– Нет!

Он воздел руки. – Ведра, я не о конфирматтио. Только о картине.

– Изуродуешь ее и посмотришь, не случится ли чего со мной? – Она покачала головой. – Нет. Даже если я Одаренная, у меня нет будущего. Мне предстоит рожать детей.

И тут маска соскользнула. Но прежде чем Сааведра успела что-то сказать, он яростно замахал руками.

– Бассда! Все, уходи… Мне надо работать. – И повернулся к холстам.

Сааведра не тронулась с места.

– Я пришла спросить не о работе вообще, а о картине, которую я сейчас пишу. Раньше у тебя были кое-какие мысли насчет моего объекта.

Сарио резко обернулся. Он понял. Это было видно по лицу. Он побагровел, и тут же краска сошла.

– Опять он?

– А почему бы нет? – Она улыбнулась. – Ты всегда считал, что я его не правильно вижу.

– Сааведра, не для меня же ты пишешь Алехандро до'Верраду…

– Как ты догадался?

– Ты давно к нему неравнодушна! Мердитто! Ведра, по-твоему, я слепой?

Успех! Он разозлился, а гнев честнее его обычного высокомерия.

– Я говорю как арртио, – сказала она беспечно. – Как художник, который хочет добросовестно сделать свое дело. А что тут такого? – Она указала на мольберт с картиной. – Ты пишешь Сарагосу Серрано забавы ради, а я пишу Алехандро на заказ.

– Только потому, что для него это единственный способ с тобой видеться? Ведра, если бы он просто гулял с чи'патро из рода Грихальва, злые языки его бы не пощадили. А теперь – чи'патро пишет его портрет. Все благопристойно.

– Так, значит, я недостаточно талантлива, чтобы его писать? – невинным тоном осведомилась она. Он метнул в нее яростный взгляд.

– Подначиваешь? Сааведра усмехнулась.

– Зачем? Я пишу его портрет. Мне с ним интересно. А сплетни… Не боюсь! Мало ли напраслины на нас возводят?

– Напраслины? – не поверил он. Она криво усмехнулась.

– Пока я пишу, он рассказывает о своих любовницах. Ты знаешь хоть одного мужчину, способного вести такие разговоры с женщиной, которую он хочет затащить в постель? Сам бы ты смог, а?

– Если не врешь, то он моронно, – твердо заявил Сарио. – О Матра, что за моронно!

– Друг, – сказала она, – и не более того. Да иначе и быть не могло.

Даже Сарио, лучше всех знавший Сааведру, не сумел проникнуть под ее маску и увидеть истину. И это радовало.

Четверо молодых бравое, сопровождавшие его, основательно поработали над своим обликом, чтобы выглядеть устрашающе. Каждый носил меч и два ножа: мясницкий тесак и длинный нож на правом боку в противовес мечу и симметрии ради. Впрочем, опасными они не были, разве что для своих кошельков; сам он в этом отношении был куда более осторожен, и не потому, что бедствовал, а просто считал неразумным без нужды сорить деньгами в каждой таверне, дабы не привлекать к себе излишнее внимание. Впрочем, так называемые бравое ничего другого и не желали, и он на это смотрел сквозь пальцы. Они добровольно сошли с колеи обыденности на заманчивую стежку веселых приключений и свободы.

А его свобода отличалась двуликостью. Он был намного богаче своих телохранителей, обладал немалой властью, и о таком будущем, как у него, они могли только мечтать. Но те же самые обстоятельства, возвышавшие его над другими, зачастую стесняли его.

Впрочем, он на это не пенял – ничто в жизни не дается бесплатно, а такое положение, как у него, дорогого стоит.

Пятеро молодых людей сидели в одной из лучших таверн города за широким столом, покрытым скатертью и уставленным кувшинами и оловянными пивными кружками. Четверо принадлежали к знатнейшим родам Мейа-Суэрты, а значит, и герцогства: до'Брендисиа, до'Альва, до'Эсквита и Серрано, один из бесчисленных кузенов Сарагосы.

Алехандро взялся за кружку, но ее путешествие ко рту было трагически прервано вторжением пышного женского тела – красотка, не скрывая своих намерений, плюхнулась наследнику на колени. Он поймал ее достаточно ловко, хоть и не без потерь: кружка брякнулась о пол, пиво расплескалось; стол зашатался – женский зад увлек за собой скатерть. Спутники Алехандро с возмущенными возгласами стали спасать кувшин и остальные кружки, иначе быть бы и им на полу. Скатерть промокла в один миг.

