- Я не боюсь.

***************

Рустам усмехается, затем берет пистолет со стола и начинает объяснять, как правильно держать оружие.

- Это называется стойка Вивера. Правой рукой обхватываешь рукоять пистолета, слегка сгибаешь в локте, несильно. Левой рукой обхватываешь кисть правой, сгибаешь в локте сильнее, локоть должен смотреть вниз. Левую ногу выносишь вперед, сгибаешь в колене, правую отставляешь назад, стопу разворачиваешь на сорок пять градусов...

Я наблюдаю за ним, стараясь вслушиваться в теоретические основы стрельбы, которые он озвучивает. Рустаму невероятно идет оружие. Так ведь говорят, правда? Может ли мужчине идти оружие или не идти? Наверное, может, потому что пистолет в руках Рустама придает ему еще больше мужественности, силы и агрессивности, которая и без того исходит от мужчины. Не думаю, что любой представитель сильного пола выглядел бы так же правильно и впечатляюще с оружием в руках.

-... в момент выстрела правой рукой толкаешь пистолет от себя, а левой наоборот тянешь к себе. Это компенсирует отдачу. Яна, ты меня слушаешь?

Я вздрагиваю и перевожу взгляд с рук мужчины на лицо. Он улыбается. К щекам и шее тут же приливает волна жара. Смущение и стыд захлестывают меня, потому что в который раз я поймана за разглядыванием.

- Да... я слушаю...

- Хорошо, - снова ухмыляется. Наслаждается моим смущением?

- Теперь слушай внимательно, как прицеливаться...

Боже, я никогда не смогу стрелять... Это слишком сложно. Ну или если смогу, то просто куда-то, в неизвестность, в пустоту. По мишени точно нет. Как, интересно, стреляют люди, когда возникает необходимость резко выхватить пистолет и сразу стрелять? Как вообще можно попасть?

Рустам делает несколько выстрелов. От хлопоков, звучащих приглушенно благодаря наушникам, я подпрыгиваю на месте, но взгляд оторвать от мужчины не могу. Это очень красиво...

- Теперь идем. Попробуем вместе, - подзывает меня к себе. Я встаю прямо перед ним, чувствуя его крепкое тело позади и исходящий от него жар. Рустам вкладывает пистолет в мои руки, показывает, как правильно держать, затем скользит ладонями вниз на талию, чуть прогибает, проводит пальцами по голому бедру.

По коже бегут мурашки.

- Чуть вперед... А эту ногу назад. Согни здесь. Вот так.

Меня снова колотит от его близости, а сейчас нужно ведь будет стрелять...

- Чшш... малыш. Все хорошо. Ничего не бойся. Я помогу тебе, - поднимается и хрипит мне в ухо, словно не понимает, что дрожу я вовсе не от страха перед стрельбой. Он так действует на меня.

- Готова?

- Да... - выдавливаю, делая глубокий вдох и стараясь думать о пистолете в руках и мишени, а не о мужчине, прижимающемся к спине и ягодицам.

Он поправляет наушники, затем снова кладет руки поверх моих.

Первый выстрел звучит абсолютно неожиданно, хотя я все делаю, как говорит Рустам, просто я будто не ожидаю этого. Будто резко во мне образуется пробоина, из которой начинает литься адреналин. Отдача сильная, но Рустам крепко держит мои руки.

- Вооох, - выдыхаю я, после чего из горло вырывается нервный смешок.

Рустам тоже смеется, наклонив голову чуть ниже и обдав мою щеку теплым дыханием.

- Еще разок?

Я киваю.

Снова звучит выстрел.

Рустам целует меня в шею...

И еще один.

Его губы прикусывают мочку уха...

- Я знаю, что ты злишься на меня. За мою любовь, за желание. Знаю, что ты чувствуешь, малыш. Но ведь дело не совсем во мне, да, Яна? Ты злишься на себя. На свои чувства, которые отвергаешь. Знаю, как больно тебе было, когда мама заболела, когда умерла, и знаю, как больно тебе сейчас. Ты думаешь, что предаешь ее, но это не так. Ты самый верный и искренний человек на Земле, и твоя мама об этом знала. Жизнь продолжается, Яна. Перестань хоронить себя в своей боли и ложных стремлениях, в своих сомнениях и страхах, толкающих тебя на неправильный путь. Я знаю, ты обещала маме многое, но меньше всего на свете она бы хотела, чтобы ты была не собой, и чтобы ты страдала.

Еще выстрел. Из глаз начинают течь слезы.

- Не хочу, чтобы ты эту боль в себе держала.

