В большой медной чаше Сарио измельчил будущие ингредиенты: колокольчики (Постоянство), белые хризантемы (Истина), кресс (Надежность и Сила) и фенхель, наделяющий Силой и Чистотой и побеждающий Огонь. Еще добавил папоротник (Воображение) и сосновую хвою (Время).

Он удовлетворенно кивнул; Благодарение Матери – или Акуюбу? – что старик обучил его тайному языку, лингве оскурре; это позволило со временем постичь волшебство тза'абов. Вкупе с Даром Грихальва оно сделает Сарио самым великим иллюстратором в мире. И никто не превзойдет его, даже не сравнится с ним вовеки!

Далее: цветы жимолости (Божественная Любовь), лимона (Неизбывная Любовь), липы (Супружеская Любовь) – в конце концов, почему бы и нет? Белая роза – Достоинство, розмарин – Память, тимьян – Смелость, лист грецкого ореха – Разум, боярышник – Плодородие.

Все это – она, Сааведра. Ни в одном из этих качеств нельзя ей отказать, иначе получится фальшь. А нужна истина, только истина.

Мочу принесла Диега. Остальные вещества придется добывать самому. Кровь, пот, слюну, волосы. Момент он угадал правильно, не упустил, взял самое важное. В принципе можно уже начинать.

"Сааведра такая же, как я. Не похожа на других. У нее тоже есть Дар, у нее тоже есть Свет. Родись она мужчиной, стала бы мною. А я стал бы ею, если б родился женщиной. В чем тут причина? В том, что на смесь тза'абской и тайра-виртской крови странным образом подействовала нерро лингва? Это не столь уж важно. Главное, что я вижу ее Дар, ее Свет. И могу этим воспользоваться”.

Сарио перенес на верстак чистую мраморную плитку – на ней он будет готовить краски. Рядом разложил и расставил мастихин, закупоренные горшки и бутылочки с пигментами, вином, соком инжира, гвоздичным маслом, шафраном и льняным семенем; три пустые склянки, кисти, баночку с воском и уголек. Этому угольку поручается важная роль – перенести образ из реальности Луса до'Орро в реальность этого мира.

Он уже вполне отчетливо представлял себе будущий бордюр.

Скрип щеколды прервал его размышления. Сарио обернулся и с удивлением увидел, как отворилась дверь и в его атслиерро вошла Сааведра собственной персоной.

К ней не сразу вернулся дар речи. А когда вернулся, слова хлынули потоком. Она и сама не понимала, что говорит, – что-то бессвязное, бессмысленное, невразумительное.

А Сарио, казалось, понял. Отдельные слова проникли в сознание. Оцепенение спало, настороженно-отстраненное выражение на лице сменилось осмысленным.

Но он ничего не сказал.

– Фильхо до канна, – бросила она едва дыша. – Жаль, что это не ты пришел в Галиерру. Жаль, что это не ты пробил Ключом Пейнтраддо.

– Почему? – спросил он. – Ты желаешь мне смерти? Для этого мало испортить портрет. К тому же он не настоящий. Сааведру потрясло его равнодушие.

– Да, это правда… Он у меня!

– У тебя? – Он едва заметно качнул головой. – Если ты в этом уверена, поди пробей или сожги его, а потом возвращайся крыть меня на все корки.

Она ахнула от изумления.

– Так это копия… вторая копия…

У него побелели губы, возле рта пролегли глубокие складки.

– Да, я неплохо делаю копии. А что тут удивительного? Все эти годы нам ничего другого не позволяли.

– Сарио… Сарио, он мертв! Он сдвинул брови.

– Сожалею. У меня что, недостаточно скорбный вид? Я не отдаю усопшему должных почестей, какая постыдная компордотта!

И тут она увидела печаль – в его глазах, в неестественной позе. Все его мышцы одеревенели от напряжения, казалось, он уже никогда не сможет нормально двигаться.

– Так ты знал? – поразилась она. – Ты и раньше верил, что он на это способен?

– Я верил в себя, – тихо молвил он. – Как он и хотел. – Складки у рта углубились, набухли желваки. – Эйха, Ведра, наверное, он все понимал. Кажется, я тоже. И все-таки даже пальцем не пошевелил, чтобы его спасти…

– Наверное, они хотели уничтожить его Пейнтраддо Чиеву.

– Нет, они хотели уничтожить его самого. Чиева до'Сангва. – Он поднял мастихин, сдавил рукоять. – Еще одна жертва.

– Тебе. – Ей хотелось плюнуть ему в лицо. – Во имя тебя.

