И напряженно размышлял над ситуацией, прекрасно зная приказ командующего армией не доводить дело до решительного столкновения. Но отходить было нельзя – бой давал возможность выиграть время и завершить стягивание корпуса, пополнить батальоны запасными по штатам военного времени. К тому же войска, вкусившие неприятельской крови и понюхавшие всерьез пороха, будут драться совсем иначе, если он отдаст приказ отходить в ситуации, когда все атаки противника отражены.

Но был и другой момент! Штакельберг прекрасно помнил о Бицзыво. Ведь там Фок, въедливый старик, которого он считал не ровней себе, имея всего шесть батальонов, отразил десант всей армии, которая сейчас вела бой с одной дивизией его корпуса. И получил за него чин генерал-лейтенанта и Георгия на свою тощую шею, дав то самое решительное сражение, от которого ему приказано воздерживаться командующим.

Так что дилемма была проста: либо воздержаться от боя и отступить с выгодных позиций, либо дать на низ сражение, заставив уже врага отходить. И что ему выбрать в такой ситуации? Исполнять букву приказа или руководствоваться здравым смыслом и собственным честолюбием?

В резерве имелось достаточное количество свежих войск. Еще два дня, и 1-я Восточно-Сибирская стрелковая дивизия генерал-майора Генгросса будет стянута, пополнена и полностью готова к сражению. Но на ее ввод в сражение потребуются еще сутки – переброска от станции Ташичао займет это время. Только что прибывший по железной дороге от командующего Маньчжурской армии Тобольский пехотный полк, в качестве резерва, трогать нельзя – четыре его батальона еще в эшелонах. В Инкоу – 2-я бригада из 35-й пехотной дивизии, в ее двух полках восемь батальонов, и пополненных до штатов. По сути, прежняя сибирская стрелковая бригада довоенного формирования, из четырех полков двухбатальонного состава.

– Где сейчас находится северный отряд генерала Горбатовского? Где наместник и генерал-лейтенант Фок? – Штакельберг повернулся к начальнику штаба корпуса генерал-майору Иванову, который сопровождал его в этой поездке.

– Эшелоны из Квантуна уже вышли, перед нашим отъездом сюда они миновали станцию Вафангоу. И сейчас, если ничего не случилось в пути, они подходят к станции Ташичао.

– Это очень хорошо, – пробормотал Штакельберг, принимая решение. – Подготовьте и отправьте приказ генералу Рудковскому: пусть со своей бригадой и артдивизионом начинает выдвигаться сюда. И немедленно отправит авангардом два батальона – на подкрепление вашей бригады, Виктор Павлович. К утру, надеюсь, они будут здесь. А пока отправлю вам на помощь пограничную стражу – пешую сотню с горной батареей. Они к вечеру успеют подойти, нарочного немедленно отправлю!

Начальник штаба уже писал письменные распоряжения, а Штакельберг видел, как от сопок отхлынула японская пехота в неприметном обмундировании на фоне зарослей – цвет хаки уже вошел в обиход. Напряжение сразу же схлынуло, тем более японская артиллерия прекратила обстрел. И после паузы командующий 1-м Сибирским корпусом немного подкорректировал собственное решение:

– Бригада пока будет находиться в моем резерве. А там я посмотрю, что будем делать. Или шестью батальонами подкрепим центр, или парируем возможный обход японцами вашего правого фланга. Но два батальона вы получите утром или ближе к полудню – им все же дойти нужно…

К станции Ташичао Штакельберг возвращался верхом в сгустившихся сумерках. Здесь стало очень людно: с юга, от Квантуна, подошло несколько эшелонов – теплушки с надписями «40 человек – 8 лошадей», разноцветье пассажирских вагонов, двух-, трех- и четырехосные платформы. Везде стрелки с малиновыми погонами, но не в белом, а зеленого цвета обмундировании, который уже называли защитным. У многих георгиевские кресты и медали. Можно было и не гадать, что это участники единственного для русской армии победного боя под Бицзыво.

– А это что такое?!

