— Вы всё-таки влезли в мою голову… — Тихо прошипел Элин, переведя леденящий душу взгляд на Медб. — Теперь не вини меня в излишней жестокости!..

Элин шагал по огромной лестнице, подобно змее опоясывающей главную башню замка и восходящую к его вершине — туда, где сияла ярким светом пурпурная воронка, такая манящая, притягательная… и способная развоплотить даже богов вроде Медб или Эриды, начавших, но не успевших освоить концепции до конца. Именно их души бились сейчас в агонии, чувствуя приближение чего-то чуждого и неизведанного, того, чего они боялись до дрожи. Боялись — но встали на страже по то ли приказу, то ли просьбе Марагоса, в чём успела сознаться Медб незадолго до своей смерти. Ну, как сознаться? Всего лишь позволить мыслям об этом просочиться в верхние слои сознания, где Элин на тот момент хозяйничал, словно у себя дома…

Но это — дела минувшие, а сейчас перерождённый поднимался к воронке, прислушивался к самому себе и латал раны, которые Эрида всё-таки успела нанести, лишившись взамен жизни. Чем являлся объект, спрятанный в месте, до которого и так добраться могут лишь немногие? Элин ответ знал доподлинно, так как именно туда, по ту сторону врат его и вёл зов. Врата ли? Не совсем. Ими она хоть и являлась, но её суть заключалась в ином. Через неё можно было пройти в иную точку пространства-времени, недоступную никакими другими способами. Следовательно, воронка на самом деле была ключом. Стационарным, единственным на всё мироздание ключом, позволяющим попасть ещё глубже, к самым истокам пространства-времени. Туда, где само понятие пространства-времени искажалось и начинало противоречить само себе.

Туда, где ныне покоятся трупы убитых Марагосом богов.

С каждым новым шагом Элин чувствовал, как неведомая сила вымывает из него последние ошмётки прежних желаний и стремлений. Он завершал свою трансформацию, и сам этот факт вызвал небывалое облегчение на душе перерождённого. Сделка с мирозданием состоялась и была закреплена, тем самым давая гарантии и отрезая последние пути назад. Более Элин не принадлежал сам себе, да и не был самим собою. Он обратился тем, чем и хотел стать в надежде спасти себя, Алексию, Марагоса и лучшее прошлое для реальности, из которой была вырвана частичка души Дарагоса, столь многое ему давшего. Амбициозно ли это — обменять своё служение на рождение новой реальности с иной, перекроенной его волей историей из обрывков настоящих потоков пространства-времени?

Марагос бы сказал, что такая сделка есть не более, чем удел слабого, но Элин не стал бы с ним спорить. В конце концов, нет ничего постыдного в том, чтобы признать свою слабость перед лицом явления или существа, породившего десятки вселенных и прямо сейчас уничтожающих лишние одной лишь своей волей. Король Змей в принципе ошибался, считая, что это его действия и сила не позволяют мирозданию покончить с досадной помехой. Как и Элин даже сейчас, после преображения, он не мог понять, как мыслит мироздание, чем руководствуется и почему борется с последствиями, а не причиной, считая уничтожение мелкой рогатой блохи задачей второстепенной, которую можно поручить возжелавшей служения пешке.

Но всё рано или поздно заканчивается, и Элин наконец шагнул на последнюю ступень, спустя секунду выйдя на ровную, словно высеченную из цельного куска гранита площадку, в центре которой медленно и неспешно вращались пурпурные всполохи воронки. Великий ли это был момент? В каком-то смысле. Всего лишь нескольким существам за всё время существования мироздания повезло побывать здесь, а проникнуть внутрь и вовсе лишь двоим. Вот только перерождённый обо всём этом даже не задумывался, широкими шагами двигаясь прямиком в центр воронки, всполохи которой попытались, но не смогли его развоплотить.

— Точка невозврата… — Пробормотал анимус себе под нос за мгновение до того, как его тело и душу буквально вырвало отсюда, моментально перенеся куда-то ещё. Элин моментально напрягся и приготовился ко всему, но по ту сторону воронки его встречала лишь тишина — и злой взгляд истинного человека, стоящего подле трупов богов. Те выглядели, словно отлитые из стали манекены без лиц и индивидуальностей. Всего лишь болванчики, коими они на самом деле и являлись. И именно этот их недостаток позволил Марагосу устроить своеобразную революцию, вместе с тем подарив Элину подлинный шанс. Возможность выступить на стороне мироздания, минимизировав тем самым риски.

