— Какая часть?

— Не знаю. Крутится в голове…

Около получаса они сидели в тишине, оба погрузились в мысли, напряженно перебирая в уме все возможные варианты.

Наконец Реми посмотрела на часы.

— Уже почти полночь. Пойдем спать. Завтра проснемся и попробуем еще раз на свежую голову.

— Хорошо. Как же это бесит! Ну не могу вспомнить! Ведь крутится же…

Четыре часа спустя, когда они спали в гостевой комнате Иветт, Сэм вдруг подскочил, сел в постели и пробормотал:

— Точно!

Реми, которая всегда спала чутко, тут же проснулась.

— Что? Сэм, что случилось?

— Ничего. Кажется, я вспомнил.

Как были, в пижамах, они вернулись в кабинет, зажгли лампы и включили ноутбуки. Сэм минут двадцать провел за клавиатурой, набивая и отслеживая ссылки, а Реми наблюдала за ним из кресла в углу. Наконец Сем посмотрел на нее и расплылся в улыбке.

— Это из книги, которую я прочел в колледже, «Дни правых», написал ее некий Роше. В книге говорится о происхождении слова «гугенот».

— Французские кальвинисты? — спросила Реми. — Протестанты?

— Верно. С шестнадцатого по восемнадцатый век они составляли довольно многочисленную группу. В общем, есть много теорий, откуда пошло слово «гугенот». Некоторые считают, что это смешение немецкого слова Eidgenosse, что значит «союзник», и имени Безансона Гуга, который имел прямое отношение к ранней истории кальвинизма. Большинство историков сходятся на том, что этимология этого слова ведет начало от фламандского huisgenooten — так во фламандской Франции называли изучавших Библию студентов, которые тайком собирались друг у друга дома, чтобы изучать Писание. Прозвище переводится как «товарищи по клятве».

Реми долго смотрела на него распахнутыми глазами и наконец прошептала:

— Сэм, это гениально!

— Было бы гениально, если бы я вспомнил об этом чуточку раньше — часиков эдак на восемнадцать.

— Лучше поздно, чем никогда. Ладно, значит, мы говорим о гугенотах.

— О страдающих гугенотах, — поправил Сэм.

Реми встала, подошла к их белой доске и маркером обвела в кружок список синонимов к слову «страдающий». Оказалось, что их несколько десятков. Никакой очевидной связи между этими словами и гугенотами не прослеживалось.

— Давай лучше поговорим о янтаре, — сказал Сэм, обращаясь ко второй части строки. — «Пойманы в янтаре». Как можно попасть в янтарь?

Они устроили небольшой мозговой штурм.

— Давай попробуем так: что будет, если попасться в янтарь? — предложила Реми.

— Смерть.

— А перед этим… Обездвиженный…

— Застывший на месте.

— Верно… — С закрытыми глазами, наклонив голову, Реми ходила по комнате взад-вперед. — Застывший на месте… Как на фотоснимке.

Сэм оторвал голову от подголовника подался вперед.

— Как на картине!

— Точно!

Он крутанулся на стуле и принялся печатать.

— Картина… гугеноты… — Сэм пробежал глазами результаты.

— Есть что-нибудь?

— Резня, — пробормотал он.

— Что?

— Как думаешь, слово «резня» можно, при определенной натяжке, назвать синонимом к «страданию»?

— Конечно.

— Тогда выходит вот что: картина Франсуа Дюбуа «Резня в Варфоломеевскую ночь».

— А контекст?

Сэм пробежал глазами статью и подытожил:

— Франция, тысяча пятьсот семьдесят второй год… с августа до октября банды католиков нападали на гугенотов по всей стране… — Сэм откинулся на спинку стула и нахмурил брови. — Было убито от десяти до ста тысяч.

— Что, как не страдание? — пробормотала Реми. — Так, а теперь объедини это с Баварией.

Сэм склонился над клавиатурой и принялся печатать, на этот раз введя в строку поиска слова «Дюбуа», «святой Варфоломей» и «Бавария» в комбинации со словами «день» и «резня».

— Можешь заодно добавить синонимы к слову «хадж», — сказала Реми и продиктовала с доски: — «Мекка», «паломничество», «ислам», «пилигрим»…

Сэм закончил печатать и нажал «Ввод».