От удивления генерал чуть ли в столбняк не впал. Посмотрел на подступившую свиту – генерал Иванов, офицеры и конвойные казаки пристально рассматривали железного монстра. Георгий Карлович знал, что впервые такие блиндированные железнодорожные крепости англичане применили в боях против буров, но помещенная в газете фотография отображала какое-то убожество – обшитые листами вагоны да установленную на платформе обычную полевую пушку на колесах.

Но этот бронепоезд впечатлял: два бронированных вагона, напоминавших короба, сверху на них поставили две башни с трехдюймовыми пушками. В бортах по два каземата, из которых торчали толстые рыла многоствольных митральез и «гатлингов», французских и американских установок, взятых трофеями у китайцев. Точно такие же картечницы торчали из похожего короба, но только из башен, да еще одна на тендере, прикрытая лишь щитком. Паровоз тоже был прикрыт стальными листами на заклепках, все несло на себе печать обстоятельности и надежности. А вот экипаж этого чудовища, ощетинившегося орудийными и пулеметными стволами, состоял из моряков – офицеры и матросы совершенно безучастно отнеслись к прибытию на станцию генерала со свитой.

Штакельберга обидело такое нарочитое невнимание, но он сдержал раздражение, ибо увидел за бронепоездом, освещенным электрическим светом, состав из синих первоклассных вагонов «Полонсо». Такой был единственным на всю Маньчжурию и потому легко узнаваемым, ибо принадлежал наместнику его императорского величества адмиралу Алексееву, визит которого из Квантуна сулил многое, как доброе, так и не очень…

– Ваше высокопревосходительство, я выполнял приказ командующего Маньчжурской армией, которому непосредственно подчинен. – Штакельберг говорил очень осторожно, и Фок его прекрасно понимал: тяжело оказаться между молотом и наковальней, особенно когда тебя принуждают к выбору. Это как оказаться на месте совы и ожидать, когда тебя пнем ударят или со всего размаха об пень – и перья в разные стороны полетят.

– Да понятно, что вы выполняли крайне необдуманный и даже странный приказ генерала Куропаткина, если не говорить нелицеприятно и жестко, давая честную оценку происходящему. – Голос наместника зазвенел, а это говорило о том, что Алексеев едва сдерживает гнев. – На всем северном побережье Желтого моря только два удобных участка для высадки крупных масс пехоты – это Дагушань и Бицзыво. Последний вообще рядом с островами Эллиота, где сейчас базируется эскадра броненосцев адмирала Того. Тем не менее вражеский десант на побережье там был отражен, достаточно было одной бригады из 4-й стрелковой дивизии. И японцы сброшены в море, а те, кто остался на берегу, истреблены подчистую. Наши миноносцы потопили шесть вражеских транспортов на мелководье, из их трюмов удалось вытащить богатые трофеи, включая пушки, пулеметы и огромное количество патронов.

Алексеев отпил чая из стакана – видимо, в горле пересохло. И продолжил умело давить генерал-лейтенанта Штакельберга, показывая виртуозное мастерство, Фок только мысленно аплодировал такому искусству. Никакого хамства или унижения, но виновный загонялся в угол, как бильярдный шар в лузу после сильного и точного удара кием.

– Вам тоже представился точно такой же шанс, но вы, выдвинув всего одну бригаду генерал-майора Зыкова, только наблюдали за высадкой вражеского десанта. И при этом даже не выдвинули вперед артиллерию, чтобы обстрелять высадившуюся вражескую пехоту вместе с баркасами, как это сделал генерал-лейтенант Фок, здесь присутствующий. И я не нахожу оправдания столь странным и, безусловно, необъяснимым действиям!

Злой взгляд Штакельберга мазнул по лицу Александра Викторовича – тот сделал вид, что не заметил этого – и уткнулся в белый крест на его шее. Затем командующий 1-м Сибирским корпусом посмотрел на Алексеева, вернее, на большего размера белый крест святого Георгия 2-й степени. И лицо Георгия Карловича обмякло: крыть в ответ ему было нечем, и единственное, что оставалось делать, – промолчать, прикусив губу и склонив побагровевшее от стыда лицо.