— А когда это было, первое время? — заинтересовался Саша.

— Вы еще будете чай, Алек? — спросил хозяин дома и, не дожидаясь ответа, начал убирать продукты.

— Нет, — ответил Дужкин. Сбитый с мысли, он вдруг вспомнил шутку, которую придумал в самом начале завтрака, но пока не имел возможности вставить в разговор. — Значит, я теперь смогу платить вам за жилье?

— Пожалуйста, — равнодушно ответил профессор. — Но обязанности ваши останутся при вас. Если хотите, я буду платить вам жалованье за работу. Не стесняйтесь, называйте любую сумму. А не хотите, печатайте сами, я не возражаю.

Саша болтался по пустынному городу с полными карманами денег и откровенно скучал. Он очень скоро убедился, что потратить даже целое состояние здесь не так просто. Увеселительные заведения пока что были закрыты, на стеклянных дверях магазинов висели таблички: «Учет» или «Переучет», киоски стояли темные и безжизненные, будто все киоскеры одновременно объявили забастовку. Правда, погода выдалась, как на заказ. Прохладный ветерок, словно преданный пес, следовал за Дужкиным по пятам и обслуживал Сашу даже в тех местах, где, казалось бы, никакого движения воздуха не должно быть. Ультрафиолетовые лучи, на первый взгляд, выглядели совершенно прозрачными и только над раскаленным асфальтом сгущались до состояния киселя.

Первое знакомство с городом не принесло Дужкину ничего, кроме унылого разочарования. Городишко был так себе. В архитектурных стилях Саша не разбирался, поэтому все эти вычурные дома, готические соборы, мечети с игловидными минаретами его не интересовали. Улицы здесь чаще попадались кривые и горбатые, бульвары были ухоженные и тенистые. Все это Дужкин мог увидеть и в Москве.

Немногочисленные автомобили как-то лениво и бесцельно катались по улицам и переулкам. Изредка к Саше сзади неслышно подъезжала какая-нибудь обшарпанная машина, и водитель услужливо распахивал перед ним дверцу. Но Дужкин не знал, куда ехать, к тому же ему не хотелось забираться в раскаленный на солнце автомобиль.

Неожиданно из бокового проезда на него выскочил человек. Саша сразу узнал его. Это был тот самый взъерошенный, неопрятный крикун, который призывал все прогрессивное население города уничтожить это гнездо разврата.

— Новичок? — Лохматый кликуша нещадно косил, и Дужкину не сразу удалось поймать его взгляд.

— Да, — несколько растерявшись, ответил он.

— Еще один идиот попался! — заламывая руки, в отчаянии воскликнул крикун. — Здесь все фальшивое! Все, что ты здесь видишь! Эти людишки, с которыми ты общаешься — все это творения дьявола! Разве ты еще не понял?

— Не знаю, я нездешний, — осторожно ответил Саша.

— Нездешний?! — несказанно удивился его собеседник. — При чем здесь нездешний? Здесь все нездешние! Весь этот город и все, кто его населяет — иллюзия, вызванная твоим больным воображением!

Тот, кто породил болезни и смерть, колдовство и ядовитых пресмыкающихся, тот, кто погубил первочеловека и разделил мир на два противостоящих лагеря, это он вложил в твой больной мозг образ дьявольского города, чтобы еще при жизни заполучить твою глупую неопытную душу! Ничего этого нет! Понимаешь?

Безумец говорил так страстно, при этом глаза его горели такой неподдельной яростью и фанатизмом, что Дужкин не на шутку испугался.

— Понимаю, — стараясь не раздражать крикуна, ответил он.

Безумец внимательно присмотрелся к Саше и вдруг с досадой махнул рукой.

— Ничего ты не понимаешь! Ну ладно! Достаточно того, что ты веришь! — После этих слов он подозрительно заглянул Дужкину в глаза и спросил: — Ты веришь тому, что я сказал?

— Верю, — быстро ответил Саша.

— Это хорошо! Это главное! Только верой можно избавиться от наваждения!

Тут Дужкин задал вопрос, о котором впоследствии пожалел:

— А почему вы не избавились, если верите?

