Маркус не ответил и, спустя какое-то время, Риана продолжила:

— Зиккурат для валькирии — это всё. Больше, чем жизнь. Там мы рождаемся, там проходим обучение. Там видим братьев и приносим обеты. Зиккурат — это мир, в котором живёт каждый из нас. Думаю, тебе этого не понять.

— Я понимаю, — сказал Маркус глухо и, почувствовав устремлённый на него взгляд валькирии, нехотя добавил: — В Риме, где я вырос, главным словом было «патриотизм». Может быть потому, что тогда нам ещё было с кем воевать. Меня старательно учили, что Рим — это мир. Это жизнь. Это то, что больше нас. То, за что мы должны будем умирать.

— Что-то я не вижу, чтобы кто-то из даэвов верил в эти слова.

— Может и верили когда-то… когда были детьми. Но скорее, не верили никогда.

— А ты?

— А я вырос… И увидел, что Рима, который меня научили любить — нет. А тот Рим, в котором мне предстоит жить — не заслуживает моей любви.

— В этом я могу тебя понять, — сказала Риана негромко, не глядя на него. — Мира, ради которого я должна была убивать и умереть — больше нет. А я жива. Мне не просто это осознать.

— Тебе придётся привыкнуть жить без него, — сказал Маркус.

— Ты привык? — Риана бросила на него быстрый взгляд.

Маркус долго молчал, а потом глухо произнёс:

— Нет.

Наступила тишина. Только ветер завывал над крышами домов. Где-то вдалеке негромко шелестел волнами океан, и собака скреблась под воротами одного из особняков.

— Расскажи мне про храмы, — негромко попросил Маркус.

— Это приказ?

— Нет.

Риана помолчала, а затем спросила:

— Что тебе рассказать?

Маркус повёл плечом.

— Я не имею в виду то, что ты так боишься доверить даэвам.

Риана удивлённо посмотрела на него, и Маркус усмехнулся.

— Это видно по глазам. Расскажи о том, что нет нужды скрывать.

Риана задумалась.

— С балкона храма, в котором я родилась, были видны вершины гор. По расщелине вдоль склонов сбегали водопады — их было пять. Я приходила смотреть и мечтала, как однажды поднимусь в небо и отправлюсь туда, к ним, в полёт.

Риана стиснула кулаки и замолкла.

Маркус искоса посмотрел на неё.

— Почему ты не сделала этого тогда?

— Это было запрещено.

Больше Маркусу ни слова не удалось вытянуть из неё.

Идея посетить Термы пришла Маркусу в голову довольно внезапно — и основной причиной её было желание увидеть Риану голой.

Мысли об этом преследовали его частенько с самого утра, потому что Риана спала, не раздеваясь, и, просыпаясь в своей просторной кровати под шёлковым покрывалом, обнажённый Цебитар, потягиваясь, первым делом видел затянутую в броню многослойной одежды рабыню. Та, как правило, устраивалась на скамье около двери.

У Маркуса была и собственная купальня, соединённая со спальней коротким коридором. Однажды Маркус попытался заманить Риану туда, но та смотрела на обнажённого даэва с таким ужасом, что Маркус впервые в жизни ощутил неуверенность в своей неотразимой красоте. Незаметно оглядев себя с головы до ног, он убедился, что с телом по-прежнему всё хорошо, но от задуманного вынужден был отступить — и просто приказал Риане отужинать с ним. Та нехотя сняла камзол и, устроившись на скамье возле бассейна, послушно принялась за трапезу. Всё время, пока они ели, валькирия оставалась мрачна и замкнута, и желания снять хотя бы рубашку ни разу не проявила — хотя жара стояла такая, что даже голышом можно было сойти с ума.

Однако вряд ли в общественной терме невольнице удалось бы выкрутиться так легко. Маркус успел заметить, что вопреки всем попыткам показать свою независимость, общественное мнение значит для Рианы весьма много, и та в лепёшку разобьётся, чтобы не показаться «проклятым даэвам» смешной. Вряд ли она стала бы сидеть в камзоле в окружении абсолютно голых людей — тем более, что, как успел заметить Маркус в Колизее, той абсолютно нечего было скрывать.

