Сквозь заднее стекло на него смотрело круглое лицо в черных потеках туши для ресниц. Страйк через силу улыбнулся, помахал и закурил, а сам подумал, что у его сестры проявления родственного участия больше похожи на некоторые приемы допроса военных преступников в тюрьме Гуантанамо.

Покупая себе сэндвичи, Робин заодно брала упаковку и для Страйка, если тот в обеденное время оказывался в конторе, а потом возмещала расходы из жестянки для мелочи.

Но сегодня она не спешила возвращаться. Ей, в отличие от Люси, бросилось в глаза, что Страйк занервничал, увидев, что они с его сестрой нашли общий язык. Лицо его сделалось таким же мрачным, как в первый день.

Оставалось лишь надеяться, что она не сказала Люси ничего лишнего. Сестра босса не то чтобы вынюхивала какие-то подробности, но задавала трудные вопросы.

— Вы уже знакомы с Шарлоттой?

Робин догадалась, что это и есть та ослепительная красавица — бывшая жена или подруга Страйка, с которой она столкнулась в первое утро. Вряд ли это можно было считать знакомством, поэтому она только и ответила:

— Пока еще нет.

— Странно. — Люси язвительно улыбнулась. — Я думала, она сразу прибежит на вас поглядеть.

Робин зачем-то сообщила:

— Я здесь временно.

— Это не важно. — Люси, казалось, уловила в ее ответе какой-то скрытый смысл.

Только сейчас, рассеянно прохаживаясь мимо полок с чипсами, Робин для себя уяснила, что имелось в виду. Вероятно, ей хотели польстить, но от одной мысли, что Страйк начнет к ней приставать, Робин делалось дурно.

(«Мэтт, если бы ты его видел… Этакий громила, похож на боксера-неудачника. Привлекательности — ни на грош, возраст — за сорок, да еще… — она подумала, какую бы еще колкость бросить в адрес его внешнего вида, — волосы как на лобке».

Но если честно, Мэтью примирился с ее местом работы только после того, как Робин приняла предложение медиаконсалтинговой фирмы.)

Наугад положив в корзину два пакета чипсов с солью и уксусом, Робин пошла к кассе. Она еще не сказала Страйку, что через две с лишним недели возьмет расчет.

После разговоров о Шарлотте сестра босса поинтересовалась, каковы же — при такой скудости обстановки — масштабы его бизнеса. Робин как могла уклонялась от прямых ответов, интуитивно чувствуя, что неведение Люси объясняется исключительно нежеланием Страйка посвящать сестру в свои финансовые дела. Чтобы создать у нее впечатление процветающей фирмы (Страйку, наверное, это было бы приятно), Робин упомянула, что совсем недавно к брату Люси обратился весьма состоятельный клиент.

— С женой разводится? — спросила Люси.

— Нет, — сказала Робин, — просто… понимаете, я связана подпиской о неразглашении… мистеру Страйку поручили дополнительное расследование по делу о самоубийстве.

— Ох ты господи, — огорчилась вдруг Люси. — Корморану это будет в тягость.

Робин пришла в замешательство.

— Он не упоминал? Многие же об этом знают. Наша мать была известной… как говорится… групи, понимаете? — Улыбка Люси стала натужной, а в голосе, преувеличенно бесстрастном и будничном, появились колючие нотки. — Это есть в интернете. В наше время чего там только нет, правда? Она умерла от передоза, и это объявили самоубийством, но Стик всегда считал, что в деле замешан ее бывший муж. Доказать ничего не удалось. Стик был вне себя. Кошмарная, жуткая история. Наверное, по этой причине клиент и выбрал именно его… как я понимаю, это самоубийство — тоже передоз?

Робин не ответила, но этого и не требовалось: Люси понесло.

— Стик тогда бросил университет и поступил на службу в военную полицию. Родственников это убило. Он ведь очень способный. У нас в роду никто не учился в Оксфорде, а он плюнул на все и ушел в армию. Представьте, служба его затянула, там он был как рыба в воде. Честно скажу, я жалею, что он уволился. Мог бы сделать карьеру, даже… ну, вы понимаете… когда с ногой такая штука…

Робин ничем не выдала своего изумления.

