На экране ноутбука высветился рабочий кабинет Сельмы в Ла-Джолье.

— Сельма, ты там? — позвал Сэм.

Перед камерой появилось загорелое лицо Пита Джеффкота. Он улыбнулся.

— Привет, Сэм. Привет, Реми.

— Как дела, Пит?

— Лучше всех.

Жизнерадостность Питера не знала границ. Он не то что лимонад мог сварить из преподносимых жизнью лимонов, он мог вырастить из них целую лимоновую рощу.

— Как Венди?

— Нормально. Правда, психует немного, что приходится сидеть взаперти. Охранники — отличные парни, но все равно стены давят.

— Так нужно, — сказал Сэм. — Будем надеяться, это ненадолго.

— Да ладно, ничего страшного, потерпим. А вот и босс…

Пит исчез с экрана, и его место заняла Сельма. Она села на стул перед камерой, время от времени макая чайный пакетик в чашку.

— Доброе утро, мистер и миссис Фарго.

— Доброе утро, Сельма.

— С какой новости начать: с плохой или хорошей?

— А можно сразу обе? — ответил Сэм. — Чтобы получился эффект отдираемого пластыря?

— Как скажете… Распечатка, которую вы прислали, пригодилась. Отличное качество, высокое разрешение. С ее помощью я расшифровала остальные строки. А вот плохая новость: мы никак не можем разгадать загадку. Может, вам повезет больше…

Сельма взяла со стола блокнот и прочла:

— Вот так, — сказала Сельма. — Я отправила вам на смартфоны в стандартной кодировке. Мы продолжаем работать над текстом, но очевидно, что эта загадка сложнее предыдущей.

— Пожалуй, — отозвалась Реми, тут же погрузившись в размышления.

— Сельма, в последней строке там точно «замки»?

— Да. Я несколько раз перепроверила, и Пит, и Венди тоже. А что?

— Просто у слова «замок» слишком много значений. Это может быть что угодно.

— Замок от чего? — сказала Реми.

— Вопрос на миллион. Думаю, если мы ответим на него, то решим загадку.

— Если только здесь не имеется в виду какое-нибудь другое значение, — сказала Сельма. — В архитектуре «замок» означает замковый камень, поддерживающий свод. В оружии «замок» — это устройство для скрепления подвижных частей механизма.

— Значит, будем искать замковый камень или устройство для скрепления, — сказала Реми.

— Это если понимать буквально, — ответил Сэм. — А если здесь метафора? Замок может скреплять или разъединять…

— Нужен контекст, — согласилась Реми. — Мы над этим подумаем. Спасибо, Сельма.

— Еще кое-что: я параллельно занималась расшифровкой дневника Лорана и, кажется, нашла ответ на некоторые из наших вопросов. Во-первых, я выяснила, почему они с Наполеоном мучились с шифром, вместо того чтобы просто нарисовать карту и отметить нужное место большим крестом. По словам Лорана, вскоре по прибытии на остров Святой Елены Наполеон впал в депрессию. Он признался Лорану, что потерял надежду. Он был уверен, что умрет в ссылке.

— И оказался прав, — вставил Сэм.

— Поэтому он задумался о своем наследии, — продолжала Сельма. — От брака с Марией Луизой у него был сын, Наполеон Франсуа Жозеф Шарль, Наполеон Второй. После поражения при Ватерлоо Наполеон отрекся в пользу сына, который правил около двух недель, пока союзники не заняли Париж. Наполеон был в ярости. Он считал, что, если бы его сын проявил «истинный бонапартовский характер», этого бы не случилось. То, что мальчику едва стукнуло четыре года, он во внимание не принимал.

— Трудно соответствовать, когда твой отец Наполеон, — сказал Сэм.

