Естественно, были среди юных Грихальва и такие, кто не проявлял особых способностей; были и начисто обделенные талантом. К ним семья относилась с пониманием – Матра не благословляет всех подряд, – но тем не менее обучала их наравне с одаренными. Такими, как Сааведра.

Она сказала правду Раймону: Сарио – ее единственный друг. Из вежливости агво не посоветовал ей найти другого; за это Сааведра была ему благодарна. Может, он понял, что творится у нее в душе? Все-таки он Грихальва, и не простой, а Одаренный. Он знает, по каким законам живет его семья. Это город в городе, маленькая Мейа-Суэрта, только управляет ею не герцог, а совет из нескольких человек. Палассо Грихальва, плотная гроздь построек, – это вещь в себе. Грихальва уважают правящую семью и подчиняются ей безоговорочно, многие из них погибли за род до'Веррада, но свои проблемы они предпочитают улаживать сами.

И втайне.

И вот теперь Сааведра в полном одиночестве отбывает срок наказания. Наказания за то, о чем даже не подозревают Вьехос Фратос. Да, она сожгла картину, и это само по себе достойно кары. Но ведь она еще помогла Сарио, совершившему убийство.

Клацнула щеколда. С этого часа и до конца дня Сааведра свободна, предоставлена самой себе. Можно пойти в семейные галиерры, поизучать картины предков, или выйти во внутренний двор, или даже на мощенное булыжниками сокало, что объединяет все кварталы гильдии художников, но ей не хотелось ни того, ни другого, ни третьего. Лучше запереться в комнатушке и как следует подумать о случившемся и о том, что может произойти в будущем.

Уже страдая от одиночества, она вошла в свою келью и обнаружила там Сарио.

– Матра Дольча! – Она хлопнула дверью и прижалась к ней спиной, испугавшись, что в комнату кто-нибудь ворвется и застанет их вдвоем. – Что ты здесь делаешь?

Стройный, узколицый мальчик стоял в углу, рядом с дверными петлями – войди еще кто-нибудь в комнату, он увидит Сарио за дверью. Но сейчас дверь была на запоре, и Сарио мог не бояться. Он покинул угол и стал расхаживать взад и вперед, нервно выдергивая нитку из карманного шва блузы.

– Что они сказали?

Сааведра была ошеломлена, но страх и изумление быстро сменились радостью: теперь можно рассказать, что от нее требуют Вьехос Фратос.

– Нам целый год нельзя бывать вместе. Он побледнел.

– Нет! Они не посмеют!

– Что ты, Сарио? Еще как посмеют! – Сааведра села на узкую койку. – Они управляют нашей жизнью от рождения до смерти, что хотят, то и делают с нами. И если тебя здесь найдут, нам несдобровать.

"Какой нервничает! Я и не подозревала, что он так чувствителен”.

– Они с тобой говорили?

– Нет еще. – Он раздраженно смахнул прядь волос, закрывавшую глаз. – Они не знают, где я. И пока не узнают, им меня не найти.

Она понимающе кивнула и усмехнулась – Сарио никогда не видит то, чего ему, очень не хочется видеть.

– Найдут. Когда обыщут весь палассо, придут сюда. Он тихо выругался.

– Тогда я скажу тебе то, ради чего пришел. – Он сунул руку в карман и достал сложенный лист бумаги. – Я написал. На. Она развернула лист.

– Что это?

– Рецепт, – сдавленным голосом ответил он.

– Рецепт?

«Да что он, совсем спятил?»

– Это Томас рассказал. Она нахмурилась.

– Но зачем? Ингредиенты странные какие-то… В пищу не годятся. И для живописи…

– Никакие они не странные, – заверил он ее. – Все будет понятно, если почитать Фолио. Она чуть не смяла бумагу.

– Сарио, но мне же нельзя читать Фолио!

– А я прочел. Кое-что. – Он сел рядом с ней на койку, наклонился, вгляделся в каракули на ветхом листке. – Эти слова любому непосвященному должны казаться бессмысленными. Но я знаю секрет. Томас объяснил, как это делать, и дал рецепт.

Она все еще пребывала в замешательстве.

– Сарио, я не понимаю. Зачем ты мне это показываешь? Он вдохнул быстро и звучно, а потом торопливо и не очень разборчиво сказал:

– А затем… Я хочу, чтобы кто-нибудь знал. Ведра, мне нужно, чтобы ты узнала, прежде чем я начну.

– Начнешь? – подозрительно спросила она. – Эй, Сарио! Что ты затеял?