– Во имя моего Дара, – прошептал он. – Моей Луса до'Орро. – Он впился взглядом в ее лицо, протянул руку. – Ведра, граццо, помоги мне, утешь…

– Утешить? С какой стати? Это был твой выбор. Ты знал, на что шел.

Он съежился, в руке дрогнул мастихин. Сааведра оскалила зубы.

– Я хочу, чтобы ты страдал.

– Я страдаю.

– Мало! Я хочу, чтобы ты корчился и орал.

– Эйха, Ведра… Пресвятая Матерь, Всемилостивейшая Матерь… Он смежил веки, поднял мастихин над головой.

– Мой Дар слишком слаб, я не в силах вернуть Раймона, не могу его оживить своим искусством… Я бессилен!

И тут она испугалась, что он затеял страшное, что хочет вонзить мастихин себе в грудь. Гнев, душивший ее, уступил немного места жалости и страху. Сарио никогда не лгал ей.

– Сарио! Сарио, граццо… – Она устремилась к нему, протянула руку. – Отдай мастихин…

Он выбросил вперед свободную руку, схватил ее за запястье, рванул к себе, выкручивая, поворачивая ладонью вверх. А потом полоснул ножом. Рассек ей кожу на пальцах.

– Ты Одаренная, – прошипел он. – Помнишь, как Раймон жег картину, в которой были далеко не все необходимые вещества? Сейчас будет то же самое, только не со мной, а с тобой. Сейчас я покажу, кто ты такая!

Сарио отпустил ее и повернулся к мольберту. Сааведра так неожиданно получила свободу, что отшатнулась назад, наткнулась на стул и вместе с ним рухнула на пол. Юбки задрались до колен, окровавленная рука скользнула по полу.

– Матра! – воскликнула она. – Матра эй Фильхо! Сарио взмахнул мастихином, и на картину брызнула кровь. На образ Сааведры. На свежие краски.

– Что ты делаешь?

– Номмо Матра эй Фильхо, я всегда говорил, что ты иная, – заявил он. – Не такая, как все. Не знаю, в чем тут дело, не знаю, откуда взялся наш Дар. Может, от родителей? Или при зачатии святая искорка зажгла семя? Или что-то в крови?

– Я всего лишь женщина. Сарио рассмеялся.

– И что с того? Что с того, что ты женщина? Разве ты не имеешь права на Дар?

– Я не…

– А может, причина как раз в этом? В том, что ты женщина и притязаешь на Дар, равный моему…

– Я не притязаю на Дар!

–..вместе с кровью, талантом, способностью рожать…

– Я не та, за кого ты меня принимаешь!

– Пускай тела не похожи… Что бы ни отличало нас, мужчин, от женщин…

– Я не такая, как ты!

– Не перебивай! – рявкнул он и царапнул окровавленный портрет ногтем большого пальца.

Сааведра вскрикнула – ключицу обожгло болью. Сарио молниеносно повернулся к ней.

– Посмотри! Посмотри, Сааведра! Вот оно, доказательство! Боль в плече не утихала.

– Не на картину, – прошипел он. – На свое плечо! Надо было бежать, но она не успела даже шевельнуться. Сарио подскочил, схватил за рукав, рванул.

– Вот! – сказал он. – Взгляни! Взгляни и еще раз скажи, что ты не Одаренная.

Она скосила глаза на обнаженную ключицу. Царапина. Кожа содрана, сочится кровь.

Она всхлипнула, брызнули слезы.

– Признай! – торжественно сказал он. – Номмо Матра эй Фильхо, номмо Чиева до'Орро, которой ты причащена, – признай!

– У меня будет ребенок, – промолвила она тонким, надломленным голосом. – Я знаю, у меня будет ребенок. Ты лжешь! У меня нет Дара!

– В этой лотерее нет правил, – заявил он. – Где написано, что Одаренная женщина не может быть способна к деторождению?

– Нет! Я не Одаренная!

– Одаренная. Больше я в этом не сомневаюсь.

– Алехандро…

– Нет здесь твоего Алехандро. Уехал к мамочке, плакаться. Да зачем он нам. Ведра? Мы с тобой прекрасно поймем друг друга. Так было всегда, так должно быть и впредь…

Он стоял совсем рядом. Она кое-как поднялась на ноги, заметив на паркете кровавое пятно.

– Отпусти… Сарио, отпусти меня! Он рассмеялся.

– Разве я тебя держу? Граццо, уходи. И хорошенько подумай о том, что сейчас узнала.