Но уснуть ей не удалось. Страх леденил ее тело и ее мысли. «Да падет на Неустойчивость проклятие! — думала она. — Ты ведь хотела оказаться в Неустойчивости, Керис, девочка моя! Ты всю жизнь этого хотела!»

Однако казалось, прошла целая жизнь с тех пор, как она чувствовала себя бабочкой, вырвавшейся на свободу, радующейся новой жизни.

Потом Керис подумала о Шейли, о Пирсе и немного всплакнула.

Керис проснулась, когда кто-то начал дергать ее за ногу сквозь одеяло. Она села на постели, сон слетел с нее. Было темно, но она сразу узнала фигуру Даврона, вырисовывающуюся на фоне ясного неба. Он опустился на колени и откинул клапан палатки, чтобы дотянуться до ее ноги.

Девушку охватил ужас, незваный, нежеланный.

— Твоя очередь нести дозор, — сказал он. — Вы с Портроном дежурите до рассвета — два часа.

Керис кивнула, стараясь не обнаружить страха.

— Как Скоу?

— Прекрасно. Мелдор дал ему снадобье, чтобы он уснул, и Скоу крепко спит.

— А то, что случилось вчера вечером, — еще один секрет, о котором ты не хочешь, чтобы я рассказывала?

Она скорее почувствовала, чем увидела его улыбку.

— Ну, теперь уже поздно скрывать, я думаю. Рассказывай кому хочешь — Портрон-то уж точно не промолчит.

— Так этого ты так стыдишься — использования леу?

Даврон рассмеялся, но в его смехе было больше боли, чем веселья.

— Ах нет, Керис. Этим я горжусь. — Он опустил клапан палатки и двинулся прочь. Керис оделась и натянула сапоги, гадая, почему вдруг у нее пересохло в горле.

«О Создатель, — подумала девушка, — почему, ну почему я не осталась в Кибблберри?»

Второй день пути оказался хуже, чем первый, а третий хуже, чем второй.

Все вокруг становилось все более странным и чуждым, все более гротескным. Когда наутро четвертого дня Скоу разжег костер, чтобы вскипятить чай, дрова разгорелись холодным зеленоватым огнем, так что вода никак не закипала. Потом, словно под влиянием искаженного ландшафта вокруг, продвижение товарищества вперед начало сталкиваться со все большим количеством трудностей. Целый день кобыла Гравала пугалась чего-то сама и пугала других лошадей. На одном из мулов Берейна незаметно отвязался мешок, свалился как раз тогда, когда путники двигались по узкому карнизу, и канул безвозвратно в пропасть. Лошадь Корриан умудрилась повредить ногу, и пришлось освободить ее от груза. Корриан пересела на свою вьючную лошадь, а мешки, которые та везла, распределили между другими животными, но все это замедляло продвижение товарищества.

Керис на протяжении всего своего детства слушала рассказы о Неустойчивости, однако к реальности девушка оказалась не готова: слишком непредсказуемо было все кругом. Путники ехали по ущелью, задыхаясь от жары, но, сделав поворот, мерзли под ледяным ветром и проливным дождем. Продираясь сквозь густые кусты, они видели, как позади них заросли рассыпаются в пыль. Море колышущейся травы, такой высокой, что всадники скрывались в ней с головой, сменялось голой пустошью, усеянной бездонными провалами. Керис рисовала это на картах, слышала, как Пирс и его приятели говорили о виденном в Неустойчивости, представляла все себе — даже утром того дня слышала рассказ Даврона о том, что их ожидает, — и все же ее непрерывно подстерегали неожиданности, по большей части неприятные. Пейзаж был более унылым, жара и холод более резкими, стебли травы более жесткими, дорога более неровной, а дождь более всепроницающим, чем ей казалось возможным. На карте были ее слова, написанные ее рукой: «обрывистое ущелье, дорога трудная»; «заросли травы с острыми колючками»; «опасные провалы в земле», — однако когда Керис видела все это воочию, оказывалось, будто она никогда ничего подобного не предвидела. Вся уверенность в себе, вся юношеская заносчивость покинули девушку.

