— Как вы хорошо это сказали. Вы правы, я никогда раньше над этим не задумывалась. Прошу вас, соглашайтесь, откажитесь от других заказов. Вы же можете работать с фотографиями, правда? А то не получится сюрприза.

— Я часто так делаю, особенно когда речь идет о детях. Они такие непоседливые.

— Отлично. Вот моя карточка. Если вы напишете свое имя и адрес, я попрошу моего бухгалтера завтра же заехать к вам, подписать все необходимые бумаги и уладить финансовые вопросы. Вы скажете ему, что вас устроит — чек или наличные. О бог мой, вы же еще не согласились. Скажите же да! Да? О, какое облегчение! Теперь я смогу спокойно сидеть и наслаждаться аукционом, а не думать о том, делать мне ставку или нет.

— Я тоже не собираюсь волноваться по этому поводу, — согласилась с ней Полли.

— Вот только…

— Что?

— Видите ли, многие мои подруги непременно обратятся к вам, как только увидят миниатюры. Боюсь, вы станете чрезвычайно популярной. Я была бы вам очень признательна, если бы вы позвонили мне, прежде чем примете заказ. Я не хочу, чтобы меня копировали все, кому не лень. Пусть мои девочки побудут оригинальными хотя бы год.

— Целый год? — Полли с сомнением покачала головой.

— Ну полгода. Неужели я прошу так много?

— Хорошо. Так и договоримся. — Полли решительно кивнула. Она как раз умножила цену на десять и обеспечила себя работой на многие годы. Не зря богиня аукциона спустилась с высоты и покинула Вест-Сайд, усмехнулась про себя Полли, возвращая портрет Джейн на место. Где еще познакомишься с такими богатыми людьми?

Сэм сидел рядом с Тессой в удобном кресле в тишине отдельной ложи наверху. Этим вечером они остались одни. Внизу бурлило людское море. Им дали бинокли, и Гамильтон Скотт на подиуме, казалось, стоял совсем рядом с ними. Они не могли видеть, как увеличиваются ставки, но слышали все через установленные в ложе динамики.

— Дорогой, — Тесса повернулась к Сэму, — сразу после аукциона Мэгги выведет нас отсюда. Она поедет с нами в отель. Я хочу попросить ее об одном одолжении. Ты не станешь возражать, если мы вдвоем посидим немного в баре, а ты поднимешься в номер?

— Конечно, не стану. К тому времени я буду уже вне игры. На меня всегда так действует вид людей, тратящих миллионы. Единственный раз, когда я приехал в Лас-Вегас, я заснул под столом для игры в блэк-джек.

— Но сегодня-то все ради благого дела, — Тесса улыбнулась ему. Это была странная, загадочная улыбка ее губ, созданных для поцелуев. В ее глазах светилась такая любовь, что Сэму пришлось сжать пальцы в кулак, чтобы, не дай бог, не заплакать. Она никогда еще не выглядела такой живой, никогда ее лицо не было столь выразительным.

Сэм знал, что в этот день Тесса впервые использовала болеутоляющий пластырь. Он почувствовал это, когда обнимал ее на прощание утром, собираясь идти в университет. Тесса сказала ему, что это средство действует три дня.

— Это для тех, кто не следит за временем, — объяснила она, почти радуясь достижениям медицины. — Я пользуюсь самым лучшим, что может предложить наука.

— Боли начались давно?

— Всего несколько дней назад. Забавно, но я почувствовала, что мне необходимо прожить с этой болью некоторое время, осознать ее, прочувствовать. Не знаю, почему. И только потом я воспользовалась пластырем и ощутила, как она отступает.

— Ты обещаешь мне хорошо поесть за ленчем?

— А куда деваться? Я ем вместе с Мэгги, а она следит за тем, чтобы я проглотила все до последнего куска. Вчера она придумала самый калорийный, самый дорогой ленч в городе — две половинки авокадо, наполненные черной икрой.

— Только не говори мне, что и себе она заказала то же самое!

— Разумеется, нет. Для нее это слишком солоно и чересчур калорийно. Мне кажется, так всегда бывает. Когда можешь есть, тебе не хочется, а когда хочется, тогда нельзя. Это какой-то универсальный закон. Я ненавижу все эти универсальные законы. Не знаю ни одного, который мне бы понравился. Ты со мной не согласен?

— Ты же знаешь, что согласен.

Они без слов достигли соглашения, что у них еще есть время, много времени для обсуждения всего, чего захочется Тессе. А если она не захочет, то и не надо. Решать будет она сама.

