— Доктор Озон закончил первую стадию операции: фактическое прикрепление мужских гениталий. Конечно, предстоит еще многое сделать. Доктор Озон проведет остаток дня, завершая эту филигранную работу, а это необходимо, если учесть тот факт, что мы на сей раз решили провести не демонстрационную, а настоящую операцию.

«Сколько демонстрационных операций здесь проводилось? — раздумывал я. — Сколько криков возносилось отсюда до луны, когда исследованию подвергался мир крови?»

Энн увезли из операционной; Озону нужен был отдых, прежде чем перейти к более тонким, но менее пленительным деталям операции. Как только Энн увезли, ее место заняло искалеченное тело молодого человека.

Раздался шум передвигаемых стульев, нахлынули хирурги и достали из карманов скальпели, даже бритвы и набросились на мясо, которое им оставили.

Пребывая в раздетом состоянии, я вернулся в полуподвальный этаж. Отопление было не очень хорошим, и я начал шмыгать носом. Я лег на голый пол и стал кататься по нему, надеясь засадить занозы в свое тело, стараясь избавиться от стерильности, которую моему телу придали мылом и спиртом.

Мы держались, но теперь Энн оказалась в их сетях, лишилась собственного пола, была уничтожена перед моими глазами.

Ночь прошла без сна. Я встал рано утром и с удивлением обнаружил, что ухватился за свой член, как отчаявшийся человек, нашедший спасение.

Им пришлось пристегнуть меня к столу, чтобы отвезти в операционную. Я огляделся, ища Энн, но ее здесь не было. «Вот мы снова ходим вокруг тутового дерева», — подумал я, когда заговорил еще один голос. В нем слышались легкий акцент, теплота, солнце — он явно принадлежал человеку с Средиземноморья.

— Вот другой субъект. На нем можно было бы провести дополнительные испытания, однако мы считаем, что в данный момент это вряд ли привело к чему-то существенному. Эта операция столь нова, что почти невозможно предсказать вероятные последствия. Это операция на мозге, на небольшой, но важной части мозга, которая управляет некоторыми сторонами сексуальной жизни.

Маска с наркозом опустилась мне на лицо, словно большая черная птица. Вот и снова мы ходим вокруг тутового дерева, тутового дерева…

Я не просыпался целых три дня. Сначала я не мог вспомнить, что случилось, и тут моя рука коснулась головы, покрытой белым пластырем. Тук, тук — новая голова. Я огляделся: это была обычная больничная палата, но окна с решетками приглушали яркий солнечный свет. Кто я? Где я нахожусь? Что? Это?..

Моя голова, этот твердый, белый кочан капусты, осмелился заговорить со мной:

«Урод оказался прав. Энн оказалась права. Обман — это ночь. Пойми это».

«Кое-что, — ответил я. — Я кое-что понял».

«Что ты понял? Что ты понял, кроме ночи?»

«Прекрати молоть эту чушь. Вот и все. Потрогай мою кровь. Она может прорваться через мои уши».

«Ты врешь костям? Ты врешь крови? Почкам, животу, сердцу и печени? Но что же они сделали? Где Энн? Чей кроссворд ты решаешь?»

«Значит, положение опасное. Мой член длинный. Мои нервы бьют в литавры. Мои капилляры трясутся. Внутри меня находится словарь. Переверни страницы, и они станут красными. Еще краснее».

«Ты все еще говоришь по памяти. Разве они тебя ничему не научили? Тебе все еще нужен нож»?

«Нож. Я возьму нож. Нож длиной в сто футов, чтобы вырезать тысячу тропинок».

«Тук. Тук. Вот что осталось. Возьми то, что осталось и включи».

«Спрыгни с меня. Я положу тебя в корзину и буду носить повсюду, чтобы пугать простаков».

«Простаков?»

«Жизнь — это постоянная эрекция… начиная с кончиков моих пальцев. В коленях, почках, сердце, легких, а также в печени».

Через некоторое время все эти пчелы перестали жужжать. Наверху наступила тишина. Все перевязано тесьмой. Осторожно. Я потянулся вверх и убрал эту белую луковицу. Та снялась очень просто и удачно поместилась на постели рядом со мной. Немного великовата, но там ей было хорошо. Мои руки опустились на член и начали вертеть им.