- Замолчи...

- Я знаю, что пугает и причиняет тебе боль сильнее всего.

- Не говори... ничего...

- Я знаю, почему ты перестала рисовать. Да, я заметил, Яна.

- Рустам...

- Ты думаешь, что твоей маме стало плохо на твой день рождения, потому что она узнала твою тайну.

- Замолчи!

Еще два выстрела.

- Она не знала, малыш.

Прикусываю губу, чувствуя, как руки, сжимающие рукоять пистолета, начинают дрожать, слезы стекают по щекам и капают на шею, Рустам их собирает губами, осторожно отлепляет мои пальцы от пистолета и кладет оружие на стол. Затем разворачивает меня к себе, целует в губы и приподнимает за бедра, вынужая меня обхватить его талию ногами, а руками обнять за шею.

- Чшш... любимая. Все будет хорошо, малыш. Ты только поверь мне. В тебе нет ничего неправильного. Нет ничего, чего стоило бы стыдиться. И ты ни в чем не виновата, малыш.

Несет меня куда-то, пока я тихо плачу, позволяя небольшой части боли, сидящей во мне, вырваться. Он гладит меня по спине, не спуская с рук, укрывает пиджаком. Временное пространство будто разрывается, помещая меня в черную дыру, в которой гаснет окружающий мир, люди, тир и улица, и даже дорога до дома поглощается темнотой и потоком моих слез. Сейчас я только чувствую. Пропускаю через себя боль и выпускаю ее. Только в комнате, когда Рустам опускает меня на постель, я понимаю, что мы приехали домой.

Я прошу его уйти. Оставить меня одну ненадолго, и он уходит. Молча, не говоря ни слова. Просто закрывает за собой дверь комнаты. Мне необходимо побыть в одиночестве, переварить чувства и слова, что он сказал.

"Она не знала..."

А он, получается, знает? Всегда знал...

"Ты ни в чем не виновата..."

Как же... Почему же я тогда испытываю столь всепоглощающее чувство вины и раскаяния?

"Я знаю, почему ты перестала рисовать..."

Слишком много ты знаешь, Рустам...

Смотрю в потолок, лежа на кровати и сложив руки на груди. После слез мне лишь немного стало легче. Больше я не плачу, глаза горят, будто в них песка насыпали, в груди открытая рана, из которой наружу рвется боль. Как она вырвалась, ведь я так долго ее удерживала?

В голове вспышками мелькают воспоминания о том самом дне моего рождения, который я предпочла бы не вспоминать. Почти месяц, как маме поставили диагноз. Я не хотела никуда идти, не хотела ее оставлять, но они с Рустамом после небольшого семейного обеда уговорили меня сходить куда-нибудь развеяться. Я отправилась в кино, договорилась со знакомыми девочками. В их компании мне было невероятно тяжело и скучно, потому что они веселились, а я не могла. Я рано ушла. Рустам и мама не знали, что я вернулась. В доме было темно и тихо, когда я вошла, на цыпочках поднялась наверх и юркунла в свою комнату, где собиралась провести остатки безрадостного дня. Мне не спалось, поэтому, воткнув наушники в уши и включив музыку, я взяла карандаш, лист и вышла в кордиор, уселась у окна, откуда открывается вид на бассейн. Рисовать я уже тогда с трудом могла, ничего не выходило, но все еще не оставляла попыток. После той ночи оставила...

Рустам вышел к бассейну. Сначала я не придала значения его появлению, продолжая просто выводить линии на листке, но потом мужчина стал раздеваться. Я должна была отвернуться, должна была уйти, но... не смогла. Это мой позор. Мой грех. Мой тайна. Я продолжала сидеть на полу, как приклеенная, и смотреть на Рустама.

Он разделся полностью. Стоял сначала спиной к дому. Я скользила взглядом по его спине и ягодицам, думала о том, какой он красивый, сжимала бедра и продолжала чиркать карандашом. Затем он повернулся, чтобы кинуть вещи на шезлонг. И даже тогда я не отвернулась. Сама не заметила, как начала рисовать его тело. Очертания его ног, члена, плоский живот, крепкую, покрытую волосами грудь. Рустам прыгнул в воду, я вздрогнула и сильно сжала пальцами карандаш так, что он сломался, часть отлетела в сторону, а когда я повернулась, чтобы поднять его и одновеременно с этим перевести дух, увидела маму, она сползала по стенке вниз, на пол, держась за грудь. Из-за музыки я не слышала, как она подошла. Меня пронзил ужас. Я вскочила, отбросив лист и смартфон с наушниками в сторону.