Хорошо, что у моряков в карманах были свертки бинтов, точно такой же ему выдал врач броненосца, на флоте об ИПП уже имели представление, в отличие от армии, и сложившуюся ситуацию следовало исправлять к лучшему.

Наложил тампон на входное отверстие, откуда прорывался воздух, матерясь и чертыхаясь, стянул грудь бинтом. Занялся следующим пациентом, им оказался кондуктор с широким старшинским галуном вдоль погона. Он зажимал ладонью руку у согнутого локтя, из-под пальцев обильно сочилась алая кровь.

– Понимаешь, что к чему. Если бы не согнул руку и не зажал ладонью, уже бы истек кровью, как тот дурень с ногою, – фыркнул Фок, кивнув на лежащего рядом матроса, под которым натекла большая лужа крови.

Жгут из скатанного полотна наложил быстро, закрутил, используя рукоять стилета. Прикреплять записку с указанием времени было глупо – вряд ли корабельные врачи скрепят сосуды, скорее просто оттяпают руку. Но хоть жить останется, получит «Егория» и пенсию от царя-батюшки.

В рубке стало многолюдно – вбежали матросы, за ними – старший офицер с погонами капитана 2-го ранга. Однако Фок не обращал на них внимания, а занимался делом, тихо радуясь, что хоть чем-то может принести пользу. И приступил к рулевому, который рухнул на палубу, как только его сменили у штурвала. Три осколочных ранения в бедро, плечо и грудь. С последним осколком повезло, застрял под кожей на ребрах, Фок его просто выдернул – зазубренный кусочек металла. Стянул полотном раны, как только мог крепко, остановив кровотечение, ему уже помогал матрос.

– Хватай под руки, я за ноги – и понесли, пока он жив. Веди, Сусанин, где тут у вас лазарет? Я не знаю.

– Есть, ваше превосходительство!

Подхватив безвольное тело под ноги, Фок при выходе из рубки оглянулся. Эссен уже пришел в себя, стоял на ногах и что-то громко кричал в переговорную трубу. С телефонами в эти времена как-то не очень, экономят на связи чиновники, как им без этого, хотя радиостанции на военных кораблях уже установили.

Оказавшись снаружи, Фок сразу же пожалел, что покинул боевую рубку. Внизу стреляла башня шестидюймовых пушек – из правого ствола вылетел длинный язык пламени. Броненосец местами горел, матросы тушили пожары из шлангов, суетились, матерились, судя по жестам, орали непонятно что – все звуки глушила стрельба собственных пушек и разрывы вражеских снарядов. Осколки барабанили по железу надстроек и не только – матрос, несший рулевого, вскрикнул и свалился. Фок рухнул следом, не удержав ношу. Предплечье правой, и так травмированной руки, взорвалось болью, от которой искры из глаз посыпались.

– Твою мать!

Фок рванулся и только сейчас сообразил, что в мясо вошел какой-то железный штырек – трап был раздолбан, ступеньки скрючены и разорваны, металл причудливо искривился.

– Не свезло парню…

Матрос лежал в беспамятстве, на нем задергался рулевой. И Фок занялся перевязкой, достав из кармана рулон ткани, именуемый бинтом, но на таковой из его времени совсем не похожий. Перевязал парню голову, какая-то железка содрала со лба здоровенный клок кожи – весь в крови измазался. Внимания на звякающие осколки он уже не обращал, привык.

– Ваше превосходительство, на вас кровь! Давайте мы вас в лазарет отнесем?

Откуда-то появился мичман в разорванной и окровавленной тужурке, за ним выскочили матросы, тут же подхватив раненых. Фок недовольно пробурчал, такой финал ему был не нужен. Сидеть в утробе броненосца и не знать, что происходит, – страшная нервотрепка. А если корабль перевернется, то вылезти наружу станет невозможно.

– Пустяки, и не такое бывало. Лучше этих бедолаг отнесите. Перевязал их, как только мог, но им лекарь нужен. А мне лучше в рубку обратно вернуться, бой ведь продолжается.

Генерал посмотрел в сторону вражеских кораблей. Пусть и далековато, но было хорошо видно, что «Хатсусе» из игры выбыл. Броненосец сильно накренился, казалось, что вот-вот, и он перевернется. Огромные стволы, торчащие из больших башен, были задраны на максимальный уровень возвышения, но на самом деле шли параллельно морской глади. Да и ход у искалеченного корабля полностью пропал, а ведь раньше броненосец полз довольно резво, если возможно такое словосочетание.

