— Скажи что-нибудь по-английски, — попросил я, желая услышать, о чем он причитает.

— Английский все погубит, — ответил Заклинатель и продолжал на своем диалекте. Похоже, он доводил себя до состояния возбуждения, граничащего с истерикой. Спектакль захватывал, но стоять на коленях было трудно, если принять во внимание то, насколько Заклинатель его затянул. Вдруг он вскочил на ноги и начал танцевать — прыгать вокруг окоченевшего и нас сперва на одной ноге, потом на другой. В одной руке у Заклинателя сверкнул нож, старый армейский нож командос, утяжеленный медью и уравновешенный до того, чтобы убить наверняка. Когда танец достиг кульминации, он запрыгнул на окоченевшего, вонзил нож ему в сердце и повернул его. Заклинатель снова и снова вонзал его сквозь сухую, серую кожу, пока грудную клетку не усеяли множество сухих дырок, через которые показались сгнившие внутренности. После этого представления он упал навзничь в полном изнеможении.

— Итак, ты снова убил клиента. А я просил воскресить его.

— Подожди немного, — ответил Заклинатель, тяжело дыша.

Мы снова сели и стали ждать, но ничего не случилось. Видно было, что Заклинатель приходит в отчаяние, к тому же свечи почти догорели.

— Что-то должно произойти, прежде чем погаснут свечи, — сообщил он. — Я знаю. Полетт, сядь на него на корточках так, чтобы твоя щель оказалась над его лицом. Это кого угодно вернет к жизни.

Полетт широко расставила ноги над ним и опустилась промежностью прямо к кончику его носа. Мы ждали, и вдруг Лейди Джейн закричала:

— Его член! Посмотрите на него!

Так оно и было — посох одеревеневшего возвращался к жизни и торчал словно наполненный водой пожарный шланг.

Заклинатель рассмеялся как победитель:

— Получилось — что я вам говорил? Получилось. Сукин сын.

Сначала Полетт испугалась, затем села прямо на член как на кол.

— Твердый, как скала, — проворчала она и задвигалась. Я все еще смотрел с широко раскрытыми глазами и был готов поверить чему угодно. Заклинатель схватил Лейди Джейн и потащил ее к голове окоченевшего.

— Пусть он пройдется по тебе языком. У него получится.

Так оно и вышло — когда Джейн заняла позу, язык окоченевшего выстрелил и угодил точно в ее отверстие. Она вскрикнула от страха, но Заклинатель не дал ей убежать.

У меня самого встал член при виде всего этого совокупления с трупом. Я видел, что Заклинатель испытывает то же самое, ибо он подергивал чреслами в такт движениям Полетт. До уст Полетт было не добраться, поэтому я встал между ногами окоченевшего и просунул свой член через ее стиснутые зубы. Окоченевший трахал ее так душевно, что мне было нелегко, но игра стоила свеч. Заклинатель хотел последовать моему примеру с Лейди Джейн, но его смутили ее слезы, и он стоял расстроенный, не зная, как вклиниться и приступить к делу. Ход, который он придумал, оказался бы кстати в другое время, но я не был готов, чтобы меня как раз в тот момент трахнули в зад. Я начал брыкаться, когда почувствовал, что его инструмент таранит мои ягодицы, и он стал ругаться.

— Парень, черт с ним. У меня возникла мысль.

Я увидел, как рядом с окоченевшим сверкнул нож, и Заклинатель проделал там дыру. Он побежал в ванную за вазелином, затем вернулся, воткнув свой член в банку с этой мазью. Когда Заклинатель вытащил член, тот покрылся вазелином и походил на сверкающий черный стержень, который он нацелил и воткнул в дыру, проделанную в боку трупа. Теперь все подключились к церемонии, которая должна была кого угодно поднять из мертвых.

Впоследствии мы лежали без дела, солнце просачивалось сквозь шторы, словно капли из золота, и болтали о том, как замечательно было использовать окоченевшего в качестве сексуального игольника. Труп все еще лежал на полу, его окоченевший член торчал, как поднятое знамя. Лейди Джейн убежала в ванную, чтобы срыгнуть подношения, извергнутые трупом. Гашиш не улетучился, а перешел в другой уровень воздействия.

