Бен расцвел в улыбке.

– Возможно. И люди, и нанороботы сделаны из одних и тех же веществ: углерод, азот, кислород, кое-какие металлы… И они, и мы – все вышли из праха земного. Но роботов построил человек. А теперь произошло нечто невероятное. Они строят человека. Это чудо.

– Чудо?

– Именно.

– Это все равно что сказать, будто рак – чудо. Бен решительно замотал головой.

– Вовсе нет! Рак – это производное, явившееся результатом накопленных ошибок организованной системы. Это следствие случайных событий…

Норма тряхнула головой, которая уже шла кругом от этого чудака и его манеры разговаривать.

– В чем же тут разница? – поинтересовалась она.

– Появившись в системе, – с воодушевлением продолжал Бен, – рак выводит ее из строя. Он никоим образом не улучшает эту систему, он ничего не создает. Рак неплодотворен. А поселившиеся в вас роботы сделают вас лучше.

– Они убьют меня, вот что они сделают. Бен пожал плечами.

– Определенный риск, конечно, есть. Но и мы, и они – все мы дети Земли. Мы выразители ее воли, и эти малышки тоже. – Он кивнул на рентгеновские снимки. – Этот низкочастотный фильтр очень смахивает на фильтры, использующиеся для замыкания цепи в нервных клетках. Ни в одной программе ни одного вида наномашин нет ничего подобного. Они додумались до этого сами. Это вам не рак!

– Однако эта штука и сведет меня в могилу.

– Но ведь вы смирились с тем, что вас погубит болезнь, не так ли? Иначе вы не сбежали бы от доктора Пибоди.

– Это совсем другое дело. – Норма на секунду задумалась. – Это была моя болезнь. Мое собственное тело словно говорило мне: пора, твое время истекло. А эти штуки… они чужаки, пришельцы!

– Микроскопление состоит из нескольких сотен машин. Это чуть больше горчичного зернышка. Оно пустило в вас корни – именно в вас и ни в ком другом.

– Вы хотите сказать, эти штуки меня выбрали?

– Нет, что вы. Они не могут выбирать. Это всего лишь маленькие автоматы. Как хромосомы или сперматозоиды. Ребенок ведь тоже результат деятельности генов, но гены не способны производить селекцию. Из таких вот автоматов появились и мы с вами. Так что нанороботы вас не выбирали. Это Земля выбрала вас.

– Нет, вы все-таки псих. И все равно эти штуковины загонят меня в гроб.

– Мы можем немного подтасовать карты. – С этими словами Бен вытащил из дипломата баллончик-ингалятор. – Вот FTV. Все без исключения наномашины устроены так, что прекращают работу в его присутствии. FTV используется для насыщения воздуха в нанофабриках – в качестве меры предосторожности. Если вы будете дышать им, то это может, по крайней мере, замедлить их развитие.

– Однако это не в ваших интересах, не так ли?

– Отнюдь. Продолжая аналогию, это что-то вроде предродовой подготовки. Вынужденная отсрочка даст им возможность как следует освоиться в окружающей обстановке.

Норме снова вспомнилось пение губчатого комочка.

– А если они вырвутся наружу? Я не хочу, чтобы они поработили мир или отмочили еще что-нибудь в этом роде.

Бен снова полез в дипломат и на этот раз извлек оттуда небольшой квадратный приборчик.

– Пока мы с вами беседовали, это устройство проводило анализ воздуха в комнате. Взгляните сами: никаких наномашинок.

– Может, они затаились? Как споры грибов?

– Так кто из нас псих? Норма задумалась.

– Пибоди сможет их вырезать? Бен покачал головой.

– Не думаю. Они ведь существа коллективные. Удалите часть звеньев цепи, и они бросятся выстраивать ее заново. Только тогда им придется восстанавливать утраченные навыки и просчитывать новую топологию, получившуюся в результате операции. Думаю, от этого будет только хуже.

– Признайтесь, вы ведь сказали бы так в любом случае? Бен снова пожал плечами и ничего не ответил.

В конце концов, она все равно готовилась к смерти. А так – хоть какое-то приключение…

Норма глубоко вздохнула. Нет, дыхание пока ровное. Не хуже чем обычно.

– Ладно, – сказала она. – Я согласна.

