Санитар дернул вниз толстую металлическую ручку и открыл взгляду три макушки, одну над другой, задрапированные ветхими от постоянной стирки белыми простынями. Он проверил прикрепленную к простыне бирку на средней полке: там значилось нацарапанное от руки вчерашнее число, и больше ничего. Плавным движением санитар выдвинул длинный поднос и ловко переместил его на каталку. Страйк заметил, что Карвер, давая дорогу санитару с каталкой, сжал челюсти. С металлическим звяканьем и стуком дверь морозильной камеры скрыла от глаз оставшиеся два трупа.

— В смотровую не пойдем, коли тут, кроме нас, никого не будет, — поспешно сказал санитар. — В центре освещение хорошее, — добавил он, останавливая каталку возле стока и откидывая простыню.

Под ней лежало разбухшее тело Рошели Онифад, с застывшим на лице бессмысленным удивлением, навеки сменившим былую подозрительность. По краткому телефонному разговору с Уордлом Страйк уже понял, кого ему предстоит увидеть, но, глядя сверху вниз на это тело — которое стало намного короче с того дня, когда эта девушка сидела перед ним, уминая картошку и скрывая факты, — он в который раз осознал жуткую беззащитность мертвых.

Страйк проговорил ее имя по буквам, чтобы санитар мог заполнить бирку, а Уордл — страницу в блокноте; он также сообщил единственный известный ему адрес: приют Святого Эльма в Хаммерсмите.

— Кто ее нашел?

— Речная полиция выловила, вчера ночью, — сказал Карвер; это была первая фраза, которую он произнес за все время. У него был простецкий лондонский говор, а в голосе звучали нотки враждебности. — Тело обычно всплывает недели через три? — добавил он, адресуя свою реплику (скорее утверждение, чем вопрос) санитару, который осторожно кашлянул и ответил:

— В среднем да, но не удивлюсь, если в этом случае времени прошло меньше. Есть определенные признаки, по которым…

— Ну-ну, это пусть патологоанатом расскажет, — пренебрежительно оборвал его Карвер.

— Точно не три недели, — сказал Страйк, и санитар морга слегка улыбнулся ему в знак согласия.

— Это почему? — спросил Картер.

— Да потому, что я сам покупал ей бургер и картофель фри ровно две недели и один день назад.

— Ммм… — кивая Страйку, начал санитар, стоящий по другую сторону от тела. — Как раз хотел сказать, что большое количество углеводов в пище, поступившей в организм перед смертью, влияет на всплытие тела. Начинается разбухание…

— Именно тогда ты и дал ей визитку? — поинтересовался Уордл у Страйка.

— Да. Странно, что бумага не размокла.

— Визитку нашли в заднем кармане джинсов, в пластиковом чехле, вместе с проездной картой «Ойстер». Благодаря этому текст сохранился.

— А какая была одежда?

— Розовая шубка из искусственного меха. Чисто «Маппет-шоу». Джинсы, кроссовки.

— Когда я покупал ей бургер, она была одета так же.

— В таком случае содержимое желудка должно дать точное… — вклинился санитар.

— А родственники у нее близкие есть, не в курсе? — спросил Карвер у Страйка.

— Есть тетка в Килберне. Имени не знаю.

Сквозь приоткрытые веки Рошели виднелись блестящие глазные яблоки, типичные для утопленников. Под ноздрями остались следы запекшейся крови.

— А что с руками? — обратился Страйк к санитару; тело было открыто только по грудь.

— Да какая разница, что с руками! — рявкнул Карвер. — Спасибо, мы закончили, — громко сказал он санитару, и его слова эхом разнеслись по всему залу; затем он повернулся к Страйку. — Поговорить надо. Машина на улице.

Значит, Страйк теперь оказывал содействие полиции. Помнится, он впервые услышал эту фразу в новостях, когда еще мальчишкой бредил органами правопорядка. Мать всегда винила в этом своего брата Теда, бывшего сотрудника Королевской военной полиции, который постоянно рассказывал увлекательные (по мнению Страйка) истории о путешествиях, тайнах и приключениях. «Оказывать содействие полиции» — когда Страйку было пять лет, он представлял себе такую картину: благородный и бескорыстный гражданин вызывается отдать свои силы и время раскрытию преступления и получает от полиции лупу, дубинку и захватывающую возможность тайных действий.

