— Испугалась? — выпаливает встревоженно, моментально оказавшись рядом со мной. Аккуратно, словно боясь сломать и меня, вслед за развалившимся в его руках реквизитом, сопровождающим глобальную драму, едва касаясь кожи подушечками пальцев, осушает не знамо откуда прорвавшиеся на щеки слёзы.

— До твоей проникновенной речи была уверена, что веду себя идеально, — парирую, невнятно улыбаясь, бесшумно всхлипывая в такт громко стучащему сердцу. С трудом представляя ещё более глупую ссору. В жизни не становясь эпицентром подобного скандала. — Ты странный человек, Верховцев, — замечаю, нервно смеясь в ответ на его прищуренный, более спокойный, нежели ранее, взгляд. — Ты бы хоть заранее предупредил, что сметаешь всё на своём пути, отстаивая свою точку зрения.

— Сам не знал, что могу быть таким идиотом, — кривится, задерживая ладонь на моей щеке.

— Тогда сейчас почему..? — слетает с губ, гонимое любопытством.

— Потому, что никого до тебя не любил, — ранит фразой, принося ещё большую боль обжигающим поцелуем. Настойчивым. Обезоруживающим. Под которым я привычно сдаюсь, ощущая накрывающую мощь вины за то, что втянула его во все это. Не остановила. А могла? Позволила. Чувствовать…

— Давай свалим куда-нибудь, — шепчет, глядя в потолок. Обессиленно повалившись на спину. Рядом со мной. Посреди хаоса, сотворенного ранее и обилия одежды, снятой в подобие спешки. — Рванем куда-нибудь на пару недель. Вдвоём, — продолжает мечтательно и, в то же время, слишком обыденно. Не позволяя понять как сам относится к озвученным фразам.

— Не уверена, что это хорошая идея, — выдаю ровно, благодаря Бога за отсутствие необходимости при этом смотреть ему в глаза.

— Потому что желаешь уехать с другим? — усмехается, заставляя зажмуриться от гнетущего отзвука злости, меняющий привычный мне голос.

— Дим… — начинаю, оправдываясь, приставая на локтях и ищу чем прикрыться. Не зная, для чего вновь…сдалась. Криво усмехаясь словам Лизки, пульсирующим в висках" о решении спорных ситуаций".

— Если бы я обмолвился на комиссии, что в моей жизни есть женщина, вызывающая желание пристрелить абсолютно незнакомого человека, мне бы явно отказали в выдаче разрешения на оружие, — издевается, занимая схожую позу. Ищет по карманам джинс смятую пачку с вторнутой внутрь дорогой зажигалкой, заявляя серьезно, выдыхая перед собой струю плотного дыма.

— Я сделаю тебе паспорт. Попрошу отца подсобить в получении визы. Насколько я тебя понимаю, до конца контракта ему сюда вернуться проблематично, а срок выйдет не скоро.

— Дим, ты…,- плотнее прижимаю футболку к груди, облизывая а миг пересохшие губы, без устали следя за его застывшим выражением лица, не веря в происходящее.

— Не перебивай, Кусь, — осекает сталью, плавно совершая очередную затяжку. — Выдыхает столб дыма, съедающий слова:- Я ещё не закончил.

— Продолжай, — отзываюсь, напрягшись.

— Я помогу тебе на одном условии, — начинает лукаво, ускоряя мой пульс, вызывая ощущение, будто в этот момент он всей душой меня ненавидит-. Вернее, всё же на двух, — заметно язвит, продолжая ещё более самоуверенно. — Самой тебе это вряд-ли удастся. Въездная виза в страну даётся не всем и действует ограниченное количество времени. Две недели. До простановки штампа в твоём паспорте — ты останешься со мной. И, если твой идеал не предпримет действенного способа легально оставить тебя в стране по истечению срока — вернёшься ко мне тоже.

— Это безумие, Верховцев, — нервно смеюсь, ожидая от него уточнения про неудачную шутку. Ожидаю. А он не торопится уверять в своей адекватности, молча докуривая до фильтра мгновенно тлеющую сигарету. Тушит её о осколок, бывший ранее каким — то декоративным сосудом, пристально всматриваясь мне в глаза.

— И, если я вернусь…ты спокойно… — начинаю, закатывая глаза от обсуждения этого абсурда, сопровождающегося в мыслях чередой ассоциативных картинок.

— Кусь, я люблю тебя, — выдаёт ровно. — Оказывается это намного сложнее, чем бездумно нажать на курок. Пристрели я его — не посадят, так всё-равно тебя не добьюсь. Вбила себе в голову большую любовь, сопровождаемую приверженностью к пацифистским наклонностям… А так: он в который раз облажается у тебя на глазах. Прочувствуешь на собственной шкуре все прелести того, что ожидания не всегда оправдывают возложенные на действительность возможности. Разочаруешься. Наконец-таки снимешь свои розовые очки. И, хоть что-то, поймёшь…

Невозможно быть хорошим для всех. Сказано многими. Доказано каждым.