Жизнь, казалось, вернулась на круги своя. Норма больше ничего не выкашливала. Вот только когда она разговаривала, голос ее странно вибрировал и дрожал. Однако это, рассуждала она, еще не слишком большая плата за роботов, живущих у тебя в легких.

Компания «Реджинальд Сигаретс» бесследно исчезла с рынка. Правда, Норму Бен предупредил об этом заблаговременно, так что в подвале у нее была припасена дюжина аккуратно упакованных коробок.

Однажды, спустя приблизительно месяц после первого разговора с Беном, Норма проснулась в настроении нервозном и раздражительном. Когда Ленни пришел с утренним визитом, она в сердцах велела ему убираться. Голос у нее ломался, как у пятнадцатилетнего мальчишки.

– Мам, впусти меня, – попросил Ленни. Норма приоткрыла дверь.

– Ну, чего тебе?

– Брось, мам, не злись. Я ведь твой сын, ты еще не забыла?

– Я знаю, кто ты такой, – проворчала Норма, но посторонилась, пропуская его в дом.

– Симпатичную ты тут музычку слушала, – заметил он, кивнув на радиоприемник. – Кто это пел?

– Хватит мне зубы-то заговаривать! – Норма уперлась кулаками в бока. – У тебя же на лице написано: тебе от меня что-то нужно.

– Мам, тут такое дело… Скоро твой день рождения и все такое…

– Он запнулся и протянул ей конверт. – В общем, с днем рождения. Норма открыла конверт и нацепила на нос очки. Это были билеты в оперу. Два билета на «Дон-Жуана».

– Ты ведь так любишь музыку, – застенчиво пробормотал Ленни.

– Я подумал, может, тебе захочется… Норма не сразу нашлась с ответом.

– Почти сорок лет тебя знаю, – проговорила она наконец, чмокнув сына в щеку, – а ты до сих пор меня удивляешь.

Целую неделю она подпевала всему, что слышала по радио, – иногда складно, но чаще не очень. Голосила вместе с Патси Клайн, выводила слащавые рулады дуэтом с Синатрой, похлопывала и притопывала под рок-н-роллы Элвиса.

Дожидаясь, когда Ленни за ней заедет, Норма пребывала в таком волнении, что заставила себя трижды сходить в туалет – на всякий случай, чтобы не пришлось бежать в дамскую комнату на самом интересном месте.

Ленни ради такого случая даже нацепил галстук и вообще был так мил, что Норма, дабы доставить ему удовольствие, решила на один вечер забыть о сигаретах. Не надеясь на свою силу воли, она оставила пачку «Реджинальда» в ящике комода.

Поездка в машине по вечернему городу, парадный подъезд театра, людный зрительный зал и их места – в середине, у самого оркестра,

– все было словно подернуто праздничной дымкой счастья. Норма устроилась в кресле, а когда свет начал гаснуть, положила ладонь на руку сына. Зазвучала увертюра.

«Я ведь слышала это тысячу раз», – говорила она себе. Но теперь, сыгранная и спетая людьми из плоти и крови, здесь, совсем рядом, эта музыка словно ожила.

В середине второго акта, когда Эльвира начала свое гневное соло, Норма вдруг всем телом наклонилась вперед. Ее душило нестерпимое желание откашляться. Но не успела она что-нибудь предпринять, как приступ прошел сам собой. Однако вскоре неприятные ощущения повторились и на этот раз сильнее. Похоже, начинался один из тех мучительных приступов кашля, во время которого из нее однажды вышел тот губчатый комочек. Она почувствовала, что не сможет сдержаться. Надо было срочно уходить.

Зажав ладонью рот, Норма встала и торопливо засеменила по проходу. Ленни проводил ее удивленным взглядом, но она исчезла в фойе раньше, чем он успел опомниться. Туалет. Где же здесь туалет?! Не найдя двери с табличкой, Норма выбежала на улицу, чтобы прокашляться или опорожнить желудок в какой-нибудь мусорный бак.

Оказавшись на свежем воздухе, она вздохнула полной грудью, и ей стало легче. В ушах все еще звучал гневный голос Эльвиры, измученной Дон-Жуаном и собственной слабостью. Норма открыла рот, и вдруг, словно чистый горный родник, из нее хлынул поток музыки. Трепещущая мощь собственного голоса сотрясала ее тело, заставляла сердце биться сильнее и сладко щекотала легкие.