— Полно ссылок, — прошептал он, пролистывая страницы поиска. — Но ничего конкретного…

— Попробуй убрать несколько слов или поставить в другом порядке.

В течение следующего часа именно этим они и занимались, переставляя исходные слова, пока перед самым рассветом Сэм не наткнулся на интересную комбинацию из «святого Варфоломея», «Баварии» и «паломничества».

— Есть контакт! — с улыбкой сказал он.

— Что там? — спросила Реми, а затем нагнулась и прочитала с экрана: — «Паломническая церковь Святого Варфоломея, Бавария, Германия».

Шёнау, Бавария

— Вот это да… — прошептал Сэм…

Они с Реми замерли у деревянной ограды обзорной площадки, не в силах оторвать взгляд от расстилавшегося внизу вида. Наконец Реми прошептала:

— По-моему, слово «красота» даже частично этого не передает. Почему мы так долго сюда добирались?

— Понятия не имею, — прошептал он, поднимая цифровую камеру и делая снимок. Они уже бывали в Баварии раньше, но ни разу не заезжали в эти места. — Никак не подберу определение… «Умопомрачительно»?.. Не то…

— Даже рядом не стояло. Слова бессильны. Мне кажется, я слышу «Звуки музыки»…

Внизу раскинуло свои изумрудные воды Кёнигзее (Королевское озеро). Узкое, не более полумили на самом широком участке, озеро тянулось извилистой лентой на фоне заснеженных зубцов гор меж крутых, густо поросших лесом гранитных откосов: пять миль от деревушки Шёнау на севере до Оберзее (Верхнего озера) на юге. Оберзее, что много лет назад было отрезано от Кёнигзее сошедшим с гор оползнем, раскинулось посреди разнотравья глубокой уединенной долины в окружении альпийских лугов, пестревших дикими цветами, и бурлящих водопадов — бесподобные виды, которые привлекали ценителей природы и фотографов со всего света. Из Шёнау до пристани Салет на Оберзее ходили экскурсионные катера.

Спокойная до безмятежности гладь озера лишь время от времени колыхалась, потревоженная плавными перекатами волн, что расходились от нескольких туристических катеров на электрической тяге, которые беззвучно курсировали по Кёнигзее. Солнечные лучи играли на поблескивающей поверхности, словно в зеркале отражаясь охрой, зеленым и серым — высвечивая пестрое убранство прибрежных лесов и утесов. Куда бы Сэм и Реми ни посмотрели — повсюду взгляд натыкался на безупречный альпийский пейзаж — хоть сейчас на открытку.

Вниз по берегу, примерно в двух третьих пути по Кёнигзее, у излучины, где озеро сужалось до нескольких сотен ярдов, прежде чем повернуть на юго-восток, к Оберзее, — на полуострове Хиршау в окружении деревьев расположилась церковь Святого Варфоломея.

Здание церкви представляло собой своего рода архитектурный гибрид. К оформленной в стиле барокко капелле примыкал старинный баварский охотничий домик, снаружи отделанный белой штукатуркой, с покатой серой гонтовой крышей и высокими желто-зелеными ставнями. Сама капелла была украшена тремя полукуполами, над которыми возвышались две красные луковки куполов различного размера: одна поменьше, без окон; вторая, расположенная ближе к воде, скорее напоминала башенку, с четырехскатной крышей и ставнями на узких окошках.

— Разве не иронично, что Гитлер тоже любил это место? — спросила Реми. — От этой мысли как-то не по себе…

Знаменитое горное пристанище Гитлера «Орлиное гнездо» находилось в предместьях Берхтесгадена, города, раскинувшегося на берегу Кёнигзее.

— Красота никого не оставляет равнодушным, — ответил Сэм. — Похоже, даже его.

Но как бы восхитительны ни были пейзажи Кёнигзее, Сэм и Реми прибыли сюда не ради них.

Расшифровав лишь первую часть последней загадки, они без лишних раздумий позвонили Сельме и попросили организовать поездку из Монако в Баварию. Уже спустя несколько часов, поблагодарив Иветт за гостеприимство и пообещав вернуться и поделиться рассказом о своих успехах, они ехали в аэропорт Ниццы с электронными билетами на ближайший парижский рейс. Из Парижа вылетели в Зальцбург, где арендовали машину, на которой и проехали оставшиеся тридцать миль до Шёнау-ам-Кёнигзее.