— Скорее, невозможно. Так вот, Наполеон приказал Лорану составить «карту-головоломку», которая, цитирую: «запутает наших врагов, станет проверкой истинному императору, укажет дорогу к сокровищу и вернет былое величие имени Бонапарта». К сожалению, после свержения Наполеона Второго увезли в Австрию, наградили почетным титулом герцога Рейхштадского и фактически держали как пленника до самой его смерти от туберкулеза в тысяча восемьсот тридцать втором году. Он так ни разу и не попытался воспользоваться картой и вернуть себе власть. Впрочем, Лоран не объясняет почему. Что касается второй загадки — почему Наполеон и Лоран выбрали винные бутылки в качестве подсказок, — то в записях Лорана сказано, что Наполеон лично отдал приказ о сожжении виноградников Лакано. Он приказал уничтожить все: семена, лозу, вино — и дело тут вовсе не в прихоти. Наполеон хотел, чтобы уцелевшие бутылки стали предметом охоты коллекционеров. Таким образом, даже если бы кто-то случайно откопал одну из спрятанных бутылок, та бы отправилась прямиком в музей или частную коллекцию, где и дожидалась бы своего часа, а точнее, появления одного из потомков Бонапарта.

— Значит, отец не был уверен в сыне, — сказала Реми. — И решил подстраховаться.

— Похоже на то. Когда Наполеон отрекся во второй и последний раз, еще действовал первый наполеоновский закон «О престолонаследии». Согласно этому закону, трон наследовал Наполеон Второй; вторым в очереди на престол стоял Жозеф, старший брат Наполеона, и его сыновья, следом шел младший брат Луи и его сыновья.

— И ни один из них не пытался отыскать клад, — сказала Реми.

— Если они вообще о нем знали, — ответила Сельма. — Мы пока над этим работаем. В любом случае, все усилия Наполеона и Лорана пошли прахом. До сих пор никто и не подозревал о его великом плане.

— А теперь о нем знаем только мы и Бондарук, — сказал Сэм.

— Печальная история, — вздохнула Реми. — Под конец жизни Наполеон стал жалок, он совсем отчаялся, страдал от мании преследования и верил, что кто-нибудь однажды вновь возвысит его гордое имя. Только подумайте: и это человек, который держал под пятой половину Европы.

— Любой тиран беспощаден в первую очередь к самому себе, — произнес Сэм.

— Прости…

— Цитата из Джорджа Герберта, валлийского поэта. Не думаю, что он имел в виду Наполеона, но это прекрасно сюда подходит. Сельма, а это «сокровище», о котором пишет Лоран… оно еще где-нибудь упоминается?

— Пока нет.

— Скорее всего, речь о деньгах, — сказала Реми. — Или о вещи, которую можно перевести в деньги — деньги на содержание армии.

Сэм кивнул.

— Сумма достаточная, чтобы новый Наполеон мог заново завоевать Францию и, может, даже Европу.

Они закончили сеанс связи с Сельмой и направились обратно во двор. На полпути у Сэма зазвонил телефон. Он взглянул на экран. Звонил Руб Хейвуд. Сэм включил громкую связь.

— Кажется, я отыскал скелет в шкафу Бондарука, — сказал Руб.

— Внимательно слушаем.

— Я послал человечка пообщаться с иранским полковником, который когда-то работал с Бондаруком…

— Ареф Хасеми, — сказала Реми.

— Верно. Поначалу Хасеми осторожничал, но в конце концов все рассказал. Он подтвердил, что курировал Бондарука во время пограничного конфликта с Россией. В общем, не знаю всех подробностей, но, по словам иранца, Бондарук почему-то вбил себе в голову, что он прямой потомок древнеперсидского царя, парня по имени…

— Ксеркс Первый, — закончил за него Сэм.

— Верно. А как ты догадался?

В самых общих чертах Сэм описал частный музей, посвященный династии Ахеменидов, на который они наткнулись в недрах особняка мафиози.

— Ну вот, все сходится, — сказал Руб.

— А что по этому поводу думает сам Хасеми? — спросил Сэм. — Как он считает, может Бондарук быть потомком Ксеркса?

— Он считает, что это возможно, но дело в том, что Хасеми довольно скользкий тип. Каждую его наводку англичане проверяют по три-четыре раза.

— Непонятно, зачем ему придумывать такую странную историю, — сказала Реми.

— Вот и мне так показалось, — ответил Руб. — В общем, факт в том, что Бондарук потратил миллионы, чтобы это выяснить: либо он конченый псих, либо доказательство его родства с персидским царем действительно существует — по крайней мере, в его воображении.