Взгляд его был мрачен, лицевые мышцы напряжены, руки крепко сцеплены, но все равно Сааведра заметила, что они слегка дрожат.

– Ведра, надо что-нибудь сделать. Я должен. Ты думаешь, из-за чего Томас?.. Он так и не понял, что такое Пейнтраддо Чиева. Вернее, понял, но слишком поздно.

Она тоже не поняла.

– А ты?

– Я понял. Только что. Поэтому я и должен кое-что сделать, иначе…

– Сарио!

–..меня убьют.

– Убьют? Тебя? Сарио, да ты с ума сошел! За что?

– Неоссо Иррадо, – прошептал он.

– О нет… Сарио, у тебя что-то с нервами…

– Потому-то меня и прозвали так. Неоссо Иррадо. Сааведра рассмеялась, но смех получился жалкий.

– Сарио, это потому, что ты невыносим. Нарушаешь правила, огрызаешься, пристаешь с расспросами, все делаешь из-под палки…

– Точь-в-точь как Томас.

Этот довод насторожил ее. Она посмотрела на бумагу с бессмысленным набором слов, пытаясь найти причину страха Сарио. То, что страх был, не вызывало сомнений, но была и решимость. Сарио сделает, что задумал. Сааведра не знала больше никого, кто бы так охотно шел на любой риск.

, – Что это? – спросила она напрямик. – Что такое Пейнтраддо Чиева, если не простой автопортрет? У Сарио дернулся уголок рта.

– Способ управления, – ответил он. – Тайный. То, что мы с тобой видели в кречетте.

Память мигом нарисовала ярчайшими красками ту картину.

– Наказание, – хрипло сказал он. – За беспокойство, доставленное старшим. За нарушение компордотты. За то, что ты Неоссо Иррадо.

– О нет…

– Томас был Неоссо Иррадо. Вывод буквально напрашивался.

– Ну так ты не будь им! – воскликнула она. Он поморщился, словно от боли.

– Ведра, от меня это не зависит. Я над собой не властен.

– Властен! Прекрати, и все Не огрызайся, не задавай каверзных вопросов, не нарушай правил, блюди компордотту…

– Как же ты не понимаешь?! Когда от меня требуют, чтобы я занимался ерундой, или когда я могу что-нибудь сделать не как положено, а как лучше, – я не могу промолчать! Я не могу закрывать глаза на очевидное… это же нечестно! Недостойно моего таланта! И ты это знаешь! Знаешь!

Она знала. Потому что испытывала те же чувства, что и он.

– Меня ослепят, – тоскливо предрек он. – Как Томаса. Изувечат мой талант, как его руки.

Она уже знала, как это происходит.

– Сарио…

– Мне придется это сделать… Разве не понимаешь? Чтобы предотвратить… Томас знал способ, но он опоздал. Он рассказал, как писал автопортрет, какие вещества использовал… Но он ни о чем не догадывался. А я теперь знаю доподлинно.

У нее пересохло во рту.

– Как, Сарио? Как ты остановишь Вьехос Фратос?

– Я их перехитрю, – пообещал он. – Я еще маленький… да, слишком маленький, но и меня, конечно, скоро проверят. И, конечно, обнаружат, что мое семя бесплодно. И тогда. Ведра, они будут знать. Им нужно лишь последнее подтверждение… Тому, что уже и так известно. Тому, что живет здесь, в моей душе. – Он коснулся груди. – Я знаю, что я – Одаренный.

– Да, – взволнованно промолвила она. – Я всегда это знала.

– А значит, я опасен. Я должен буду выполнить свое предназначение, ведь иначе мне и рождаться не стоило… а они захотят, чтобы я был послушен. Для этого-то и нужен Пейнтраддо Чиева. – Он хрипло и часто дышал. – Если его изменить, изменится и тело.

– Да.

Она своими глазами видела, как в тайной кречетте это делали Вьехос Фратос. Тщательно, аккуратно, с изумительным мастерством превращали изображенного на картине юношу в сморщенного, криворукого слепца – и с Томасом происходило то же самое. Потом Сарио повредил картину, и Томас погиб.

– Матра, – прошептала она, прижимая к губам дрожащую руку. – Матра эй Фильхо…

– Я напишу для них картины, все, какие закажут, – сказал Сарио. – Буду слушаться во всем, отдам Пейнтраддо Чиеву. Но не первый. Не единственный. Не настоящий. Настоящий я оставлю себе. Спрячу. И только ты будешь знать мою тайну.