…когда он привозит меня домой, замирает у подъезда, не решаясь войти.

— До следующей среды, подруга?

— До следующей среды, друг, — приподнимаюсь на цыпочки и целую в щёку. — Только, чур, теперь я выбираю, где мы встретимся.

Он согласно кивает.

Разворачиваюсь и ухожу.

Странно, мне легко. Совсем не больно и хорошо. А ещё — удивительно тепло, как никогда прежде после общения с Гектором.

Он словно укутал напоследок меня в свою любовь, как в тёплый плед. Чтобы не мёрзла в этой жизни. И подарил мне последний раз, не менее чудесный, чем первый.

И за это я благодарна ему.

Как и за развод без слёз и нервотрёпки.

В этот вечер я проваливаюсь в сон без сновидений, крепко прижимая к сердцу плюшевого медвежонка…

…На работу просыпаю.

Чёрт-чёрт-чёрт…

Несусь вниз, как угорелая, не дожидаясь лифта. Благо, всего третий этаж.

На всём бегу врезаюсь в какого-то парня с картонными коробками в руках. Его ноша падает, вещи рассыпаются по полу.

— Эй, смотреть надо, куда идёшь! — возмущается он.

— Простите, я тороплюсь. На работу опаздываю.

— Это не повод сбивать людей с ног! — не унимается он.

Вскидываю глаза, встречаюсь с его — лазурно-голубыми, под вихрастой золотистой чёлкой. На вид он чуть старше меня и лишь немногим выше. Поэтому сейчас мы смотрим прямо глаза в глаза.

Он чуть смущается:

— Откуда ты, такая красивая?

Тоже заливаюсь краской и немного запинаюсь:

— Из пятидесятой, — мямлю.

— Соседка значит. Я — из сорок седьмой.

Действительно, сосед. Прямо-таки дверь в дверь.

— Данил, — протягивает он руку, удерживая полуразвалившуюся коробку другой.

— Алла, — отвечаю неосознанно.

Парень улыбается:

— Ну, вот и познакомились, соседка. Беги, красивая, а то совсем опоздаешь.

Выбегаю на улицу, чувствуя, как холодный мартовский ветер остужает пылающие щёки. И вовсю улыбаюсь.

Когда раздаётся звонок в дверь, я уже знаю, кого увижу на пороге. И я бегу открывать, едва не припрыгивая. Весь день думала о своём соседе и улыбалась. Откуда он вообще свалился, чуть нахальный и голубоглазый? Сорок седьмая столько времени пустовала, что у нас её стали называть проклятой квартирой. Хозяева всё никак не могли продать. И тут надо же!

На работе день прошёл просто замечательно. Все сослуживцы — и те, кто помоложе, и те, кто постарше, — поддержали меня.

Лидия Дмитриевна и вовсе заявила:

— Правильно, Аллуся, что развелась. А то шляется не пойми где, а потом является внезапно весь такой хороший. Ещё и похищение устраивает, ненормальный. На хрен их, этих олигархов. Их любовь слишком дорого стоит. Уж лучше нормального, рядового, понятного. Будете жить душа в душу. Какие твои годы!

Ольга Семёновна предложила дерябнуть за свободу от домашней тирании, так сказать, но я отказалась. Меня вон как вчера с обычного шампанского повело. Что странно, ибо до этого мы пили коньячок домашнего приготовления, и ничего. Или дело в атмосфере? В самом Гекторе?

Боже! Я вчера занималась сексом на столе в ресторане! Пусть и в отдельной кабинке… Но… Слышали, наверное, все посетители. Уж Гектор постарался подарить мне болезненно-сладкое удовольствие. И хотя и глушил мои крики поцелуями, но далеко не все. Нужно отбросить это воспоминание. Мы попрощались. И если хотим дружить — такое впредь не должно повториться. Даю себе зарок.

— Алка, — сказала мне Катя, наша зав экспозиционно-выставочным отделом, уже дважды побывавшая замужем в свои тридцать, и дважды пережившая скандальный развод, — лучший способ забыть одного мужика — переключиться на другого.

В этом она права. Я попробую.

Открываю дверь, и наглый взгляд голубых глаз проходится по моей фигуре. Дома я хожу обычно в мягких просторных брюках и толстовке с капюшоном, на котором торчат в стороны кошачьи ушки. Непослушные волосы собраны в пучок на затылке. Локоны выбиваются. Выгляжу отнюдь неэротично — мажу краем глаза своё отражение в зеркале — но зато мило.

