью Джеймсон испытал невыносимую потребность поговорить с кем-то. Но в комнате не было никого, кроме робота.

— Ты способен чувствовать? — спросил Джеймсон.

— Сенсорные программы в кончиках пальцев позволяют…

— Нет. Ты чувствуешь доброту, безразличие, сострадание? Иногда мне почти казалось, что так оно и есть.

— Реакции робота измеряются регулируемой шкалой человеческих и не принадлежащих человеку инстинктов.

— Ты перевел стрелку в сторону человеческих инстинктов? — допытывался Джеймсон. Робот встал перед ним на колени. Панели в спине отодвигались налево и направо, а под ними сверкали всеми цветами радуги бесчисленные схемы. Крошечный рычажок вспыхнул ослепительно белым светом. Джеймсон увидел прорезь. Оказалось, что рычажок сдвинут влево, почти к самому краю.

— Две вещи определяют реакции робота, — пояснил робот. — Либо сам человек регулирует их, либо это же выполняют кумулятивные эффекты по моему выбору. Прежний владелец не дотрагивался до этого рычага. Как мой нынешний хозяин, вы имеете право это сделать.

Теперь Джеймсон понял, что отличает женщину или мужчину от робота. Ни один человек не позволил бы по своей воле отнять у него то, что составляло его сущность.

— Я не стану ничего менять, — вздохнул Джеймсон. — Пожалуйста, закрой панели.

Робот оперся рукой о пол, чтобы сохранить равновесие, и повернувшись, уставился на Джеймсона рубиновыми глазами. Панели в спине сомкнулись.

Они долго сидели и разговаривали.

Утром они вместе отвезли снимки в «Сотбиз», главная контора которого располагалась у подножия созданных человеком гор. Там были окна, поэтому Джеймсон понял, что эта часть здания — самая старая. Окна выходили на густой темный лес, растущий прямо между строениями. Служащие «Сотбиз» очень спешили. Аукцион предполагалось провести, как только фотографии будут сканированы в каталоги. Если Джеймсон сохранит хотя бы один снимок Роуз, ему не хватит денег заплатить «Барроуз Крайеджиникс» и информационным службам. Пришлось расстаться со всеми.

Потом они с роботом отправились в лес. Там было прохладно, пахло хвоей и землей. Вокруг звенели птичьи трели. Свет с трудом проникал сквозь зеленый полог листвы. Здесь гуляли и другие люди. Джеймсон последовал за одной парочкой в художественную галерею. Оказалось, что здесь их десятки. По словам робота, этот богемный район предназначался для галерей такого рода, ютившихся на первых этажах зданий: арендная плата здесь была дешевле.

В одной галерее толпился народ. Здесь тоже выставлялись фотографии на продажу. Все принадлежали эпохе Джеймсона. На них были изображены люди с физическими недостатками. У двоих по лицам расползлись родимые пятна. У какого-то мужчины не было пальца. Много лысых.

— Вы коллекционер? — поинтересовалась подошедшая женщина.

— Был когда-то, — кивнул Джеймсон.

Женщина позволила ему побродить среди стендов. Джеймсон понимал, что надеяться глупо, и все же шарил глазами по снимкам, ожидая и боясь увидеть лица знакомых. Та самая молодая парочка шепталась и пересмеивалась.

— Взгляни на нее, — фыркнула девушка, тыча пальцем в карточку. Джеймсон, стоявший сзади, присмотрелся к фотографии. Ничего особенного: компания из четырех женщин, стоявших перед автомобилем. Одна явно простужена. Нос красный, и в руке платок. Однако все весело улыбаются.

— Какая гадость! — скривилась девица.

— Вы не понимаете, — вмешался Джеймсон. Молодые люди уставились на него, и Джеймсон смущенно вспыхнул. В конце концов, какое у него право поучать посторонних? Правда, им повезло никогда не узнать, что такое простуда или шрамы. Он уже хотел отойти, когда девушка с любопытством выпалила:

— Вы это о чем?

Джеймсон помялся, но все же объяснил.

— Видите ли, эта женщина очень храбрая. Чувствует себя плохо и все же старается поддержать веселье. Поверьте, это не так-то легко, когда болит голова или не дышит нос.

Девушка снова обернулась к фотографии, потом взяла парня за руку и потянула за собой. Оба не произнесли ни слова. Не посмотрели на него. Джеймсон шагнул поближе к карточке, гадая, кем были эти женщины, как прожили жизнь. На табличке внизу были напечатаны их имена и дано краткое описание болезни. В изложении здешних обитателей простуда казалась почти смертельной хворью. Зато Джеймсон понял, что дело не только в мужестве женщины. Снимок так и светился любовью. Все изображенные на фото знали, что подруга может их заразить, знали и не боялись. Хотели, чтобы она была с ними. Были готовы рискнуть.

Джеймсон оглядел идеально сложенных, безупречно прекрасных посетителей и поморщился.

— Помоги мне выйти, — сказал он роботу. Тот взял его под руку, отвел на скамейку в зарослях, и оба уселись.

— Я выкуплю все, до единой, — пообещал Джеймсон.

— То есть? — переспросил робот.

— Стану работать, накоплю денег и верну все снимки Роуз.

Робот промолчал.

— Можешь отследить сделки? — допытывался Джеймсон. Робот на мгновение замер.

— Теперь у тебя есть деньги. Продажа вот-вот начнется.

— Купи программы, которые понадобятся, чтобы отследить передачу снимков новым владельцам. Запомни их имена.

Рубиновые глаза робота сверкнули.

Было уже темно, когда они вышли из леса. Джеймсон никак не мог понять, что видит в небе: то ли звезды, то ли овалы, в которых находились другие люди и роботы.

Он еще долго сидел у себя в комнате, единственном доме, который знал в этой жизни, тесном и холодном.

— Ты должен поспать, — заметил робот, и Джеймсон уснул.

И не видел снов.