— Тебя совсем не пугает вероятность того, что ты — не подлинник?.. — Вдруг спросил Элин, которого только что посетила эта разумная, в общем-то, мысль.

— Опасаюсь, но не более того. — Будущий Король Змей ехидно улыбнулся. — Пока ведь даже не совсем понятно, чего именно нужно опасаться, и как работает вся эта отнюдь не отдающая логикой схема. Ну а поправки к своим планам, которые прямо-таки напрашивались ввиду открывшихся сведений, я уже внёс.

— Например?

— Симбионты. Их так или иначе придётся давить в зародыше, в чём мне сильно помогут наши с тобой открытия и, как ты подразумевал, малополезные достижения. Подумаешь — уменьшение объёма расчётов на пятнадцать-двадцать процентов, или снижение аппетитов арки на величину от пяти до сорока процентов в зависимости от расстояния. Это ведь такая мелочь…

“... по мнению варвара из примитивного мира” — невысказанное прямо-таки читалось в весёлых глазах Марагоса. Он в принципе нередко обращал внимание на то, что достигшая значимых успехов в управлении анимой цивилизация, — или её осколок, — совершенно ничего не добилась в отношении покорения фундаментальных законов вселенной. И это, по мнению учёного и исследователя с более, чем тысячелетним стажем было странно.

— Так или иначе, мы своего добьёмся. Ты бессмертен, я тоже умирать не собираюсь, а симбионты, если мы постараемся, даже не появятся — будь это ненастоящая реальность или какая угодно ещё. — Хитрый, с нотками чего-то постороннего прищур, коим, как оказалось, мог похвастаться Марагос, мог кого угодно убедить в правоте поддерживаемых им слов. Кого угодно — но не Элина Нойр, привыкшего считаться со своей интуицией. — Ничего не помешает тебе века и тысячелетия потратить на обретение силы в разы большей, чем есть сейчас. Как итог, ты вернёшься домой с триумфом, обратив угрозу в ничто…

— Или породив ещё одно ответвление реальности в том случае, если течения времени в них необратимы. — Пожалуй, этот фактор был главным из всех, не позволяющих дважды перерождённому сдаться на милость своих фундаментальных стремлений. Ну а паниковать и в спешке искать выход ему не позволяла выработанная за долгую жизнь рациональность, голос которой подсказывал — если дома время течёт один-к-одному, спасать там в любом случае будет некого.

— Хорошо быть пессимистом, да? Всё происходит или так, как ты говоришь, или же тебя приятно удивляют. Расслабься, Элин. И учись, пока есть такая возможность. — Марагос в качестве финального штриха провёл ладонью по постаменту, и тот заблокировался, приступив к своим расчётам. — Хоть я так и говорю, но кто знает, что на самом деле может произойти?..

Ещё несколько секунд Элин буравил взглядом спину нашедшего себе новое занятие Марагоса, после чего шагнул сквозь пространство, вернувшись в крыло, которое ныне можно было смело именовать библиотекой. Именно сюда перерождённый стаскивал все интересующие его труды, невзирая на то, мог ли он прямо сейчас прочесть их от и до, или же требовалось немного выждать, попутно изучая во многом отличающуюся от привычной письменность. Впрочем, прямо сейчас отпрыска клана Нойр, ныне переместившегося во времена, когда его предки, возможно, даже не помышляли о взятии такой фамилии, интересовало совсем другое. Он по старой привычке сел посреди комнаты в позу для медитаций, резко распространив своё восприятие по округе.

“Ничего необычного. А если так?..”.

В ту же секунду радиус восприятия анимуса сжался в точку, являющуюся им самим, а после вытянулся подобно стреле, многократно превысив предел, установленный для тех, чьи контроль и способность к обработке информации оставляли желать лучшего. И в момент, когда Элин уже решил было, что его предположение беспочвенно, восприятие охватило нечто… неописуемое?

Или правильнее будет сказать — несуществующее?

