– К сожалению, – развел руками Алексеев, – в пистолетах маузер и браунинг категорически отказано. И пояснили: если есть нужда, то господа офицеры могут их приобрести за собственный счет. А наганы вышлют с дополнительным количеством патронов. Закупят только бинокли малой партией, в наручных компасах тоже отказано.

– Как всегда, ничего в матушке России не меняется… Пока жареный петух по темени не клюнет! Тогда наши бюрократы начинают суетиться, как потная шлюха под клиентом! А тот соскальзывает…

Алексеев посмеялся над шуткой, но как-то невесело, а Фок, выругавшись, помянув нехорошим словом министра финансов, подытожил:

– Ничего страшного, все как всегда, нечему удивляться. Будем воевать тем, что имеем, хотя хотелось бы лучшего. Но хотеть не вредно, вредно не хотеть. Тут ничем не поможешь!

Наместник хмыкнул в бороду: злой Фок его всегда веселил. И, чтобы подсластить ситуацию, сказал:

– Возможно, кое-что прикупим у китайцев, счета у меня есть в распоряжении. Но лучше найти внутренние ресурсы, так как Дальний и Владивосток имеют обширное хозяйство и немалые мощности.

– Только на это и вся надежда. Бронепоезда почти построили, железнодорожные батареи тоже, гранаты к трехдюймовкам и морским семидесятипятимиллиметровым пушкам начали отливать и снаряжать, к июню первые партии будут. То же с гранатами и противопехотными минами. Шанцевый инструмент в Дальнем начали изготавливать – в тех же МПЛ нужда огромная, хотя у японцев лопатки и кирки чуть ли не у всех солдат. Перекраску обмундирования наладили, шьют потихоньку снаряжение – кожа и ткани пока есть. Тяжко станет, тогда китайская обувка в дело пойдет, удобная и практичная, недаром ее пограничники и егеря любят. Да и не жалко ее выбросить…

Фок задумался, что-то высчитывая. Достал из пачки очередную папиросу, но так ее и не закурил. Застыл с открытым ртом. Потом забормотал, и голос с каждой секундой крепчал:

– Бог ты мой, сколько же еще нужно сделать?! Каски нужны, от шрапнели самые подходящие английские «тазики», их и делать легче. Не будет штамповки, китайцев с киянками да кувалдами хватит. Судовую сталь снимать можно – целыми листами, транспортов в гавани хватит. Мины японские вылавливать, да в них взрывчатки прорва…

– С марта тралят и разделывают, еще Макаров распорядился. И уже извлеченной взрывчаткой свои мины снаряжаем, – произнес Алексеев и с гордостью в голосе добавил: – Минеры на флоте умелые!

– Это хорошо, будет чем снаряды снаряжать. Мина – тьфу, торчит на дне бесполезным грузом, пока корабль на нее не натолкнется, а снаряды очень нужны. И минометы нужны, хотя бы батальонные.

– А это что такое?

– Штука очень полезная, лучше давай нарисую! Как же я про них запамятовал, если они при обороне Порт-Артура появились. Действительно, правду говорят, что близкое видится издалека.

Фок быстро нарисовал на листе ствол, опорную плиту и треногу – самый обычный 82-мм батальонный миномет, которых в войну пару сотен тысяч изготовили. И мину к нему рядышком начертал, причем в разрезе. Потом изобразил полковой миномет, пририсовав колесный ход для транспортировки. Полюбовался нарисованным творением и пояснил:

– Штука простая: гладкоствольная труба, куда бросают мину, в хвостовике которой – пороховой заряд. Далее идет накол, и летит восьмифунтовая мина на пару километров. У полкового миномета мина уже на пуд потянет, но дальность стрельбы в пять верст будет. Точность гораздо хуже, чем у пушки, но зато намного легче, и вся эта штука переносится расчетом из пяти человек. Вес – четыре пуда, разбирается на части. Полковой миномет тяжелее, весом с восьмидесятисемимиллиметровую пушку. – Фок постучал карандашом по рисунку и пояснил дрожащим от возбуждения голосом: – Для войны в сопках, которые тут везде, самое нужное оружие. Даже хилые возможности квантунской экономики позволят сделать пробную партию. Причем в той истории их здесь и делали, правда, простейшей, даже примитивной конструкции, с использованием стволов сорокасемимиллиметровых пушек. Их мины были надствольные и с оперением. Флотские лейтенанты Власьев и Гобято придумали, если память не изменяет.

