Она рыдала до тех пор, пока силы не покинули ее вместе с болью. Признательная своим гостеприимным хозяевам, она налила себе сладкого ликера, который обожала Талия.

Как хорошо, что это не бренди, вероятно, она больше никогда не сможет сделать и глотка этого напитка!

Чем больше она пила, тем полнее к ней возвращалось болезненное ощущение собственного тела. И тут ее поразила мысль: а что, если у нее будет ребенок? В случае, если она зачала, вина маркиза окажется ничуть не меньше, чем ее, но она не воспользуется этим для того, чтобы привязать его к себе. Он даже никогда не узнает об этом, потому что, узнав, вероятно, будет настаивать на браке, вот только она отнюдь не леди Бут Керью. Мысль о браке по принуждению была Джениве невыносима.

Пока же для нее главное — постараться не вызвать ни малейшего подозрения. Дженива еще раз оглядела себя, затем приложила к глазам холодную салфетку. Она войдет в мягко освещенный бальный зал, где на ее лице отпечатки этой ночи останутся незамеченными, и танцы развеют ее заботы.

Полуодетый, Эш в странной растерянности стоял в своей комнате. Его недавняя радость от освобождения из сетей Молли и от крепнувшей надежды покончить с враждой с Маллоренами развеялась как пыль.

Дженива.

Черт, он потерял ее.

Нет, он выгнал ее.

Прошло всего лишь несколько дней с момента их встречи, а он уже не мог представить жизни без нее, однако его, по-видимому, ждала своя судьба.

Дженива сыграла важную роль в прояснении его ума и возвращении ему доброго имени: без нее он не освободился бы от ненависти, без нее не узнал бы правду о Молли.

Несмотря на обман, он поместил бы ребенка в приходский приют в Хокеме и, конечно, дал бы денег, но вряд ли когда-нибудь потом вспомнил об этом ребенке. К тому же он так бы и не узнал, что Молли никогда не была беременной.

Положа руку на сердце ему следовало бы торжествовать, наконец-то в его жизни наступил порядок, и скоро он сможет приступить к осуществлению своих планов, восстановить права на собственность и власть. Бабушку возмутит примирение с Маллоренами, и она будет во всем препятствовать ему, но он сумеет справиться с ней.

Да, ему следовало бы торжествовать, и тем не менее он находился в крайне подавленном состоянии духа, проще говоря — был несчастен.

Маркиз ударил кулаком по дубовой спинке кровати. Черт бы все побрал! Ну не может он жениться на Джениве Смит!

Она ничего не принесла с собой и не могла принести, кроме себя самой, своего ума и своей храбрости.

Сколько женщин с таким достоинством сумели бы выйти из его комнаты? Он не знал ни одной.

А еще она застрелила человека. Он должен бы благодарить Бога, что у нее под рукой не оказалось пистолета. Впрочем, вряд ли ему следовало бояться, она ценила справедливость, его Дженива.

Его?

Проклятие!

Эш чувствовал аромат ее духов и ее самой, но этот аромат терялся среди запахов плотской страсти, и, черт бы его побрал, когда здесь появится Фитц, это будет уже слишком.

Маркиз дернул за шнурок звонка и сразу почувствовал раздражение от того, что не слышит, как он звонит.

Отвратительная идея. Он дернул снова, и шнур остался в его руке.

— Тысяча чертей! — Маркиз швырнул обрывок в угол. Анри, камердинер, запыхавшись, вбежал в комнату, его одежда топорщилась в беспорядке, а напудренный парик съехал набок.

— Милорд, я думал, вы танцуете! — Он окинул взглядом комнату, и Эш увидел выражение его лица, на котором явственно было написано: «Неужели опять?» — Простыни, их надо поменять, милорд. Я сейчас же позабочусь об этом. Боже, ваша одежда… — Анри повернулся к звонку и в недоумении уставился на оборванный шнур. — Прошу прощения, милорд! — Он попятился к двери и, поклонившись, отправился искать слуг.

Эш не хотел присутствовать в комнате, когда они появятся, и поэтому стал поспешно одеваться, обнаружив при этом на жилете оторванную пуговицу. Ему пришлось расстегнуть остальные, чтобы сделать потерю не такой заметной. Приглаживая и перевязывая волосы, он вспомнил, как совсем недавно причесывал Джениву…

Быстро взглянув на себя в зеркало, Эшарт, не желая кого-либо видеть, отправился в картинную галерею, холодную и тихую, как и в прошлый раз.

