— Мне нет! Но как тебе не холодно, ума не приложу.

— Беспокоишься?

— Еще чего!

— Тогда дай руку, чтобы я не упал. У меня-то стольких амортизирующих свитеров нет.

— Еще чего!

— Я пошутил. Так ты еще и мерзлячка, выходит.

— Еще и? Говоришь так, словно у меня куча недостатков, и вот еще один нашелся!

— Да нет, это не недостаток, Тань. В отличие от остальных твоих качеств.

— Кто бы говорил!

Так и шли по темному лесу, замечательно переругиваясь. Я резко остановился, потому она врезалась мне в спину и тут же отступила назад.

— Вот и река, — оповестил я.

Сзади возмущалось:

— Красота какая! Чудесная природа! Наверное. Жаль, в темноте ничего не видать.

Пришлось шагнуть в сторону, чтобы дать ей проход:

— Сюда иди, тут тебе луна специально воду подсвечивает. Осторожно только, берег очень крутой.

Она вышла вперед и замерла. От реки дуло, но все же вид открывался неплохой.

Днем, конечно, красивее и романтичнее бы получилось, но что уж там — и так нормально. Я все же опасался, что она лишний шажок вперед сделает, и как бы на этом закончатся наши великолепные отношения. И вслух выражать заботу как-то не хотелось, еще поймет неправильно. Или правильно. Я бы обнял сзади, но ведь не факт, что не взбрыкнет, после чего мы оба полетим вниз. Потому, недолго думая, крепко ухватил ее сзади за воротник.

— Ты зачем меня за шкирку взял? — поинтересовалась она ехидно.

— Переживаю, что ты прямо сейчас уволишься, — честно ответил я.

— А. Ну тогда крепче держи, — смирилась Таня и погрузилась в созерцание, а я не мешал.

Все же есть в такой обстановке что-то емкое, до самого нутра пробирающее.

Потому и хочется иногда стоять у воды долго и ни о чем не думать. Вот мы и стояли, в себя погруженные. Она — чуть впереди на зыбкой насыпи, и я за ее спиной, крепко сжимая кулак, чтобы не потерялась от меня. Вроде бы вместе, но по раздельности, потому что кое-кто сопротивляется неизбежному. Но ведь совсем чужие вот так не должны стоять? Как же мне ее к этой мысли подвести?

— Тань, можно, я тебя обниму, чтоб не свалилась? Ничего личного.

— Не надо, — она ответила совсем тихо. Наверное, тоже атмосферой прониклась.

— Пойдем, Андрей, домой. Сюда утром приходить надо.

— Сходим и утром, настырная, — нехотя принял я теперь ее предложение о прогулке.

Она повернулась, пришлось отпустить. И снова идти впереди, чтобы показывать дорогу в уже кромешной тьме. А Таня мечтательно рассуждала:

— Сейчас чаю с булками напьемся!

— Там еще коньяк остался, — подсказал я правильный выбор.

— С булками! — она будто и не слышала.

— Кстати, а ванна и здесь есть. Ты вроде в ванну очень хотела. Обещаю не подглядывать. А потом завернемся в пледы и усядемся у камина чистыми, ко всему готовыми... — последнее я шепотом произнес, вовремя сбавив тон.

— Так-то можно. Но опять, как-то двусмысленно...

Я добавил в тон праведного гнева:

— Тань, ты видишь двусмысленности вообще во всем! Если мечтаешь оказаться в моей постели, так уже говори прямо! Меня до чертиков твои намеки доводят, серьезно. Я уж всяко стараюсь не напоминать о том, что было, изображаю, что мы теперь-то идеально сработались, но тебе прямо неймется! Запомни, я тебе начальник, и тоже сделай вид, что все неловкости забыла.

— О, — она растерялась от моей атаки. — Я ничего такого не имела в виду! Но рада слышать, что ты так считаешь.

А вот это жаль, если честно. Но есть такие войны, которые выигрываются только очень аккуратно. И чем дольше они выигрываются, тем вернее они выигрываются.

И когда мы уже распивали чай с булками, а в моей голове зрела одна стратегия за другой, случилось немыслимое. Места здесь глухие, тихие. в наш поворот свернуть может только Заблудившийся или... Я подошел к окну сразу, как только услышал звук шин. Точно, машина отца. Им денег мало, чтобы на Майами рвануть? Зачем сюда-то?!