— Что?! — заорал безумец. — Ты ненормальный брехун! Ты только притворяешься, что поверил мне! — Внезапно лицо крикуна прояснилось, и он, ткнув пальцем Саше в грудь, как-то даже радостно воскликнул: — Ты тоже порождение дьявола! Да-да! Я понял! Ты — иллюзия, как и все, кто здесь живет!

Наконец Дужкин вышел из гипнотического состояния, в которое его погрузил сумасшедший тип, и спокойно сказал:

— Тебе лечиться надо. — Развернувшись, Саша пошел в обратную сторону, но крикун догнал его, схватил за рукав и вполне будничным примирительным голосом сказал:

— Постой. Не уходи. Я тебе сейчас все объясню.

— Ну что тебе? — остановившись, спросил Дужкин.

— Понимаешь, я верю, но этого мало. Для того, чтобы уничтожить наваждение, нужно пройти обряд очищения. Отсюда просто так не уйдешь. Я до всего дошел своим умом. Я живу здесь уже целый месяц. Ты у кого поселился? — Он сунул Саше в руку кусочек мела, как это делается при обмене секретной информацией, и продолжил: — Нарисуй у хозяина дома на стуле крест. Пусть сядет. Сам увидишь, что произойдет.

Автоматически сунув мелок в карман, Дужкин продолжил свой путь. Он еще несколько раз обернулся, и каждый раз безумный экзорцист одобрительно кивал ему головой.

Пройдя два квартала скорым шагом, Дужкин выбрался на широкую прямую улицу с дорогими магазинами, ресторанами и игорными, домами. Все они были закрыты, но аляповатые вывески с неоновой подсветкой приглашали жителей и гостей города провести ночь в «самом престижном заведении», обещая «самые лучшие развлечения» и «самый большой выбор спиртных напитков».

По привычке вспомнив джинна недобрым словом и обматерив крикуна, Саша убавил шаг, нервно осмотрелся и направился к площади, которая виднелась впереди в нескольких десятках метров. Все время озираясь, он обратил внимание, во сколько начинают работать увеселительные заведения. Времени до открытия оставалось предостаточно, и Дужкину волей-неволей пришлось идти дальше. Случайно скользнув взглядом по табличке с названием улицы, он прочитал: «Улица им. Александра Дужкина».

Дужкин стоял перед собственным бронзовым памятником на площади им. Александра Дужкина и с горечью думал о людском равнодушии и тщетности славы. За три часа, проведенные здесь, ни один из восьми прохожих не обратил внимания на стопроцентное сходство шестиметровой статуи с одиноко стоящим молодым человеком. Саша уже додумался до того, что на самом деле и площадь, и шестиметровый памятник — это все пустое, от недомыслия, и не надо ему никакой славы, ни бронзовой, ни площадной. Тем более что вечер выдался теплым и мягким, как домашние тапочки, хотелось приключений, но без дурацких вестерновских штучек — ими Дужкин был сыт по горло. Сейчас он жаждал головокружительной любви.

Уже давно открылись рестораны и казино, бордели и кабаре. Даже сюда, на площадь, из ближайших заведений доносились обрывки музыки и женского смеха. И все это находилось совсем рядом, в каких-нибудь ста метрах от высокомерной бронзовой болванки. Первое упоение собственным величием прошло, равно как и второе, и третье. Остался лишь привкус славы, похожий на ощущение после съеденного килограмма конфет — хотелось пить.

Саша вошел в ресторан и, ослепленный малиново-плюшевой роскошью, застыл. Сердце у него сладостно заныло от предчувствия простого человеческого счастья и предвкушения составляющих этого счастья. Именно так он себе все и представлял: рассеянный жемчужный свет, тихая завораживающая музыка, какие-то особенные растлевающие запахи и вполне материальное томление. Всего этого было в избытке, и лишь один, вполне устранимый недостаток подметил Дужкин — полное отсутствие веселья. А как когда-то выразился отец всемирной философии Аристотель, избыток и недостаток всегда присущи порочности.

Едва Дужкин появился в зале, девицы, сидевшие за дубовой стойкой бара, со скоростью минутной стрелки повернули к нему свои невыносимо красивые лица. Все они были, как на подбор, пышнобедрые, голоногие, с длинными сигаретами в еще более длинных мундштуках. Куртизанки томно оглядели Сашу с ног до головы, синхронно выпустили в его сторону по струйке дыма и так же медленно отвернулись.