Если, конечно, мироздание не способно лгать.

— Ты добрался быстрее, чем я думал. — Марагос нервно улыбнулся, и из его рук пропал посох. Ну а следом за ним Король Змей избавился и от приметного рогатого шлема, небрежно смахнув с лица непокорную прядь, неожиданно, седых волос. — Согласись, дать им силу и не дать одновременно — решение более чем изящное.

— Как раз в твоём духе. — Глядя на своего нынешнего врага, Элин коснулся пальцами маски на лице, и та опала чёрными, с подёрнутыми изумрудом контурами невесомыми хлопьями. — Это стоило того?

— Это — что? Шанс? Надежда? Нежелание сидеть на месте и смиренно ждать, пока неумолимое течение времени отправит меня вслед за семьёй и друзьями? — Мужчина оскалился, сделав пару шагов в направлении перерождённого. — Я совершил лишь одну ошибку, Элин Нойр. Среди сотен других выбрал тебя.

— Тысяч других. И не “выбрал среди”, а “добавил к их числу”, Марагос. — Элин опустил веки и, вздрогнув, рассмеялся часто и надрывисто. — Ты лжёшь даже сейчас, хоть и понимаешь, что это бессмысленно.

— Бессмысленно идти на поводу у того, для кого ты — помеха и мусор, подлежащий уничтожению! — Марагос взмахнул рукой, и земля перед ним ощетинилась изумрудными кольями. Элин в ответ на это поморщился: ему казалось, что их последний разговор продлится чуть дольше. — Ты зря пришёл сюда, Элин Нойр! Ведь именно здесь мои силы велики как нигде больше!

И словно в подтверждение его слов трупы старых богов начали подниматься на ноги, а один, самый резый, даже обломил ближайший к нему кол, перехватив тот на манер одноручного копья. А в момент, когда на пустом, отполированном до зеркального блеска лице вспыхнули изумрудные глаза, Элин понял, на что сделал ставку Марагос.

Первый из богов бросился вперёд, замахнувшись неловко и глупо — так, словно он никогда раньше не держал в руках оружия. Потому-то Элин и смог без особых проблем проскользнуть мимо него и одним касанием запечатлеть на блестящей спине марионетки концепцию отсутствия движения. Но уже со следующими такой трюк провернуть не удалось — Марагос вступил в бой лично, найдя, по всей видимости, баланс между управлением телами мертвецов, представляющих опасность лишь своей прочностью, силой и скоростью, и собственным участием в схватке.

Изумрудное копьё закружилось в руках Элина, в какой-то момент изменив форму и став глефой, один лишь взмах которой разрубил подставившуюся марионетку надвое. Впрочем, той это не особо помешало, так как торс с руками и головой продолжил жить своей жизнью, пытаясь дотянуться до перерождённого. Но мимолётная, — мелькнувшая за секунду до стычки с другими мёртвыми богами, — вспышка изумрудного света, скрывшая за собой концепцию паралича, решила проблему: второй враг из пяти, исключая Марагоса, осел на землю безвольной куклой. Вот только Марагос от этого не только не потерял, но и приобрёл, найдя способ обратить потери себе на пользу. Лишившись двух марионеток, он получило возможность уделить больше внимания прочим, и совершенно неожиданно как для Элина, так и для себя смог провести через их божественные тела свою ядовитую аниму.

В момент, когда перерождённый пошёл на прорыв, сместившись с прежней позиции шагом сквозь пространство, одна из марионеток выбросила свои копья и вскинула голые руки, вокруг которых тут же закружилась обжигающе-яркая изумрудная анима. Лишь мгновение потребовалось Марагосу для формирования атаки — сотен и тысяч толстых, разлетевшихся в разные стороны и закружившихся вокруг перерождённого игл, пропитанных целым ворохом агрессивных концепций. Марионетка, пропустившая через себя весь этот массив энергии и принявшая на себя откат, осыпалась пеплом, но выйти из тяжёлой ситуации Элину это не помогло. Параллельно с грубым формированием игл Марагос успел внести в само пространство такие искажения, что даже Элин со своей сверхчувствительностью не решился сделать и половины шага. Опасность разлететься по округе мелкодисперсной взвесью была выше, чем риск пропустить слишком много игл, так что Элин, сжав зубы и прикрыв спину подвижными барьерами, бросился на прорыв из окружения, придав себе ускорения отправленным в ту же сторону потоком анимы. В каком-то смысле он уподобился кораблю на волнах, позволяя буйному потоку нести себя вперёд…