«Пора сматываться отсюда», — обратился я к своим ногам. Я поднялся, держась за свой серединный корень и направился к двери, но тут появились санитары. Они смеялись. Над тем, что у меня нет головы? Или над тем, что я пренебрегаю правилами этого нового мира? Как бы то ни было, вскоре я сидел в машине, мчавшейся к югу, жучки бились о ветровое стекло, и раздался еще более хриплый смех, источником которого на сей раз был тот же почтальон, который занимался отбором и поставкой.

Вечером мы проскользнули в город. Машина остановилась, и дверь открылась.

— Брат, можешь идти, — сказал один из них, и меня вытолкали на улицу. Мое левое колено сделало первое движение, и я начал продвигаться вперед, ведомый своим членом, словно волшебной палочкой. Полагаю, большинству людей я казался совершенно нормальным, пока тащился вперед, хотя находился в пятом измерении — на ходулях. Но как же я узнал, кто они, раз теперь исчезли правила? Чем темнее становилось, тем лучше я себя чувствовал, поэтому я погулял некоторое время, а когда мой живот стал требовать свое, пошел в ресторан на Второй авеню. Я прошелся по ресторану — одни наркоманы клевали носами, другие наркоманы танцевали степ. Наконец я сел за свободный столик и заказал себе поесть. Играла космическая музыка, от звуковых волн Бака Роджерса у меня навострились уши, а волосы на затылке встали и завивались в кудряшки. Я недолго успел проковыряться в своем проклятом гамбургере, когда ко мне подсели.

— Почему ты ковыряешься в еде? Никогда не встречала тебя в таком скверном виде.

Это была Полетт.

— Ты вернулась из туалета? — спросил я с раздражением.

— Где Энн?

— Откуда мне знать?

Мне не хотелось говорить об Энн.

— Ладно, не будем об этом. Это не имеет значения. У меня появились новые друзья — познакомься с Гиги.

Это было приглашение высокой девчонке-хиппи, стоявшей в проходе, сесть с нами и показать мне свои огромные груди. Гиги вряд ли было больше семнадцати, она впервые очутилась в городе и была так напугана, что не понимала, где находится. Но рядом с Полетт, которая выглядела очумевшей от наркотиков и постаревшей за десять лет дурных связей, она напоминала рожок фисташкового мороженого.

Я почувствовал слабый щелчок в голове, и мой желудок произнес «уф»… неприятные бесстыдные звуки, которые призывали проткнуть Гиги.

— Полетт, я не хочу разговаривать с ней.

— Кто сказал, что ты должен разговаривать с ней? Тебе надо лишь возбудить ее, и она начнет сосать и трахаться, как заводная игрушка.

— Возбудить, — сказал я и полез рукой под стол к ее бедру. Оно было тощее, и я провел пальцами вдоль кости, ущипнул белое мясо, но Гиги на это никак не отреагировала. Она оказалась без трусиков, а там было сухо. Я взял со стола бутылку с кетчупом и впрыснул немного этой жидкости в нее. Выражение ее лица — каменное, глаза полузакрыты — не изменилось. Я пальцами запихал кетчуп так глубоко, как мог, затем взял ее руку и опустил на свою ширинку. Подобно роботу, она пальцами скользнула внутрь и довела мой член до состояния дирижерской палочки. Я оглянулся и заметил, что некоторые посетители устремили на нас свои взгляды.

— Здесь должен быть туалет. Давайте пойдем туда.

Мне пришлось поднять ее и с помощью Полетт отвести в маленький грязный туалет в глубине ресторана. Гиги тут же села на унитаз и начала писать. Между ее ног я увидел взбитый кетчуп, который стекал в раковину.

— Полетт, подержи дверь, — сказал я, выталкивая ее. В темноте я почувствовал еще один щелчок. Девушка крепко зажмурила глаза. Я вытащил свой член, двинулся вперед и ткнул им ей в глаз. Должно быть, ей стало больно, ибо она начала бормотать.

— Ну ты, Тупица. Не надо. Ты меня перепачкаешь. Мне надо покакать.

Голос был слабым детским, он доносился из другой галактики.