Неожиданно эти пушки выстрелили, снаряды полетели на «Севастополь», вот только короткий оказался их полет – взорвались, ударившись о воду, на середине пути. Но именно этот залп стал самоубийственным в прямом смысле. «Хатсусе» повалился на борт и медленно перевернулся. Зрелище было запоминающееся.

– Так его!

– Ура! – Древний русский победный клич пронесся над палубой. Матросы ликовали, матерились и прыгали от радости. А Фок, с трудом оторвавшись от зрелища, поспешил вернуться в рубку…

Вернувшийся в рубку Фок совершенно спокойно скинул с плеч китель, при помощи мичмана перевязал себе предплечье. Ранение оказалось пустяковым, лишь бы заразу не подхватить. Грязь в ране опасна, антибиотиков в этом мире еще не выдумали.

– И что здесь происходит?

Фок снова взял в руки мощный бинокль, принялся внимательно наблюдать за ходом баталии.

– Занятно, – пробормотал Александр Викторович, рассматривая противоборствующие эскадры через германскую оптику.

Японцам крепко досталось, но и русские корабли, недавно бывшие красавцами, теперь представляли душераздирающее зрелище.

«Сикисима» продолжал вести неравный бой с двумя русскими броненосцами, которые охаживали его огнем из пяти двенадцатидюймовых пушек. Кормовая башня на «Полтаве» прекратила стрельбу, замерев в одном положении, видимо, заклиненная. Зато 152-мм орудия имелись в почти полном комплекте – раза два на японском броненосце вспыхивали пожары, но самураи держались и продолжали сражаться. И наносили значимый ущерб русским визави: «Полтава» жутко дымила, охваченная пожаром, одна труба на корабле была изувечена. «Севастополю» тоже досталось, пусть не так крепко. Но была иная беда: броненосец шел вперед, напрягая остатки сил кочегарной команды и стараясь не отстать, не выпасть из боя.

Флагманский «Пересвет» сошелся в клинче с «Ниссином», и перевес в орудийной мощи начал сказываться, все же 254-мм орудия против 203-мм выдают почти вдвое большие по весу снаряды. А преимущество японского корабля итальянской постройки в шестидюймовых пушках не так существенно – семь против пяти в бортовом залпе.

Головным у японцев шел поврежденный при таране собственного крейсера «Касуга», именно он определял ход отряда, все же чуть меньший, чем мог выдать «Севастополь» при максимальном напряжении машин. Будь иная ситуация, возможно, злосчастного «Касугу» бы бросили, но только не сейчас, когда помощь была так близка. Бой уже шел на траверзе Дальнего, до которого чуть больше десятка верст, и еще пять отделяли русских от японцев. Эссен определил дистанцию боя всего в двадцать пять кабельтовых, и она понемногу сокращалась. Все же скорость русских кораблей была чуточку больше, чем у противника.

Но «Касуга» не предстал беззащитной жертвой, хотя его носовая 254-мм пушка не стреляла. Зато кормовая башня с парой 203-мм пушек и семь 152-мм казематных орудий обрушили на преследующие русские корабли ужасающий град снарядов. И стреляли точно: «Диана», ввязавшаяся в драку, уже отвалила в сторону, лишившись средней трубы. На крейсере полыхал пожар, и корабль направился в Дальний. Похоже, что «богиня» окончательно выбыла из общего числа игроков.

Зато «Баян» остался один на один, пусть и имея те же два 203-мм орудия, но в одиночных башнях, всего четыре шестидюймовых пушки – дополнительную артиллерию на нем не успели поставить. А жаль, так было бы семь против семи, полное равенство в бортовом залпе. Но и этого хватало, да и шесть орудий с «богини» оставили на враге свои отметины: «Касуга» горел, сильно осев на нос, и казалось, что еще полчаса, и все будет кончено с «итальянским кондотьером» в японском исполнении…

– Как не повезло, да что ж это такое…

Никогда Фок еще не слышал столь хлесткие эпитеты в исполнении Эссена – не в сторону начальства, как обычно водится, а в фатум и судьбу, в злосчастное стечение обстоятельств. Всего полчаса тому назад на русских кораблях предвкушали очевидную победу, столь близкую, а теперь эскадра сама искала спасения, направляясь к столь близкому Дальнему – парадоксальное словосочетание.