То, что должно было быть всего лишь космической пустотой с намёками на атмосферу, оказалось буквально отсутствующим пространством, в которому не нашлось места не то, что материи, но и даже имеющему место быть “ничего”. И чувство, возникшее у Элина при попытке осознать недоступную разуму смертного концепцию абсолютного ничто, с каждой секундой крепло и становилось сильнее, навязчивее. Он увязал в нём, словно насекомое, коснувшееся лапками только выступившей капельки смолы, и с каждым мгновением шансов выбраться становилось всё меньше.

Всё изменилось в момент, когда Элин окончательно осознал своё положение, попытался вырваться и понял, что так просто это нечто его не отпустит…

Элин Нойр не мог не признать, что наблюдать и даже в каком-то смысле касаться пустоты было занимательно. Само её существование проливало свет на природу вещей, опровергало одни теории и подтверждало другие. Ну а концепция абсолютного ничего по какой-то причине не отвергалась разумом перерождённого, ведь иначе он уже сейчас оказался бы очень близко к неизбежному, перманентному безумию. Слишком внимательно Элин всматривался в аномалию, которая, судя по его собственным ощущениям, аномалией не являлась вовсе. Скорее уж наоборот: не пустота пожирала материю, а материя возвращалась в своё изначальное состояние.

И это у человека, — ментально, по крайней мере, — вызывало когнитивный диссонанс, ведь именно материальный мир являл собой привычные всякому смертному декорации. Декорации, пошатнувшиеся под гнётом некоего нового состояния пространства-времени, о котором Элин раньше даже не слышал. Впрочем, это не помешало ему оценить всю красоту этого ничто, после чего сосредоточиться и приступить к перебору всех доступных вариантов спасения собственного разума, для которого созерцание абсолютной пустоты не прошло даром. Он формировал якоря, пытался вымыть чужеродное воздействие из разума тщательно контролируемыми потоками анимы и уже хотел прибегнуть к крайней, но необходимой мере — насильному отключению сознания…

Но всё прекратилось, стоило только дважды перерождённому абсолюту закрыть глаза.

Вновь перед ним оказался понятный и кажущийся родным материальный мир, от которого мозги не сворачивались в трубочку, а инстинктивное чувство, позволяющее управлять пространством, не билось в агонии из-за своей неспособности передать “хозяину” всё, что с его помощью можно было воспринять. Схлынул так же и страх, который, если судить по последним событиям, в сердце и душу Элина Нойр мог ступать невозбранно, беспрепятственно и совсем свободно. Это обстоятельство перерождённому не нравилось, но и поделать с ним он ничего не мог, ведь во всех случаях ситуации, провоцирующие страх, наступали неожиданно, и к ним нельзя было подготовиться.

Даже если ты — абсолют, когда-то давно, — буквально в прошлой жизни, до Гримуара, — по праву силы считавший себя чуть ли не всемогущим. И “чуть ли” здесь было уместно потому, что личное могущество не позволило ни обратить вспять время, ни вернуть мёртвых.

Элин резко мотнул головой, сбрасывая наваждение и целенаправленным волевым усилием возвращая себе присущую лишь мудрейшим ясность мышления. Перед глазами вновь оказались отлитые из металла рабочие столы, над которыми возвышались стены и башни из книг. А уже подле них нашлось место и компактным электронным устройствам, каждое из которых могло вместить в себя тысячи тысяч библиотек — тем самым, к которым Элин до сих пор относился с опаской и не торопился ими пользоваться. Он банально чувствовал себя стократ комфортнее с увесистым, пахнущим бумагой талмудом в руках, нежели с чем-то, работающем на непонятных пока принципах. Благо, в логове Марагоса было, из чего выбирать, ведь этот ценитель знаний самых разных видов и форм оказался тем ещё параноиком, и все сколь-нибудь ценные сведения хранил как в чипах-кристаллах, так и на особым образом обработанной бумаге, способной пережить если не залп космического корабля истинных людей, то что-то очень к нему близкое.

И вновь перерождённому пришлось силой возвращать мысли в привычное русло.