— Я ни в чем не виновата, — глухо, упрямо проговорила Долматова. — Жила, работала…

— …Воровала, — добавил Русанов.

— Это надо доказывать! А так людей оскорблять… знаете!…

— Доказательства у меня есть, Валентина Васильевна, — спокойно сказал Виктор Иванович, вынимая из папки, которая лежала у него под руками, сопроводительные ярлыки. — Вот, смотрите: этот ярлык — «московский», мы взяли его на перерабатывающем заводе, а вот — здешний, что остался в бухгалтерских документах на «Электроне». Разве это не доказывает, что вы расхищали золотосодержащие отходы?

Что сделалось с Валентиной! Она покраснела как рак, беззвучно и безвольно открывала и закрывала рот, теребила пуговицу на рукаве платья, не знала, куда деть глаза.

Потом, минуту, наверное, спустя, выражение ее лица изменилось — в глазах появились холод, злость. От прежней, «невинной», несправедливо задержанной женщины, роль которой она старательно играла, не осталось и следа. Перед Русановым и Красновым сидела разъяренная, источающая ненависть особа — так была похожа Долматова в эти мгновения на большую дикую кошку: и красива, и свирепа, и агрессивна!

— Догадались-таки! — прошипела она. — Ни одна милиция не дотумкала, ни одна ревизия. А вы, чекисты, сообразили… Ишь, умники!

— За комплимент спасибо, — улыбнулся Русанов. — Но поговорим о деле. Прошу ответить на мои вопросы: с какого времени вы занимались хищениями золота на заводе? Кто был вашим сообщником? А точнее, сообщниками? Где лаборатория по переплавке золота? Каким образом вы сбывали слитки? Вот эти, «сигареты», — и Виктор Иванович положил на стол слиток, отобранный в свое время у Мамедова.

Валентина немо, со страхом смотрела на толстую пачку подшитых ярлыков, на тускло поблескивающую в свете электрической лампочки «сигарету». Бог ты мой, неужели им все известно?

— Кто, наконец, убил вашего мужа? — продолжал Русанов. — Говорите, Валентина Васильевна. Товарищ Краснов правильно вам сказал, что добровольное признание и помощь следствию…

— Я и выносила отходы, может, несколько раз… И никакой лаборатории у меня нет. Отдавала одному знакомому, а он… Не знаю больше ничего.

— Знакомый этот — Семен Сапрыкин, так? Вы же его видели сегодня в коридоре…

«Подстроили встречу. Нарочно! Чтобы я сама на себя наговорила, Семена выдала. Ну нет, не дождетесь!»

— Никакого я Сапрыкина не знаю.

— Так ли? А не вас ли в прошлом году задерживали Битюцкий и Воловод? А, Валентина Васильевна? И почему это начальник управления БХСС отпустил вас, не объясните нам с Василием Ивановичем? Что у вас с Криушиным Эдуардом не заладилось? Почему он сбежал из Придонска да еще под другой фамилией? Или знакомство с ним вы тоже будете отрицать? Так же, как и с Жигульской?

— Криушин работал у нас на заводе, да. Но я…

— Он поначалу и сбывал «сигареты», Валентина Васильевна, мы это знаем. Есть свидетель, скупщик, мы его отыскали… Продолжайте, пожалуйста.

— Я хотела сказать, что… Да что вы мучаете меня? — заволновалась Валентина, потерявшая цепь своих рассуждений-оправданий. — Я вам рассказываю то, что знаю, и вешать на меня чужие грехи…

— Не грехи, Долматова, — преступления! — строго сказал Краснов.

— Тем более! Пусть Жигульская и отвечает сама за себя, я-то тут при чем? Я попросила Альберта Семеновича… — Валентина прикусила язык — да чего, дура, разболталась-то? Зачем? Эдька мертв, ничего уже не скажет, а она… Ой, запуталась она, окончательно запуталась!… Но что они знают, что? Нельзя всего говорить!

— О чем вы попросили Альберта Семеновича? — ровно спросил Русанов. — О том, чтобы он помог Криушину заполучить паспорт на чужое имя, так?

Валентина повесила голову, из глаз ее потекли бессильные, злые слезы.

— Так, — тихо сказала она. — Но больше я ничего не знаю.

— Ну, допустим, вы что-то сейчас и забыли. Время у нас есть, подождем. С Битюцким нам более или менее ясно. Он вас отпустил в прошлом году с бутылями и отходами. Почему?