Для выхода была выбрана среда — спустя три дня после того, как Маркус ознакомил Риану с кругом своего общения. О том, что все те же люди могут встретиться им и в термах, он рабыню предупреждать не стал — это подразумевалось само собой. Единственным, кто по-прежнему беспокоил Маркуса, был Кэнсорин. Именно из-за него он долгое время предпочитал не брать Риану с собой в свет, потому как интуиция подсказывала ему, что поведение этого человека он не сможет предсказать. Кэнсорин долго обещал покинуть город и уплыть на юг по торговым делам и вот, наконец, воплотил своё намерение в жизнь. Однако, когда он собирается вернуться, Цебитар предсказать не мог.

«Не буду же я сидеть дома из-за одного жалкого полукровки», — с раздражением думал он, покидая особняк.

Маркус ехал верхом на своём любимом Фризском* жеребце. Конь Рианы вышагивал на полкорпуса позади него.

Спустя полчаса езды квадратная платформа, покрытая зеленью, стала видна вдалеке. Западная её часть врезалась в Авентинский холм, а восточная нависала над долиной. С этой стороны её удерживала многоярусная арочная конструкция высотой с пятиэтажный дом. В тени под платформой виднелись печки, склады топлива и цистерны с водой.

Маркус, по мере приближения, поглядывал на спутницу, ожидая увидеть восхищение на её лице, но перехватив взгляд патриция, та лишь сказала:

— Так строили валькирии.

Маркус поджал губы и крепче стиснул поводья коня.

Центральная арка, возвышавшаяся над платформой, служила входом в термы. Миновав её, они въехали на аллею, по обе стороны которой росли кипарисы. В конце её виднелись ворота, изображавшие головы очередного всемогущего божества. Проследив за взглядом Рианы Маркус прояснил:

— Это Нептун. Род, наследовавший ему — угас. Наследники, завладевшие руной по праву силы, хотели оставить термы себе — но император их конфисковал. От прежних хозяев остался только этот знак.

Оставив коней, они вошли внутрь. Тут же девушки-рабыни подскочили к патрицию и принялись заботливо стягивать с него камзол. Риана предчувствовала повторение недавнего выхода в свет, когда её ролью станет молчаливо стоять за спиной, но дело стремительно приняло иной оборот — Маркус подал рабыням знак. Одна из них с сомнением воззрилась на Риану, пока другая продолжала стягивать с Маркуса сапог.

— Она будет меня развлекать, — пояснил Маркус. Рабыня покорно кивнула и, приблизившись к Риане со спины, принялась стягивать и её камзол.

Риана растерянно смотрела на своего патриция. Она понимала, что в присутствии посторонних лишнего себе лучше не позволять, но раздеваться абсолютно не хотела.

— Мы в купальне, Риана, — сказал Маркус, позволив тени нетерпения прорваться в голос, — все кругом будут голыми. В бархатном камзоле ты будешь выглядеть смешно.

Аргумент произвёл неожиданно сильный эффект — Риана отступила от рабыни и принялась быстро, как будто ей дали на это всего сорок секунд, стягивать с себя одежду — один предмет за другим. Стопка аккуратно сложенных вещей стремительно росла на скамье, а Маркус стал забывать о собственном раздевании, увлечённый зрелищем этого неправильного, но весьма соблазнительного стриптиза.

Тело Рианы было стройным и подтянутым, хотя теперь, когда она провела в доме Цебитара несколько недель, худоба уже не так бросалась в глаза.

Маркус испытал настойчивое желание подойти к ней и провести рукой по бёдрам, изучая горячую кожу. Наклониться, впиться поцелуем в стройную шею и целовать дальше, пробуя это тело дюйм за дюймом на вкус.

Маркус мотнул головой, отгоняя навязчивую фантазию, которая и без того нет-нет да и давала о себе знать.

Риана тем временем замешкалась, придерживая обмотанную вокруг бёдер тряпицу рукой. Маркусу было более чем интересно узнать, что находится под ней. В тот раз, когда Риану только доставили в его дом, он имел возможность изучить тело Рианы целиком — но не стал, решив, что время ещё придёт. Теперь же собственная рабыня, похоже, собиралась ему в этом удовольствии отказать.