Телохранители осыпали девицу оскорблениями и сальными шуточками, только Алехандро промолчал. Пампушка весила немало, он с трудом удержал ее на коленях и сам удержался на стуле – для этого пришлось стиснуть ее крепче, чем хотелось. А ей только того и надо было – обвив руками его шею, она похотливо заерзала и расхохоталась.

Алехавдро скривился. Он давно, несколько лет назад, понял, что его чресла не всегда внемлют голосу рассудка. Вот сейчас, например, они приветствовали появление женщины. А рассудок – нет.

– Моментита, амика мейа…

Она прижалась к нему, уперлась щекой в его лоб, горячо задышала в ухо; от нее попахивало вином.

– Подруга? Только и всего? А ведь я гожусь не только в подруги, аморо мейо.

Вот чего она хочет. Вот чего добивается. Алехандро поморщился, затем изобразил слабое подобие улыбки, способной, по уверениям его друзей, любой бабенке раздвинуть ноги.

– Эйха, нисколько не сомневаюсь. Просто мне сейчас не до этого, уж не обессудь…

Это вызвало у друзей взрыв хохота, а умелая рука пампушки зашарила по его предательским чреслам.

– Погоди… – Он смущенно заерзал. – Матра Дольча! Женщина! Да что, у тебя стыда нет? Это же не кабак для черни, где что ни баба, то потаскуха! – Ну, тут он, пожалуй, загнул. – И я сам решаю, как расходовать мое время…

– И герцогское семя! – радостно подхватил Эрмальдо до'Брендисиа, записной похабник. – Или герцог снабдил тебя особым устройством, чтоб ты не слишком усердно осеменял плодородные поля?

Исидро до'Альва рассмеялся.

– Или ты боишься, что твое семя смешается с нашим, тогда поди разбери, кто отец? Так ведь ей только того и надо. Она с каждого из нас стребует деньжат на содержание ребенка.

– Исидро, неужели ты заплатишь? – ухмыльнулся Тасио до'Эсквита. – Ты ведь у нас такой скромняга, когда речь заходит о твоем кошельке.

До'Альва элегантно поднял и опустил плечо – этот жест был в моде при дворе, молодые щеголи подолгу его оттачивали.

– Пока завязан гульфик, не придется развязывать кошелек.

– Ха! – воскликнула женщина. – Меннинос, да на что мне ваши кошельки? Меня куда больше интересует то, что в гульфиках. – Рука зашарила энергичнее.

– Матра до'канна!

Алехандро не без труда поднялся и решительно отстранил женщину. Он даже не пытался выглядеть вежливым, хотелось лишь оказаться подальше от нее, и от спутников, и от таверны. А еще он вдруг понял, что ему опротивели пьянки, шлюхи и страшная головная боль по утрам. Он пресытился. Набил оскомину. Чувствовал себя старым, выжатым как лимон.

Он извлек из кошелька монету, бросил на испятнанную пивом скатерть.

– Это за всех. Гуляйте, пейте, а меня прошу извинить. Остальные возмущенно загомонили, пытались его усадить. Но Алехандро покачал головой и неторопливо высвободил эфес шпаги, зацепившийся за скатерть, когда он сгонял с колен девицу.

Только Лионейо Серрано не пытался его удержать, скосил не по годам злые глаза.

– А, ты опять к Грихальва, – с отвращением бросил он. – Приворожила тебя грязнуля чи'патро.

Голос его напоминал скрежет ржавого железа. Алехандро окаменел.

– Ты имеешь в виду художника? Она пишет мой портрет. Я ее нанял.

– Да знаем мы, какой из нее художник, – усмехнулся Лионейо. – Алехандро, она не просто чи'патро. Она балуется темной волшбой.

– Фильхо до'канна, – процедил Алехандро. – Если б я в это верил, не заказал бы портрет…

– Да неужто ты только портрет ей заказал? – Лионейо укоризненно покачал головой. – Брось, Алехандро. Кого ты хочешь обмануть? Знаем мы эту породу.

– Знаешь? Эйха, Лио, а мне кажется, я знаю породу Серрано. Вы пуще смерти боитесь потерять должность главного художника. А еще – лишиться первых санов в екклезии. Я не знаю, что твое семейство ценит выше власти.