— Теперь, когда у меня было время все обдумать, я вижу, что это единственное возможное объяснение. К тому же ты выдала себя, когда заговорила о своем желании изготовить карту тромплери. Что могло родить у тебя такую мечту, если бы ты уже не видела образец?

Керис кивнула, понимая, что слишком испугана и не сможет отрицать очевидности.

— У меня была только одна, — прошептала она, не в силах говорить громче. — Мне передали ее вместе с вещами отца.

— Так, значит, Цисси Вудраг прозевала ее, а? Придется ее наказать за это. — Карасма продолжал многозначительно смотреть на Керис. Он наслаждался ее страхом, как бы ни пыталась она скрыть свои чувства, и его улыбка рождала в ней новый ужас. — Где теперь карта?

— Я ее уничтожила. — «Он же никогда в такое не поверит!» Однако Карасма поверил. Каким-то образом он проник в сознание Керис и рылся там, с легкостью определяя, какие ее ответы правдивы. С нежеланной прозорливостью — или это было его обещание? — девушка поняла: если она солжет, то умрет.

— Ах, — протянул Разрушитель, — так вот почему прошлой ночью в твоей палатке вспыхнула леу?

— Да. Я сожгла карту.

— Почему?

— Потому что боялась: ты пошлешь за ней своего Приспешника и он ее найдет… Я не знала, что она так вспыхнет.

— А показывала ли ты карту своим друзьям?

— Нет.

Он обдумывал ответ Керис, опершись подбородком на руку. Карасма сиял здоровьем, силой и красотой, но все эти качества были отвратительны: здоровье казалось паразитическим, сила — жестокой, красота — безжалостной.

— Итак… Ты видела карту тромплери. Изучила ее. И ты, глупое дитя, сообщила мне, что мечтаешь овладеть этим искусством… Я не могу рисковать тем, что тебе такое удастся.

Керис неподвижно стояла на коленях у его ног, чувствуя во рту горечь.

«Ну так кончай скорее, ты, мерзкое чудовище!»

Карасма усмехнулся, словно прочтя ее мысль.

— Радость, — сказал он с намеренной жестокостью, — заключается в том, чтобы жертва страдала долго. Почему, как ты думаешь, твой мастер проводник все еще бродит по Неустойчивости? Именно по этой причине я и тебя не убью. Пока. — Он взмахнул рукой, и сгусток леу размером с дыню отделился от потока. Карасма щелкнул пальцами, и шар леу послушно начал вращаться, сокращаясь при этом в объеме. Цвет его становился более темным, словно наливаясь яростью. Когда шар достиг размеров большого яблока, Карасма кинул его Керис, приказав:

— Возьми его в руки.

Керис стало ужасно страшно; угроза в улыбке Разрушителя, казалось, вот-вот заставит ее сердце разорваться на части.

— Возьми же, — мягко повторил Карасма.

Пытаться противиться его воле было так же бесполезно, как мечтать расправить крылья и улететь прочь. Керис протянула руки и поймала в воздухе шар.

В первый момент яркая вспышка ослепила девушку, но она не почувствовала боли. Потом ее руки конвульсивно дернулись, и Керис завизжала.

Она все еще кричала, когда, по прошествии целых столетий, ее нашел Даврон.

Вопли раздались, когда Даврон не спустился еще и на четверть высоты скалы.

Боль, которая в них звучала, затопила его разум ужасом. На мгновение он замер неподвижно, собирая все свое мужество и силы, потом поспешил туда, откуда долетали звуки. Керис была жива, а он считал ее мертвой, хоть и убеждал себя в обратном, и какая-то часть его души возрадовалась крикам боли; эта часть хотела, чтобы вопли все продолжались, потому что, пока они звучали, Керис продолжала жить… Остальная часть его сознания съежилась, не желая слышать, не желая знать, потому что если бы Даврон осознал всю глубину страдания девушки, он лишился бы рассудка.

И когда наконец он вошел в леу, Даврон, возможно, был отчасти безумен.

Разрушитель все еще сидел на своем троне, небрежно откинувшись, наслаждаясь мучениями живого существа перед собой. Однако в нем была заметна усталость: он затратил много сил, потому что ему пришлось иметь дело с одной из последовательниц Создателя. Порядок всегда стремился утвердить себя, и Карасме приходилось все время этому противиться, и противиться вдвойне, оказавшись лицом к лицу с твердой верой Керис в Создателя. Когда сквозь завихрения леу к девушке устремился Даврон и рукоятью кнута выбил из ее рук шар, Карасма только лениво улыбнулся.