«Не деву ли я вижу пред собою?..» Не мог же он объяснить вмешательством каких-то там колдунов тот хаос, в который превращал все, что бы ни делал.

Луна спряталась за облаками, и в тусклом свете портреты с особо разительной отчетливостью, даже большей, чем в прошлый раз, напоминали Эшу призраков.

«Черт бы побрал эти постные лица! Если бы это были мои предки, вряд ли бы они захотели, чтобы я женился на ком-то без гроша и без титула. Я пытаюсь поступить правильно. Я хочу выполнить свой долг!»

Что это? Никак он убеждает сам себя?

Портрет молодого строгого Родгара, казалось, осуждал его. За что? Родгар засмеялся бы, увидев семейство Трейсов в таком глупом положении.

И тут Эш вспомнил о заключении мира.

Чертов мир! Родгару легко осуждать, у него процветающее имение и большая любящая семья. Кстати, на свитке пергамента, свисающего со стола рядом с бледной рукой кузена, написана дата. Эш подошел ближе к портрету и прочитал: «1744 г.». Год смерти маркиза Родгара и его жены, которые умерли, заразившись лихорадкой. В этот год кузен Эша наследовал титул маркиза.

Эш знал фамильное древо Маллоренов не хуже своего собственного. Родгар наследовал титул, когда ему исполнилось девятнадцать лет, то есть в молодом возрасте, но это все же совсем не то, что получить титул, когда тебе восемь лет.

Эш впервые задумался над этим. У Родгара не было ни деда, ни бабушки, которые бы взяли на себя все заботы, семья его матери отдалилась от них, точнее, они постепенно сделались ярыми врагами. Дед и бабка со стороны отца уже умерли, мачеха Родгара была из французской семьи. Сводные братья и сестры, еще дети, не могли помогать ему. Эльф Маллорен и Эш одного возраста, значит, ее брату-близнецу тогда уже исполнилось семь.

Эш помнил день, когда в Чейнингс пришло известие, что бабушкин beete noire — «паршивая овца», а именно ее зять, Маллорен, умер. Бабушка тут же устроила пир и посадила Эша за стол радоваться вместе с ней. Она торжествовала — наконец-то возмездие пало на голову чудовища! «Божья десница, — сказала она тогда, — покарала его и его жену, оставив дом Маллоренов в руках сумасбродного юнца».

Потом бабушка заставляла Эша произносить тосты и пить, и, хотя это было лишь разведенное водой вино, у него закружилась голова. Он помнил, что испытывал настоящее счастье, а Маллорены представлялись ему злом и проклятием для всей земли. Тогда он был уверен, будто все, что уничтожит их, явится исполнением Божьей воли.

Дети всегда верят тому, что им говорят.

Когда бабушка услышала, что новая маркиза хочет предоставить ему заботу о его сводных братьях и сестрах, она танцевала вместе с ним по классной комнате, напевая: «Мы победили, мы победили! Они обречены».

Однако вскоре умер отец Эша, и это повлияло на него сильнее, чем вражда с Маллоренами, которые были для него лишь именами. Мальчика не огорчила потеря отца, но ему не понравилось, что его перевели из классной комнаты в апартаменты, позволив взять с собой лишь гувернантку.

Ему было восемь, когда его представили королю, старому Георгу II, который ущипнул его за щеку и шутливо сказал что-то. Бабушка шепотом, с ненавистью в голосе указала ему на Родгара. Эш увидел человека, очень похожего на этот портрет, и ему — восьмилетнему мальчику — Родгар показался тогда ужасающе высоким и взрослым.

«Это дьявол!» — шептала бабушка, отводя его в сторону. Тогда он не понимал, что умение Родгара сохранить дружную семью и неизменное процветание Маллоренов разъедало тщеславие бабушки, как кислота.

До шестнадцати лет Эш не знал, что его бабушка всеми силами пытается навредить Маллоренам. Она не уставала со злорадством говорить об азартных играх, поскольку Брайт Маллорен оказался игроком и, вероятно, скоро разорит семью. Эш даже подозревал, что она сама приложила к этому руку, и думал, что это отличная мысль, потому что Маллорены вызывали у него только презрение. В конце концов, если человек доиграется до разорения, это его собственная вина.