– Миномет – слишком громкое название, неподходящее, – Алексеев внимательно изучил рисунок, – а вот легкая и полковая пехотные мортиры подойдут как нельзя лучше названием. Да и вместо десантной пушки Барановского морякам лучше такие штуки использовать. Идею ты подал, лейтенантов прикажу разыскать и озадачу. За тобой только контроль!

– Оно и понятно, – пробормотал Фок, – и так сон потерял…

– Ты думаешь, мне легче, – фыркнул Алексеев. – Мало дел флотских, так я сухопутными проблемами занимаюсь, в Петербург на дню полдюжины телеграмм отправляю, да еще во Владивосток и Куропаткину. И с береговых батарей пушки снимать нужно, а это такая морока, массу дел сразу разрешать нужно. А ремонт кораблей…

– Все, каюсь, виноватый я. Теперь буду знать, что для работы в сутках есть двадцать пять часов, просто на час раньше вставать нужно!

– То-то же, – фыркнул Алексеев, оценив шутку, – вот и вставай пораньше. А еще лучше находи толковых людей, помощников и озадачивай их делами. На то тебе власть дана, а я тебе из Дании постараюсь пулеметы привезти, раз в них нужду имеешь страшную.

– Пулеметы, пулеметы, где их еще взять только, – пробормотал Фок и осекся. На лбу выступили капли пота, Александр Викторович выругался, хлопнув себя ладонью по лбу.

Алексеев смотрел на него с интересом, но молчал, понимая, что генералу пришла в голову какая-то важная идея, раз себя так странно ведет – снова взял карандаш и принялся рисовать на бумаге, беззвучно то ли ругаясь, то ли поясняя самому себе…

– Ваше превосходительство, нужна немедленная поддержка резервами, японцы третий день пытаются сбить нас с перевала, но мы пока держимся. Однако мой правый фланг начали охватывать, а это грозит обходом. – Генерал-майор Зыков выглядел измотанным, густые нафабренные усы поникли, лицо серое от усталости, глаза красные от постоянного недосыпания.

Георгий Карлович как никто другой понимал всю трудность поставленной перед 2-й бригадой задачи: с шестью батальонами удержать рвущуюся вперед дивизию японцев было неимоверно трудно. Вот только подкрепить ее было нечем – вся 9-я Восточно-Сибирская стрелковая дивизия втянулась в жестокое сражение за Далинский перевал, который в центре удерживали 1-я бригада дивизии под командованием генерал-майора Краузе и присланный командующим Маньчжурской армией генералом Куропаткиным 21-й стрелковый полк с одной казачьей сотней.

Левый, самый вытянутый фланг, пока не атакованный неприятелем, занимала конница генерал-лейтенанта Симонова, начальника только начавшей прибывать Сибирской казачьей дивизии – пока только 2-я бригада из 7-го и 8-го полков, всего двенадцать сотен, совершенно без обозов. А казаки получили винтовки взамен берданок только перед боем. Пришлось спешно усиливать дивизию 2-й Забайкальской казачьей батареей и единственным в Маньчжурии регулярным кавалерийским полком – пять эскадронов приморских драгун уже имели горячее дело с японским авангардом. Так что выход на железную дорогу был надежно прикрыт конницей, да и противника там замечено не было, кроме кавалерийских разъездов, которые тут же отходили назад, заметив пики сибирских казаков.

Сражение началось три дня тому назад, вначале в нем сошлись три русских стрелковых полка с японской дивизией, но вчера Штакельберг ввел в бой и 1-ю бригаду, а японцы – еще две дивизии. И сегодня в яростной схватке сошлись 15 русских батальонов, занимавших отличные позиции по гребням сопок, против 36 японских батальонов из армии Оку. И вот уже вечереет, а враг все еще никак не может продвинуться вперед.

– Ваше превосходительство, за ночь резервы смогут подойти, и тогда я удержу позиции. Но если меня обойдут, то вся дивизия может быть отрезана. И тогда возможно поражение…

Договорить начальник бригады не успел – над головами вспух белый клубок, и стальным дождем вниз сыпанула шрапнель. Стоявший рядом с Зыковым адъютант, молоденький подпоручик с пушком над верхней губой, вскрикнул и схватился за руку – на белой ткани кителя стало расползаться кровавое пятно. Попадали и солдаты, с предсмертным ржанием забилась на земле лошадь. Стоять под железным дождем было страшно, но барон, привыкший к опасности, относился к возможной смерти с демонстративным презрением, продолжая стоять во весь свой немаленький рост.