Долматова молчала.

— Но самое страшное — это убийство мужа, Валентина Васильевна.

— Не убивала я его, что вы ко мне прицепились? — закричала Долматова. — Какое вы имеете право так говорить?! Я буду жаловаться! Сейчас не тридцать седьмой год!

— Да мы это уже слышали, Долматова, — заметил Краснов. — И не нужно повышать голос, это вам нисколько не поможет. Мы — юристы, разбираемся только с фактами, а эмоции, пожалуйста, оставьте… Причина убийства вашего мужа нам понятна — нужно было, чтобы он замолчал. Он много знал, участвовал в преступлениях…

— Отпустите меня! Дайте мне отдохнуть, изверги! У меня сейчас лопнет голова!

— Хорошо, отдохните, — согласился Краснов, глянув на Русанова. — Подумайте. Нам, как вы видите, известно многое, почти все. В деталях мы разберемся. Но советую вам: не берите себе в помощники молчание.

«Шиш тебе, а не признания, — думала быстро успокоившаяся Валентина, когда ее вели в камеру. — Наговаривать на себя я все равно не буду. Разбирайтесь, доказывайте. Мужики убивали Тольку, не я. Пусть они и рассказывают. У Гонтаря руки длинные, и тут меня достанет». Предупредила же контролер-надзиратель по их коридору — мол, девка, привет тебе с воли, держи язык за зубами. Поняла?

Чего тут не понять?! И ясно, от кого «привет». И про Битюцкого она зря, дура, ляпнула. Ох как зря! Чекист этот ее на пушку взял, а она и поверила. Да не знают они ничего и не узнают. Семен молчать будет, а ей сам бог молчать велел. Если все раскроется…

Щелкнула за спиной Валентины тяжелая железная дверь, сокамерницы подняли на нее равнодушные, озабоченные своей собственной судьбой глаза, немо спрашивали: ну что там? как дела? Но Валентина не стала никому ничего рассказывать. Плюхнулась животом на койку, зарылась лицом в дурно пахнущую подушку, разрыдалась. Будьте вы все прокляты!…

Битюцкого Русанов и Краснов задержали в этот же день, к вечеру. Условившись со следователем прокуратуры о месте встречи, Виктор Иванович в сопровождении Коняхина и Кубасова отправился в управление внутренних дел. Краснов ждал уже у входа.

Предъявив милиционеру свои служебные удостоверения, они поднялись в лифте на четвертый этаж, прошли мрачноватым длинным коридорам, остановились у двери с черной табличкой: «Начальник управления БХСС». Место, где должна быть фамилия, пустовало.

Секретарша Битюцкого подняла на вошедших строгие глаза, сказала, что Альберт Семенович говорит по телефону с Москвой, надо подождать, на что Виктор Иванович спокойно уронил:

— Ничего, мы там, в кабинете, подождем.

Все четверо вошли в кабинет Битюцкого, сели у стола. Альберт Семенович, действительно говоривший по телефону, глянул на вошедших, лицо его изменилось. Он быстренько свернул разговор, зачем-то поправил форменный галстук, спросил притворно-радушно:

— Виктор Иванович?! Чем обязан?

— Да вот, в гости к вам зашли, Альберт Семенович… Что это на дверях фамилия ваша не значится?

— А… Да так, знаете ли… Кому надо, найдут и без фамилии на двери.

— Это уж точно, — согласился Русанов и положил перед Битюцким постановление на задержание.

Битюцкий глянул, поднялся. Встали и чекисты — не выкинет ли чего-нибудь арестованный? Но Битюцкий вел себя спокойно.

— Я знал, что ты придешь, Виктор Иванович. Только не знал, когда именно.

— Чего ж себя мучили, Альберт Семенович? Рядом живем.

— Надеялся все на чудо, Виктор Иванович. Вдруг пронесет. В жизни всякое случается.

— Ну-ну. Не повезло, значит. Ключ от сейфа, Альберт Семенович!

И снова Битюцкий переменился в лице — черт, как он мог забыть?!

А Виктор Иванович тем временем выкладывал из сейфа его содержимое — какие-то бумаги, папки, кобуру от пистолета. Вдруг рука его нащупала на дне массивного литого ящика нечто твердое, завернутое в бумагу. Вытащил, развернул.

— Что это, Альберт Семенович? — спросил Виктор Иванович с невольной улыбкой.