Таня еще ничего не поняла, но уже напряглась. А мне отчетливо припомнилось, что именно говорил отец в нашу последнюю с ним встречу. И как отреагирует, если увидит ее тут со мной. Уж ему-то точно хватит наглости, чтобы прямо при ней высказаться. И тогда все, мои шансы упадут до нуля. От напряжения голос мне изменил:

— Тань, ты не сильно обидишься, если я попрошу тебя спрятаться в шкафу?

— Что? — она направилась к окну, но я остановил жестом. — Кто-то приехал?

— Да. Мои. Оказывается, это их дом. Неудачное совпадение.

— А... А зачем мне в шкаф? — удивилась она.

Я наблюдал за тем, как машина паркуется рядом с моей. Отец обходит, осматривает окна, но улыбается — мой автомобиль уже сдал меня с потрохами, а потом идет к дверце пассажира, чтобы помочь выйти маме. Ответил, не поворачиваясь:

— Попытаюсь их выпроводить. Все лучше, чем если они решат, что мы любовники.

— Эй! Не ты ли весь день талдычил, что никто подобного не подумает?

— С ума сошла? Да никто в здравом уме не поверит, что мы сюда работать приехали. Тань, вырубай наивность — ты и я могли приехать сюда только для страстных выходных. Все так подумают! И ты бы подумала.

— Вот ведь гад! Постоянно врешь!

— Ничего подобного. Просто твои уши созданы для моей лапши. Хорошо сказал!

Ты за мной записывай, раз уж секретарь. А пока прячься.

— Не буду я прятаться! — она возмущалась слишком громко. Хорошо, что родители шли неспешно, о чем-то мило переговариваясь. — Не буду! И прямо сейчас все им объясню!

Упрямая, не слушается. Новая ложь созрела, как будто тут и росла:

— Ну да. Ты, кажется, моего отца совсем не знаешь, — теперь я развернулся к ней и наклонился, чтобы каждое слово дошло: — Как только он решит, что я с тобой сплю — а он именно так и решит, то сразу заявит, чтобы женились.

Принципиальный он! И уж поверь, никому из нас выбора не оставит. Как же он может доченьку Георгия Константиновича так оскорбить? Он мне всех любовниц простит, но только не тебя. Хочешь свадебку, милая? Потому что я не очень.

И в ее глазах отразился настоящий ужас. Таня метнулась на верхний этаж, перемахивая сразу через несколько ступенек. Ух, какая она шустрая, когда правильно мотивируешь. Оглянулся на ее кружку — убирать уже поздно, да и обувь ее в прихожей. Теперь только как-нибудь выкручиваться. Это не проблема, лишь бы мама подыграла.

Ни за что бы не призналась вслух, но день прошел великолепно. Дело не только в том, что мы с начальником прекрасно сработались, потому с документацией расправлялись слаженно и четко. Но возникло и другое ощущение: Андрей в неформальной обстановке раскрывается с каких-то других ракурсов. Понятное дело, что я все его намеки мимо ушей не пропускала, но все же они звучали не угрозами, а непринужденным стебом. Он очень самовлюбленный, но его самолюбование какое-то естественное, поверхностное и потому не раздражающее.

Или я попросту начала привыкать? А почему бы не привыкнуть, если общение протекает уж слишком легко? Только помнить о том, что он все-таки хищник в засаде, и послаблений не давать. Да не верить ни единому его слову, если речь не идет о работе.

Вот только последнему заявлению не поверить было невозможно. Легко представилось, как вытягивается лицо Владимира Александровича, а потом несутся слова о том, что сыночек его эгоистичный мог бы и другую девочку для постельных утех приспособить, а не дочь бесконечно уважаемого им человека. И конец его монолога в моих жутких фантазиях запросто тонул в Мендельсоне.

Понятно, что через силу нас женить никто не станет, но все же неприятностей будет предостаточно. Не катастрофа, но лучше бы избежать.

Прятаться в шкафу я не собиралась, вначале залетела в первую спальню, но потом медленно выдохнула и аккуратно приоткрыла дверь. Интересно же, как Андрей родителей выпроваживать решил. Прижалась к стене и осторожно выглядывала из-за косяка, решив хотя бы любопытство удовлетворить, раз страха почти не осталось.