Смотрим друг другу в глаза. В моих — слёзы. В его — злость.

— Говори, что навыдумывала. Только быстро и честно.

Он слишком резок.

Я отвожу глаза, глотаю слёзы, шепчу:

— Ничего, просто гормоны, — вымучиваю улыбку, — очередной беременный закидон.

Меня сгребают в охапку, прижимают крепко, но нежно к груди.

— Алла, поделись этим закидом со мной. Ну, давай, девочка, не бойся. Я — на твоей стороне. Чтобы не случилось. Чтобы ты не придумала.

И для подтверждения своих слов, чуть отстранив меня, осыпает моё лицо лёгкими поцелуями.

— Давай, колись.

Вздыхаю. Надо сказать. Раз и навсегда расставить точки над «i», чтобы и впрямь не накручивать себя.

Взглядом по-прежнему сверлю покрывало на кровати, поднять не смею и бормочу тихо, потому что говорить о таком тяжело:

— Это касается моего ребёнка…

— Нашего, Алла! — почти зло обрывает меня Гектор. — Нашего ребёнка! Какие-то проблемы? Патологии?

Гектор, конечно, помнит об обследовании, знает, откуда только что пришла. Беспокоится.

— Нет, всё нормально.

— Тогда почему ты ревёшь так, будто по покойнику? — когда Гектор переходит на такой тон — тихий, вроде бы вкрадчивый — значит, он в ярости. Сжимает мне плечи сейчас до боли, несильно встряхивает. — Отвечай! Что случилось?

— Ничего, ничего не случилось, — всхлипываю я, — всё хорошо… но… ведь… этот ребёнок… — и, всё-таки выпаливаю то, что гнетёт больше всего: — он же не твой!

Гектор рычит и встряхивает меня более основательно, а потом требует — строго и властно:

— Посмотри на меня! — А когда ловит в плен мой взгляд, продолжает: — И слушай внимательно. Я скажу один раз, и больше мы к этому разговору не вернёмся никогда, понятно? — киваю, произносить слова нет сил. — Это — наш ребёнок. Я его отец и никакого другого отца у него никогда не будет. Запомнила? — снова киваю, судорожно сглатываю, потому что в глазах мужа ещё не совсем угасла злость. — Потому что никакого другого мужчины в твоей жизни больше не будет. Даже в голове, — он прикасается к моему виску, легонько постукивает пальцем. — Это мой ребёнок. Я буду его беречь и защищать, в том числе, и от глупых россказней. И если кто-то — кто угодно, Алла, даже ты — решит, что должно быть по-другому, что существует какая-то иная правда, — он делает упор на этом слове, — то придётся иметь дело со мной. А я очень не советую. Потому что когда я защищаю своё — о гуманности не думаю. Запомни это. Запиши на подкорку. Я никому не позволю испортить жизнь моему ребёнку, причинить ему боль. Уяснила?

— Да, — шепчу и чувствую, как от стыда загораются щёки.

Дура! Кромешная дура! Я же сейчас в его порядочности усомнилась! В искренности его чувств! В том, что Гектор может поступить как-то по-другому. Он ведь сам сказал: «Ребёнок от любимой женщины — высший дар».

— Прости меня, — бормочу, размазывая слёзы. — Прости, пожалуйста.

— Успокойся, — говорит он уже куда мягче и немного устало, вытирает солёные дорожки у меня на щеках, — тебе нельзя нервничать.

Целует в уголок губ, в зарёванные глаза, в распухший от слёз нос.

— Дурочка моя маленькая, — это уже нежно, заправляя прядку за ухо. — Надо же было такое выдумать?! Её ребёнок! Вот же единоличница! Ты же моя? — киваю, прижимаюсь, прячусь в его объятиях. — Ну, вот, значит, и он — мой.

Расслабляюсь, Гектор тихонько опускает меня на подушки, накрывает пледом:

— Отдохни, я сейчас этих олухов нахлобучу как следует и приду. Расскажешь, как прошло обследование.

— Хорошо, — зарываюсь в плед.

И ты у меня хороший. Очень-очень. Лучший на земле.

— К сожалению, Алла, я бываю занят. И если я занят, то потому что занят, а не потому, что не хочу поддержать тебя. Договорились, маленькая? — снова киваю. — Вот и здорово. Отдыхай.

