Керис было гораздо интереснее слушать рассказы о магии, поэтому она почти не обратила внимания на печаль отца.
— А карты тромплери делают волшебники?
— Так говорят. Да сказки, милочка Керис, сказки все это. В Неустойчивости чего только не услышишь, да только из сотни таких историй правдивы всего две-три. — Пирс усмехнулся. — И обычно правдивы оказываются самые невероятные. Вот поэтому я и продолжаю мечтать о карте тромплери, да только не поверю в них, пока хоть одна не попадет мне в руки.
Что ж, через несколько лет карта тромплери, как видно, попала ему в руки. И много же хорошего оказалось в этом для Пирса… В ней, наверное, и была причина его смерти, если, конечно, предположить, что убил его тот, кто обыскивал вещи, и что искал он именно карту…
Сначала Керис не знала, что за местность изображена на карте. Масштаб был необычно велик — 1:5000, так что карта охватывала совсем небольшую площадь. На ней не было ни станций, ни домов — вообще никаких поселений. Подпись гласила «Кеверен Деверли», дата отсутствовала. Судя по надписи наверху, местность на карте носила название «пустошь Драггл»; она явно не лежала в краях к северу от Широкого. Названия, написанные рядом с отдельными ручьями, долинами и возвышенностями, были Керис неизвестны: Беловодье, Гогочущий утес, Травяное болото, Горбы; девушка никогда о таких не слышала. Даже поток леу носил имя, которого она не узнала: Скрюченный.
Керис порылась в старых картах, которые Пирс хранил на чердаке, пытаясь найти на какой-нибудь из них те же названия, что и на тромплери. Те карты были начерчены не Пирсом: он давным-давно, еще до своей женитьбы, купил их у других мастеров; в те дни он путешествовал по всей Неустойчивости, добираясь даже до Восьмого Постоянства.
Наконец, после часа или двух работы, Керис нашла Скрюченный — точнее, самое его начало — на самой кромке одной из карт. Он находился рядом со Степенным, потоком леу, отделяющим Восьмое Постоянство от Шестого и Седьмого. Самое загадочное заключалось в том, что Скрюченный тянулся на юг, мимо Восьмого Постоянства в Пустыню. Это означало, что на карте тромплери как раз часть Пустыни и изображена. Но кому могло прийти в голову делать карту тех мест? Никто не путешествовал даже до Степенного, давно уже не путешествовал: это было слишком опасно. Там не было Постоянств, не было мест, где царил бы Порядок, лишь бесконечные владения хаоса. Так по крайней мере утверждали те, кто отваживался исследовать те земли и кому посчастливилось вернуться.
Как говорили легенды, когда-то далеко на юге были другие страны: близнецы Едрон и Ефрон, зловещий Ведис, где правили тираны, сказочный Беллистрон на озере Трон. Самые древние из Священных Книг рассказывали об этих государствах, но если раньше они и существовали, теперь они погибли или были отделены от остатков маркграфства Мейлинвар непреодолимыми пространствами Неустойчивости.
Никто уже давно не искал туда пути, никто не углублялся в Пустыню на юге — и все же перед Керис была карта, явно изображающая территорию к югу от Восьмого Постоянства. Тут что-то не сходилось…
Керис, вздохнув, убрала старые карты на место.
В последующие дни она много думала об этой загадке, но так и не нашла ответа — а спросить ей было некого. Она, правда, заговаривала о картах тромплери с некоторыми леувидцами — жителями Неустойчивости, которые заходили в лавку; но все они считали такие карты чем-то существовавшим давно и больше не встречающимся.
Керис этого было мало. Карта, которую она нашла среди вещей Пирса, не была старой, по крайней мере не настолько старой, чтобы развалиться в руках. Значит, заключила она, кто-то и в самом деле вновь открыл секрет изготовления тромплери; кто-то, кого звали Кеверен Деверли. И похоже, кто-то другой так жаждал заполучить подобную карту, что был готов ради этого убить. Интересно, из-за изображенной на ней местности или просто потому, что это была карта тромплери?