Сэм знал и понимал только одно: он будет с ней рядом до самого конца, он пройдет вместе с ней весь путь. Он любил ее с каждым днем все сильнее, и они оба чувствовали это. Единственное, что приходилось скрывать Сэму, — это свой страх, панический страх перед будущим без Тессы, преследовавший его постоянно.

Громкий удар молотка отвлек его от размышлений. В зале наступила полная тишина.

— Добрый вечер, дамы и господа, — объявил Гамильтон Скотт своим глубоким бархатным голосом. — Добро пожаловать в фирму «Скотт и Скотт». Мы начинаем наш исторический аукцион по продаже потрясающих драгоценностей из коллекции мисс Тессы Кент.

Тесса и Мэгги вошли в кафе отеля «Карлайл» под звуки песни Бобби Шорта «Туманный день в Лондоне». Тессу узнали, раздались приветственные аплодисменты. Как только аукцион закончился, о его результатах стало известно по всему миру. А на Манхэттене благодаря радио, телевидению и досужим сплетникам новость распространилась еще быстрее. Тесса не успела даже доехать до гостиницы.

Драгоценности были проданы за сто шестьдесят два миллиона долларов. Эта сумма более чем в три раза превысила выручку от аукциона драгоценностей герцогини Виндзорской в 1987 году. Ни одно украшение не было продано дешевле, чем за цену, в пять-шесть раз превышающую стартовую. Были побиты все рекорды.

Тесса помахала рукой и улыбнулась приветствовавшим ее людям. Тессу с дочерью отвели к уединенному столику, который был заказан заранее. Им сразу же налили шампанское. Тесса свободно откинулась на банкетке, вздохнула с облегчением и едва удержалась, чтобы не замурлыкать себе под нос.

— Давай больше никогда не будем устраивать никаких аукционов, — сказала Тесса, когда им принесли еду. Их столик стоял в стороне отдельно, и они могли спокойно беседовать.

— Согласна, если только ты не припрятала кое-что и не собираешься вскоре продать и это.

— Остался только жемчуг, мое обручальное кольцо и камеи. Я чувствую себя так хорошо, словно освободила все шкафы от одежды, которую ни разу не надела за последние два года.

— Я слышала эту теорию, — сказала Мэгги. — Говорят, это полезно, только я ношу вещи до тех пор, пока они полностью не изнашиваются. И если я выброшу одну из четырех рубашек Барни, с ним случится удар. Хотя, знаешь ли, как раз одну из них он никогда не надевает.

— Не трогай ее, поверь мне на слово. Она ему зачем-то нужна. Я знаю о мужчинах больше, чем ты когда-либо сможешь узнать, малышка.

— Об этом я ничего не знаю, но с удовольствием послушаю. Я люблю кровавые подробности, — ответила Мэгги. — Почему у меня такое ощущение, что мы здесь по причине, известной только тебе? Почему, интересно, Сэм отправился наверх, отказавшись присоединиться к нам под предлогом того, что просто засыпает на ходу? Мне показалось, что он не прочь выпить и сна у него ни в одном глазу. Все это очень подозрительно.

— У него страшный приступ аукционной лихорадки, — засмеялась Тесса. — Я еще ни разу не видела, чтобы мужчина пришел в такое возбуждение. Это было в десять раз хуже, чем когда он смотрит суперкубок. Ему необходимо выпить успокоительное и лечь в постель.

— Он удивился тому, что у тебя оказалось так много драгоценностей?

— Сэм видел каталог, пролистал его пару раз, полюбовался фотографиями Пенна, присвистнул, когда увидел мои снимки. Но ему даже в голову не пришло читать описания. Сегодняшний вечер стал для него откровением. Когда начался аукцион и колье из изумрудов было продано всего за несколько минут за одиннадцать миллионов долларов, он как будто получил удар по носу. Даже я была ошеломлена.

Это оказался единственный раз за все время аукциона, когда Тесса с трудом сдержала слезы. Воспоминания о том волшебном вечере с Люком, о запахе лаванды, о теплом ветре Прованса, о великолепном платье от Диора, которое она надела впервые… Ей казалось, что с тех пор прошло миллион лет. Неужели никогда больше такой вечер не повторится для нее? Да, никогда. Никогда больше. Разве в зале найдется женщина, которая может наслаждаться такими же воспоминаниями? Так уговаривала себя Тесса, пока Гамильтон Скотт продавал ожерелье с изумрудами, и ей удалось остановить глупые слезы, так и не пролившиеся из ее глаз.