Даврон в ужасе смотрел на руки Керис.

На мгновение охвативший его гнев чуть не погрузил его в окончательное безумие; однако если Даврон что и умел делать, и делать хорошо, — это владеть собой. Дрожь прошла по его телу, и рука, стиснувшая нож, разжалась.

Керис больше не кричала. Она молча плакала, вытянув руки, словно отстраняя от себя изуродованные кисти. Даврону мучительно хотелось обнять ее, гладить ее волосы, шептать слова утешения.

Ничего этого сделать он не мог. Он был неприкасаемым.

Кисти рук Керис превратились в высохшие птичьи лапы. Карасма не мог сделать ее — леувидицу — меченой, не мог лишить ее существования или убить, потому что она принадлежала Создателю, поэтому он причинил ей весь вред, какой только был в его власти. Он иссушил ее руки. Вся влага покинула ее плоть ниже запястий. Он мумифицировал часть живого тела.

Керис не могла теперь согнуть пальцы, не могла пошевелить кистью. Кости обтягивала коричневая кожа, словно высохшая на солнце шкурка погибшего в пустыне зверька. Она посмотрела на кошмарные когти, которыми стали ее руки, и подняла глаза на Разрушителя.

— Ну вот, теперь ты никогда не начертишь карту тромплери, — протянул тот.

Боль ушла еще до того, как Даврон выбил у нее из рук шар леу. В пальцах не осталось ничего, что еще могло бы болеть, однако Керис продолжала кричать, не в силах остановиться, не в силах думать до тех пор, пока перед ней оставался источник ее уродства.

Она продолжала стоять перед Карасмой, отказываясь примириться с видом своих бесполезных рук, стремясь спрятать их от Даврона, мечтая броситься в его объятия. Она этого не сделала. Она просто стояла и смотрела на свои руки и старалась убедить себя в том, что они принадлежат ей. Ниже запястий были засохшие почерневшие палки, нечто искусственное, не способное ни чувствовать, ни двигаться. Керис взглянула на Даврона и подавила рыдание.

И тут Карасма сказал ей, что изуродовал ее для того, чтобы она никогда не смогла создать карту тромплери. Разум Керис начал оживать. Не веря себе, девушка подумала: он не знает, как делаются такие карты! Она почувствовала, как ею овладевает истерия. Он сделал эту чудовищную вещь с ее руками, думая, что сможет ее остановить! Но она опередила Карасму: Гавейн увозил письма к картографам. Керис хотелось рассмеяться, но она не смогла этого сделать: ирония причиняла слишком сильную боль. Она навсегда стала калекой, была теперь из-за своего уродства обречена всю жизнь прожить в Неустойчивости — только потому, что Карасма считал: руки ей нужны для того, чтобы раскрыть секрет карт тромплери. В этом была ее трагедия, и это было несказанно смешно.

Владыка Карасма смотрел мимо Керис на Даврона.

— Ты обладаешь удивительным даром искушать мое терпение, Сторре.

— Это взаимно.

— Можешь сообщить Эдиону, что я теперь знаю, кто он такой. Знаю, что он делает. И пожалуй, ты теперь догадываешься, каково будет твое задание, а, мастер проводник?

Даврон кивнул:

— Ты, несомненно, сообщишь мне точный момент и все детали, когда придет время, однако я всегда считал, что знаю, чего ты от меня потребуешь. — На самом деле догадка принадлежала Мелдору, но Даврон хотел продемонстрировать Карасме свою силу, а не неуверенность.

— Я, пожалуй, включу и твою новую пассию в список. Глаза Даврона сузились и сверкнули. Разрушитель рассмеялся:

— Это добавит… остроты. Для нас обоих. — Его золотые глаза взглянули на Керис. — Его рука пресечет твою жизнь, госпожа.

— Сомневаюсь, что ты можешь на этом настаивать, — пожав плечами, протянул Даврон. — Она принадлежит Создателю. Кроме того, нет никакой необходимости нам быть все время вместе. А я должен выполнить лишь один твой приказ, ты не забыл?