Люси попивала чай.

— Так вы, значит, родом из Йоркшира? Из каких краев?

После этого разговор вошел в приятное русло; Страйк появился в тот момент, когда Робин в лицах описывала, как Мэтью попробовал заняться ремонтом.

Возвращаясь в контору с чипсами и сэндвичами, Робин все больше сочувствовала Страйку. Его семейные отношения (ну или просто отношения, если он не был официально женат) рухнули, ночует у себя в кабинете, искалечен на войне, а теперь еще выясняется, что его мать умерла при сомнительных, неприглядных обстоятельствах.

Робин себя не обманывала: к ее состраданию примешивалось любопытство. Она решила незамедлительно найти в интернете подробности смерти Леды Страйк. Но в то же время ей было неловко, что она, хоть и помимо своей воли, приоткрыла для себя еще одну частицу жизни Страйка, которую (как волосатый треугольник живота, случайно замеченный ею в то утро) он вовсе не собирался выставлять напоказ. Робин уже отметила его самолюбие и независимость, вызывавшие у нее симпатию и даже восторг, хотя проявления этих качеств — раскладушка в кабинете, картонные коробки на лестничной площадке, пенопластовые ванночки из-под лапши, брошенные в мусорную корзину, — вызывали насмешку Мэтью и ему подобных, которые считали, что оказаться в таком незавидном положении может только слабак или транжир.

С порога офиса Робин почувствовала в воздухе какое-то напряжение. Страйк сидел за ее компьютером и быстро стучал по клавиатуре; он поблагодарил за сэндвичи, но, вопреки своему обыкновению, не оторвался от монитора, чтобы уделить минут десять обсуждению дела Лэндри.

— Я сейчас закончу. Посидите пару минут на диване, ладно? — обратился он к Робин, не поднимая головы.

Робин не знала, посвятила ли его Люси в подробности их женской болтовни. Оставалось только надеяться, что нет. Но она тут же мысленно отругала себя за непрошеные угрызения: в конце-то концов, совесть ее чиста. С досады Робин даже забыла, что умирает от желания узнать, разыскал ли он Рошель Онифад.

— Вот оно! — сказал Страйк.

На сайте знаменитого итальянского кутюрье он нашел пушистую ярко-розовую шубку, какую видел на Рошели Онифад. Эта модель появилась в продаже только две недели назад и стоила полторы тысячи фунтов.

Робин ждала объяснений, но безрезультатно.

— Вам удалось ее разыскать? — спросила она, когда босс наконец отвернулся от монитора и стал разворачивать сэндвичи.

Страйк рассказал, как прошла встреча, но без всякого намека на тот энтузиазм, с которым он в утреннем разговоре неоднократно подчеркивал ее гениальность. Перейдя на столь же прохладный тон, Робин отчиталась о результатах своих телефонных поисков.

— Я позвонила в коллегию адвокатов и навела справки о конференции, проходившей седьмого января в Оксфорде, — начала она. — Тони Лэндри действительно там был. Я сказала, что мы познакомились в перерыве заседания, и пожаловалась, что не могу найти его визитку.

Страйк не заинтересовался этими сведениями, которые сам же затребовал, и не похвалил ее за находчивость. Разговор угас в обстановке взаимного недовольства.

После истерики, которую закатила Люси, Страйк был измотан; ему хотелось побыть одному. Кроме того, он подозревал, что сестра откровенничала с Робин насчет Леды. Люси страдала оттого, что их мать и при жизни, и после смерти пользовалась сомнительной репутацией, но в определенные моменты сестру охватывало неудержимое желание мусолить эту историю. Наверное, в разговорах с чужими людьми у нее открывался своего рода предохранительный клапан, потому что в своем пригороде Люси вынуждена была помалкивать об их семейном прошлом; а может, она спешила перевести бой на территорию противника — ей до того не терпелось выяснить, многое ли известно собеседникам, что она торопилась предвосхитить их жгучее любопытство, не давая им раскрыть рта. Но у Страйка не было ни малейшего намерения посвящать Робин в историю их матери, в подробности своего ранения, в отношения с Шарлоттой и прочие болезненные темы, которые обожала ворошить Люси.