Полетт раскраснелась.

— Я хочу, чтобы окоченевший находился поблизости. Никогда не имела дела с таким прекрасным куском задницы. Он — мой деревянный солдатик.

— Эта сука невыносима, — хохотал Заклинатель.

— Как называется то, что мы только что делали? — спросила Полетт.

— Некрофилия, — ответил я, все еще возбужденный от гашиша. Я поддержал ее: — Да, я думаю, его надо держать под рукой. Меня он взбадривает.

Вот как все вышло. Гадюки приняли меня в свой круг, но только потому, что я перепугал их. Я использовал их — по крайней мере обоих парней — и получал от этого огромное удовольствие. Я боялся покидать дом и, словно оборотень, выходил только ночью. Приближался час, когда я начну…

Однажды утром я проснулся от того, что все время трезвонил телефон и действовал мне на нервы. Шатаясь, я вышел в переднюю и поднес трубку к уху. Я никогда не любил телефоны, считая, что их волшебное воздействие превосходит любые мои способности. Звонили из телефонной компании — телефон отключали, потому что Энн уже три месяца как не оплачивала счет. Женщина пыталась сообщить мне о звонках Энн на Виргинские острова и Европу, но я повесил трубку. Одной головной болью меньше.

В квартире было необычно тихо. Мотоцикл исчез из гостиной. На внутренней стороне выходной двери губной помадой было написано для меня:

«Мы ушли на большую дорогу.

Мы вернемся и еще повеселимся».

Так что я оказался предоставлен сам себе, было десять часов жаркого весеннего утра. Мое настроение поднялось, когда я подумал, что вся квартира находится в моем распоряжении. Они скоро вернутся, но тем временем я порадуюсь своему одиночеству.

Я провел день за телевизором. Я испытал блаженство, сидя голым, куря марихуану и смотря по телевизору что хочется. Во время показа мыльных опер я особенно наслаждался слезами, которые текли по лицам женщин по мере того, как перед ними возникала одна проблема за другой. Когда меня приспичит, я вытащу свой торчащий член и буду через экран потирать им лица. Могу спорить, что они уйдут домой, лаская свои лица.

Когда стемнело, я уже был не в своем уме, и у меня выросли клыки. Я пристрастился выходить только ночью, потому что, видя мое лицо днем, ребята швырялись в меня камнями.

Я вышел, облачившись в накидку, которую сделал из черного фетра, и закутав шею, чтобы скрыть бороду психа. Все магазины — маленькие винные погребки и лавки для хиппи — уже закрылись и железные решетки опустились. Однако я хотел купить то, что не скроешь за железными воротами. Я прошел два квартала, остерегаясь неторопливо плывущих акул, патрульных машин девятого полицейского участка. Не думаю, что меня узнали бы, но мне не хотелось, чтобы эти обезьяны что-то выведали обо мне. Стайка ребят околачивалась на углу и поджигала мусорный бак. Я приблизился к ним и стоял поодаль, пока один из ребят не решил обратить на меня внимание.

— Эй, посмотрите на этого битника. — Они собрались вокруг меня, человек пять, — должно быть, им было лет десять-одиннадцать. — Парень, тебе надо побриться. Тебе не стыдно ходить вот так? — спросил тот же парень.

— Это такая мода, — ответил я, храня спокойствие.

— Никому нельзя позволять так одеваться, — добавил другой. Это был симпатичный парень с бейсбольной битой в руке. Он носил одну из тех кепок Атлетической лиги полиции, какие встречаются в Нью-Йорке, белую рубашку с коротким рукавом и модные летние брюки. У него было смуглое лицо, вокруг тонких линий у рта играли едва заметные тени, а зубы сверкали белизной. Я сосредоточил свое внимание на нем.

— Может, я изменил внешность. Ты не подумал об этом? Возможно, я ношу маску.

— Ты выглядишь так, будто тебя огрели кривой палкой, — сказал другой, и все захихикали. Я видел, что моя внешность бросает всех ребят в дрожь.