«И я еще собиралась стать картографом! — думала Керис. — Да я пяти минут не протянула бы тут в одиночестве…»

Она постоянно вспоминала Пирса: половину каждого года проводил он здесь, чаще всего в одиночку, разведывая и нанося на карту все опасные места. Маршрут, по которому они двигались, был проложен им. Пирс, должно быть, разведал дюжину других, выбирая самый безопасный, самый легкий. Керис теперь, благодаря тому, что в небольшой мере испытала то, что пришлось вынести Пирсу, лучше могла оценить выносливость и бесстрашие отца.

И все же ей трудно было убедить себя — особенно когда шел непрерывный дождь, — что на их долю выпало более легкое путешествие, чем при геодезической разведке.

Унылые бурые тучи, проливающие потоки дождя, висели над самой головой, влага окрашивала все вокруг в однообразный серый цвет. Даже на вкус воздух казался кислым. Раз или два Керис показалось, будто она замечает за завесой дождя зловещие темные силуэты, следующие за путниками, иногда до нее долетало затхлое зловоние — типичный запах Диких, и девушка с ужасом думала о том, что ждет их ночью.

— Саблезубы или кто-то вроде них, — услышала Керис слова Даврона. Искоса взглянув на девушку, проводник добавил: — Может быть, их предки, до того как Разрушитель сделал их мечеными, были обычными ласковыми домашними кошками.

Лошади спотыкались, скользили, падали. Керис радовалась сварливой надежности Игрейны, ее уверенному шагу. Однако и Корриан, и Квирк побывали в грязи, свалившись с коней. К счастью, никто из них не пострадал, а лошади не убежали. Корриан потом всю дорогу, стряхивая с одежды прилипшую грязь, не переставала ругаться. Керис никогда раньше не слышала таких проклятий; многие даже были ей непонятны, хотя в том, что они имеют отношение к сексуальной жизни несчастного коня, сомневаться не приходилось. Девушка начала догадываться, какова была профессия Корриан в славном городе Драмлине.

Иногда приходилось спешиваться и вести лошадей в поводу; при этом Гравал непрерывно падал и поскальзывался, виня в этом свои сапоги, и натыкался на других или путался у них под ногами. Только и слышалось:

— Извините… Мне так жаль… Я не хотел… Это все мои сапоги — у них, понимаете ли, очень скользкие подошвы. Нужно бы набить в них гвоздей — но я же не знал… Ох, простите!

— Если паршивец скажет это еще хоть разок, я пну его грязным сапогом, — проворчала Корриан. — Кривоногий недотепа! Я уж думала, не найдется на свете мужчины, с которым я не завалилась бы в койку, если очень припрет, но, поверьте, этот — исключение. У меня от него мурашки по спине бегают. Шелудивый щенок, извалявшийся в навозе… Извиняется, извиняется, — нет чтобы сделать для разнообразия хоть что-то как следует. Только и умеет, что изгадить все, а потом прощения просить!

Корриан выразила чувства, которые разделяли все — даже Портрон, всегда старавшийся быть милосердным из принципа, и Мелдор, которому ни при каких обстоятельствах, казалось, не изменяла вежливость. Даврон, с изумлением заметила Керис, с трудом сдерживал смех. Девушке он казался не таким человеком, который способен оценить красочные эпитеты, которыми Корриан награждала Гравала. Впрочем, Керис начинала сомневаться, что понимает хоть что-то в загадочном проводнике.

На ночь путники разбили лагерь на склоне холма под защитой нависшей скалы. К счастью, дождь прекратился и костер горел нормально, но низкие тучи не давали разглядеть окрестности, а вокруг было мало топлива. Поэтому был разложен всего один костер, и каждый внес свою лепту в общую похлебку. Берейн принялся жаловаться, что он тратит лучшие продукты (его взнос состоял из ямса, большого куска вяленого мяса и горсти крупы), и пожелал, чтобы его доля ему и досталась. Корриан оскалилась на него и спросила: почему бы ему, засранцу такому, не вырезать свои инициалы на каждой крупинке, чтобы не ошибиться?