Стремясь быть идеалом, в той или иной отрасли жизни, где-то в этот момент непременно лажаешь. Серьезно так лажаешь. Настолько ёмко, что при желании повторить на бис импровизацию из области " номинант на провал года", выполнить дважды нечто подобное уже вряд ли удастся. И главный судья не закроет глаза на малейшие промахи. Не добавит десятых бала к финальной оценке. Не изменит исход ситуации, высказав своё снисхождение. Не вступится в защиту. Так как главный судья и есть ты сам. А себя не оправдать пред собой же. Стуча в грудь с аргументами о своей невиновности. Под лозунгом громогласного " Я"… " Не такой; не способен.." Не оправдать. Если уверен в провале. Чувствуя на себе вину, тяготящую непосильным грузом.

Две недели с Верховцевым мы были почти неразлучны. Почти. Исключая те моменты, когда он физически не мог присутствовать рядом. Или же те, когда не могла быть поблизости я.

Две недели. В эти дни, казалось, он постарался впихнуть целую жизнь. Наполнить её бесконечным совместным времяпрепровождением. Настолько явно разнящимся с тем, как мы жили с ним "до", будто разнообразия в нём не было вовсе. А ведь это не так… Просто… В эти дни Димка обходился без обоюдно трудных разговоров и психологического давления. Показывал. На деле. Весь спектр возможностей, эмоций и красок, от которых я самолично отказываюсь.

Несколько вечеров подряд мы провели на его новой работе: открытом на двоих с другом частном охранном агентстве. Провели в компании десятков накаченных парней, оттачивающих свои " боевые- прикладные " навыки на базе, являющейся "взятой под опеку" одной из местных спортшкол. И, если прежде при знакомстве с кем-то из его знакомых, друзей, в мой адрес звучало привычное сокращение имени или же придуманное им прозвище, (как составляющее так же могло быть озвучена интерпретация " моя девчонка"), то сейчас младший Верховцев бил точно в цель, не единожды приковывая к себе мой взгляд громогласным " любимая". После чего подопечные поспешно ретировались, подходя с уточнениями " как меня звать по батюшке" и, в последствии, употребляли в обращении исключительно полную формулировку имени отчества. Это было отчасти забавно. Отчасти приятно. Димка же, молча пожимал плечами на мой смеющийся взгляд, объясняя этим нечто вроде " Привыкай. Недолог тот час, когда станешь ходить в начальниках".

Несколько дней мы провели на пригородной базе. Шастая с рюкзаками по берегу необъятного озера и прилегающим к нему окрестностям, столь непохожими на ставшую привычной столицу. Днём мы загорали на берегу или же прятались в тени склонов от палящего солнца. Вечером, в сгустившемся сумраке, я исполосовала свежевзрощенное поле колесами одолженного у кого-то автомобиля, который Верховцев, с усердием упершегося в стену барана, старался научить меня водить.

При этом он ни разу не заговаривал со мной грядущем. Даже после того, как случайно поймал на написании ответа в смс, пришедшем от Макса. Милом, дружеском сообщении, в котором я по привычке считывала намного большее… Назиданием мне было брошено в воздух тихое и абсолютно нейтральное:

— Ты обещала…

Правда. Я обещала. И, если для кого-то другого, так для меня самой, это обещание чего-то, да значило. Я обещала. Быть с ним "до". Возможно и "после".(Вот о после вообще думать не хотелось. Будто оно никогда не настанет..) Димка делал всё, чтобы это обещание не было в тягость. Нам обоим. Было трудно принять. Саму ситуацию в целом. В то же время находиться рядом с ним было просто. Привычно. И одновременно пугающе… Напоминая пытку, используемую в стенах Освенцима, при которой женщину, имеющую двоих однополых детей ставили перед выбором: которого из них убить, а которого оставить в живых. Спустя непродолжительное время мать сходила с ума. В подсознании что-то рушилось. Непоправимо. В невозможности совершить судьбоносный выбор. Если верить фактам: итогом приходился расстрел всех троих… В моем случае было проще. Бесспорно. У меня же не было детей просящих остановить свой выбор на одном из них… Передо мной было два парня. И каждый из них в эти минуты мне был по своему дорог. Опустим пошлость и разговоры о полигамии. Здесь её нет и в помине. Бред. Просто люди, приходящие в нашу жизнь, не являются случайными странниками. Каждый из них оставляет свой отпечаток. Влияет на нас. Так или иначе. Оставляет частичку себя. Меняет. Хотелось бы верить, что к лучшему…