— Привет, соседка, соли не найдётся?

Подкат настолько тупой и откровенный, что я даже теряюсь.

Данил задирает руку, чешет свой блондинистый затылок, лыбится во все тридцать два. Нужно признать — идеально ровные.

Я не очень знаю, как вести себя, когда парни к тебе так откровенно клеятся. Смущаюсь, теряюсь, становлюсь резкой.

— А больше тебе ничего не надо?

Да уж, добрая соседка, ничего не скажешь? А вдруг ему действительно соль нужна.

Но ответ рассевает все сомнения относительно намерений этого наглеца:

— Ещё сахар и чай, если можно, — заявляет безапелляционно и продолжает улыбаться.

Вот же напористый! Что же мне попадаются такие бескомпромиссные мужчины?

Что мне делать? На несколько мгновений накрывает паника. Потом вспоминанию, что наш дом подключён к вневедомственной охране, и мне надо будет только нажать кнопку в случае чего. Главное, добраться до неё вовремя.

Я всё-таки решаю рискнуть, отступаю вглубь прихожей и говорю:

— Найдётся, идём на кухню.

Гектор бы устроил мне взбучку, если бы узнал, что я впустила незнакомого человека в квартиру. Но его здесь нет. Все свои вещи он забрал за день до развода, свои ключи оставил на тумбочке в прихожей. Теперь это полностью моя квартира. Я взрослая свободная женщина и вольна делать всё, что захочу.

Ощущение этой свободы немного пьянит, когда я провожаю нового соседа в кухню.

Данил без приглашения усаживается на стул, подвигает к себе печенье и начинает жевать.

Усмехаюсь — такой голодный!

Ставлю чайник, достаю из холодильника бутерброды и салат. Недавно прибежала с работы и ещё не успела приготовить полноценный ужин.

— Нехилая у тебя хата, — говорит сосед, обводя рукой солидный круг. — От родителей досталась? Или…

— Или, — отвечаю, чтобы сразу пресечь всякие пакостные ассоциации. — Муж подарил. Теперь уже бывший. Вчера развелись.

— Да ладно! — фыркает Данил. — Муж? Тебе хоть восемнадцать есть?

— Мне двадцать два, — задираю нос.

— Солидный возраст, ничего не скажешь!

— А тебе-то самому сколько?

— Двадцать четыре.

— Старикан прям! — фыркаю я.

Разливаю чай, раскладываю салат.

Он смотрит на ложку, которой я набираю массу, со щенячьей преданностью.

— Не скупись, хозяюшка, — подбадривает меня гость, — пожалей старого солдата.

И я выгребаю ему всё, что осталось в салатнице. Лицо Данила принимает блаженное выражение. Будто я прямо сейчас сделала для него что-то невероятно приятное.

Ставлю перед ним тарелку с солидной горкой мясного салата. Парень хватает ложку, отламывает корку от булки хлеба и начинает есть, довольно урча.

Я застываю напротив в немом шоке.

Нет, отец у меня, конечно, не был образчиком культуры, но чтобы вот так набрасываться на еду?

Про Гектора я вообще молчу. Но всегда не ел даже — принимал пищу: чинно, аккуратно, с приборами, салфетками. Не чавкал, не плямкал, не тарахтел ложкой. Но… бывшего мужа стоит вынести за скобки. У него во многом нетипичное поведение для среднестатистических людей. Поэтому — не сравнивать, не сравнивать, Алла. Обычные люди — другие. Но, увы, других мужчин я в быту не знала.

— Салат — бомба! — комментирует Данил. — Сама готовила?

Мне есть, чем гордиться. Я делаю успехи в кулинарии, особенно, в приготовлении некоторых блюд.

— Да, — признаюсь честно.

— Офигеть! — тянет он. — И за что тебя муж бросил? Ты вон вроде ничего, — окидывает меня взглядом, — и готовишь вкусно.

Не самый приятный разговор. И не самый корректный.

— Он меня не бросал, — обрываю резко (наверное, всё-таки переопылилась от Гектора), — мы развелись по обоюдному согласию. Не сошлись характерами.

— Ой, не заливай…

Но я вскидываю руку вверх, прерывая его тираду:

— Это не твоё дело. Давай, дожевывай и вали.