Дни шли, и Керис становилась одержимой. Постоянно меняющаяся красота карты завораживала ее, манила своей тайной. Она пыталась разгадать секрет тромплери, просто рассматривая карту, внимательно ее изучая, но не могла ничего узнать о том, как же карта была изготовлена. Пальцы говорили девушке, что перед ней самая обыкновенная карта; глаза ее опровергали свидетельство осязания. При прикосновении было ясно, что поверхность кожи плоская, но взгляд видел объем, а с течением времени — и перемены. Тушь и краски, нанесенные на кожу, походили на те, которыми пользовалась сама Керис: она получала их из растений, камеди, смолы, сажи, минеральных пигментов. Так в чем же заключалась магия? Керис не знала.
Однако помимо желания разгадать загадку, где-то в глубине души девушки жила самая заветная мечта: сделать такую карту самой. Для картографа не было большего вызова, а Керис не сомневалась: она картограф, а не просто женщина, предназначенная кому-то в жены, и не подвижница, из которой получится благочестивая Посвященная. Нет, она — картограф.
Керис становилась все более беспокойной и встревоженной; она понимала, что находится на пороге величайших перемен в жизни, но не знала, куда эти перемены ее поведут. Карта тромплери с ее непрерывно меняющимися контурами и оттенками, казалось, стала символом поворота в ее существовании. Заключенная в ней тайна была каким-то образом связана с тайной гибели отца Керис и с неопределенностью ее собственной судьбы.
Прагматизм говорил Керис, что для нее не существует никакой возможности стать мастером-картографом. Ну да, она умела пользоваться теодолитом, делать замеры и чертить точные карты; умела ездить верхом и стрелять из лука. Она сопровождала отца, когда тот занимался съемкой местности в Первом Постоянстве, и научилась от него многому. Однако в Неустойчивости Керис никогда не бывала и не знала бы, как там выжить. Как ни часто слышала она рассказы о странностях и опасностях Неустойчивости, на практике она была с ними незнакома. Представлялось сомнительным, что женщина в одиночку смогла бы путешествовать там даже при наилучшем стечении обстоятельств: когда доходило до стычек с Дикими и с Приспешниками, все решала сила мускулов. И наконец, никто не станет покупать карты у женщины, потому что не рискнет им доверять. Женщины могли быть повитухами и травницами, булочницами и портнихами, цирюльницами и ткачихами, но они никогда не становились кузнецами, законниками, трактирщиками, столярами — и картографами. Так велел Закон, а Закон нужно соблюдать. Женщину, которая попыталась бы взяться за ремесло, запрещенное Законом, высмеивали бы и оскорбляли, а главное, ее дело прогорело бы. В других наказаниях даже нужды не возникнет: у общества уже был прекрасный способ поставить ослушницу на место.
Необходимо поддерживать Порядок, а женщина, нарушившая Закон, угрожает Порядку; она ни у кого не найдет симпатии.
Лучшее, на что могла бы надеяться Керис, — делать то, что делала раньше для отца и что делала теперь для Фирла: создавать карты и безропотно отходить в тень, когда мужчину превозносят за прекрасно выполненную работу. Может быть, ей удастся найти кого-нибудь, кто оценит ее талант и возьмет ее в чертежницы…
Лучше гуща на дне стакана, чем совсем никакого питья…
Может быть.
Однажды вечером, перед самым закатом, Ерри предупредила Керис о появлении посетителя. Девушка уже закрыла ставни, но тут она распахнула дверь и выглянула наружу. Для покупателя, да даже и просто гостя, время было необычным, но Керис была скорее удивлена, чем напугана: в Кибблберри можно было не опасаться воров или бандитов.
Около конской поилки стоял оборванец, глядя на воду так, словно не мог решить: пить ее или не пить. Он был немолод и изможден; когда он поднял голову, на лице его оказалась написана бесконечная усталость. Лошади у путника не было, потрепанная одежда покрылась пылью.
Когда человек приблизился, Керис увидела у него на левой щеке клеймо — так метили осужденных преступников: полумесяц, перечеркнутый крестом. Значит, его судили дважды: один полумесяц означал мелкую кражу без применения насилия. Взгляд Керис переместился на левую руку человека, и тот поднял ее, как будто хотел, чтобы девушка увидела: два пальца были сломаны, а потом им не дали срастись прямо: еще одна метка вора. Более тяжелые преступления наказывались изгнанием из Постоянства, конечно, так что стоящий перед ней человек не мог быть особенно опасен.