Но реальность была совсем иной: тесная камера для допросов, чашка кофе, принесенная Уордлом из автомата. Уордл относился к Страйку без тени той враждебности, какая лезла из всех пор Карвера, но и не проявлял былого дружелюбия. Страйк подозревал, что начальник Уордла не знает подробностей их общения.

На небольшом черном поддоне, водруженном на исцарапанный стол, лежали семнадцать пенсов мелочью, одинокий ключ и автобусный проездной билет в пластиковом футляре; визитка Страйка, полинявшая и сморщенная, читалась вполне отчетливо.

— А сумка? — поинтересовался Страйк у Карвера: тот сидел напротив, а Уордл стоял облокотившись на картотечный шкаф. — Серая. Дешевого вида, из пластика. Ее не нашли?

— В ночлежке, наверное, оставила, или где там она кантовалась, — ответил Карвер. — Самоубийцы обычно пожитки не упаковывают перед тем, как сигануть.

— Вряд ли она сиганула, — заметил Страйк.

— Надо же, как интересно.

— Я хотел осмотреть ее руки. Она, по ее словам, терпеть не могла, когда вода попадала на лицо, а положение рук…

— Приятно узнать мнение специалиста, — с дубовой иронией выговорил Карвер. — Я о вас наслышан, мистер Страйк.

Откинувшись на спинку стула, он сцепил пальцы за головой и обнажил застарелые круги пота в подмышках. В ноздри Страйку через стол ударил тяжелый, луковый дух немытого тела.

— Он служил в Отделе специальных расследований, — вставил Уордл от картотечного шкафа.

— Без тебя знаю! — рявкнул Карвер, вздернув присыпанные перхотью мохнатые брови. — Энстис мне все уши прожужжал — и про ногу его, и про медаль за спасение жизни. Уж такой пестрый послужной список.

Карвер опустил руки, подался вперед и теперь сцепил пальцы на столе. Свет голой лампочки не украшал его багровую физиономию с лиловыми мешками под колючими глазками.

— И про старика твоего знаю, и много чего.

Выжидая, Страйк почесал небритый подбородок.

— Хочешь прославиться и разбогатеть, как папочка, да? Ради этого все затеял?

У Карвера были ярко-голубые воспаленные глаза, которые у Страйка всегда ассоциировались (после знакомства с неким майором воздушно-десантного пехотного полка, впоследствии лишенным звания за причинение тяжких телесных повреждений) с агрессивным холерическим темпераментом.

— Рошель не бросалась в реку. А Лула Лэндри не бросалась с балкона.

— Бред! — заорал Карвер. — Ты разговариваешь с двумя офицерами, которые доказали, что Лэндри сама сиганула вниз. Мы все улики частым гребнем прочесали. Я тебя насквозь вижу. Нашел себе дойную корову, этого несчастного пидора Бристоу, и разводишь его на деньги. Чего скалишься?

— Представляю, какой у тебя будет видок, когда эта история попадет в газеты.

— Залупаться вздумал, козел? — Грубая, широкая физиономия Карвера побагровела, сверкнув голубыми глазами. — Ты по уши в дерьме, понял? Ни знаменитый папенька, ни костяная нога, ни армейские подвиги тебе не помогут. Кто поверит, что эта тупая корова утопилась без твоей помощи? Она ведь ко всему еще психованная была? Вот ты ей и вдолбил, что она совершила плохой поступок и должна себя наказать. Ты был последним, кто видел ее живой. Я тебе не завидую.

— Рошель перешла через Грантли-роуд и, живехонькая, зашагала от меня прочь. Нетрудно будет найти тех, кто видел ее после меня. Такую шубу каждый запомнит.

Отделившись от картотечного шкафа, Уордл подвинул себе жесткий пластиковый стул и тоже подсел к столу.

— Что ж, послушаем, — сказал он Страйку. — Твою версию.

— Девчонка шантажировала убийцу Лулы Лэндри.

— Охренел, что ли? — взъелся Карвер, и даже Уордл театрально хохотнул.

— Накануне своей смерти, — продолжил Страйк, — Лэндри встретилась с Рошелью в том бутике, в Ноттинг-Хилле, причем на пятнадцать минут. Она сразу потащила Рошель с собой в примерочную, где сделала звонок, умоляя кого-то приехать ночью к ней домой. Это слышала продавщица — она находилась в соседней кабинке, а примерочные разделены только занавеской. Продавщицу зовут Мел, рыжеволосая, с татуировками.