Он уходит, оставив меня умиротворённой и успокоенной. И лишь моё сердце — оно задыхается от благодарности. Мне так хочется сделать что-то для Гектора. Что-то очень-очень важное для него. То, на что он не надеется. Чего не ждёт.

И я знаю — что!

Хватаю телефон, набираю Руслана и молюсь, чтобы он не сменил номер…

Несколько длинных гудков, во время которых сердце колотится у меня в горле, и наконец хрипловатый мужской голос отвечает:

— Алло, кто это?

— Р-руслан? — волнуясь, уточняю я.

— Да, а что? Ни в каких товарах не нуждаемся, не утруждайте себя, — вот я дура! у меня же номер сменился! Конечно, он принял меня за представителя сетевого маркетинга, который собирается впарить товар.

— Руслан, постой! — торопливо останавливаю. — Это Алла. Помнишь такую?

— Алка! — радостно вскрикивает он. — Сколько лет, сколько зим! Как ты? Где сейчас? Слышал, уехала от нас далеко.

— Я вернулась, — говорю. — И сейчас в городе. Мы могли бы встретиться? Столько нужно сказать.

— Конечно! — тут же соглашается Руслан. — Я сейчас с малыми в парк иду. Потягивайся. Заодно познакомишься с моими разбойниками.

— Их двое? — замираю я, вспоминая, что когда мы виделись последний раз — Милана была беременна.

— Да, близняшки! — восторженно заявляет папочка. — Это твой номер? — агакаю. — Щаз фотки скину. Сама увидишь.

В трубке раздаются счастливые детские вопли и не менее счастливый мужской смех — видимо, маленькие хулиганы пытаются отобрать у отца телефон. Но мой мессенджер всё-таки пиликает, сообщая, что Руслану удалось задуманное.

Открываю — и расплываюсь в улыбке. Иначе смотреть на это фото невозможно, потому что с него улыбаются в ответ два рыжих солнышка, действительно, очень похожих и таких разных при этом. Мальчик и девочка. Никогда не видела разнополых близнецов. Фантастическое зрелище и невероятно прелестное. То-то Руслан так счастлив.

Спешно привожу себя в порядок, переодеваюсь и бегу вниз. У Гектора там ещё во всю совещание и, видимо, оно затянется до поздней ночи — у холдинга новый крупный проект. Гектор мне теперь рассказывает о некоторых своих объектах, делится и будто советуется, хотя я ни черта в этом не смыслю. Но затянувшееся совещание мне сейчас только на руку — успею переговорить с Русом.

У меня личная машина и личный водитель. В этот раз я знаю его имя — Максим. Очень приятный и симпатичный молодой человек. Женатый и бесконечно преданный Гектору. Так же со мной обязательно ездит охранник. Виктор Петрович. Бывший спецназовец. И настоящий шкаф!

Я не возражаю против их компании: если Гектору это нужно для личного спокойствия на мой счёт — значит, я подчинюсь.

Сажусь на заднее сиденье, прошу отвезти меня в городской парк.

Немного волнуюсь.

Последний раз я была в этом парке три года назад. И воспоминания о том дне у меня не самые радужные. А в кафе и вовсе зайти не смогу — там на всегда, словно на вечном повторе, для меня осталась картина, где Гектор падает на колени.

Любимая женщина уходит, а тебе нечем её удержать. Только умолять. Но и это не помогает. Потому что ты крупно накосячил и везде опоздал.

Страшно. Больно. Не хочу вспоминать.

Звонит Руслан:

— Мы на озере. Лебедей кормим. Ждём.

И снова восторженный детский вопль.

Я улыбаюсь и кладу руку на живот: мой малыш — наш, поправляю сама себя — скоро ты будешь так же кричать.

Интересно, а Гектор тоже станет таким же сумасшедшим папочкой, как Рус?

Максим останавливается у входа в парк и остаётся в машине. Виктор Петрович выходит, открывает мне дверь, помогает выйти и идёт следом, но на расстоянии.

Руса с близняшками вижу издалека. Три рыжих солнышка словно делают этот день светлее.

В жизни детки ещё прелестнее. Я охотно позволяю им себя поцеловать, присев на корточки.

— Тётя Алла холёшая! — выносит вердикт маленькая Василина, а серьёзный Елисей только кивает в такт.

Руслан улыбается мне, как старой подруге, обнимает и треплет по спине.

— Видишь, — говорит, млея от счастья, — я теперь домохозяин и яжепап. Вот тебе и грозный Ржавый! — смеётся он.