Я вдруг вспоминаю, как мы выбирали букет для моей мамы. Гектор замучил флористов тем, что называл все растения, которые мы выбирали, по-латыни. Девчонок натурально трясло. Сижу, смотрю на подарок и улыбаюсь до ушей.

И снова плачу.

Дура! Какая же я дура!

Как я могла не замечать такую любовь и такого мужчину рядом? Идиотка! Я ведь могла и вправду потерять его навсегда.

Представляю себя на его месте — смогла бы я простить, если бы он ушёл к другой женщине. Вот прожил бы с ней несколько лет, даже не вспоминания обо мне? Смогла бы? И сама себе отвечаю — нет.

А принять женщину с чужим ребёнком, ни разу не упрекнув? Снова — нет.

Так почему же его? Его, а не себя, я считала монстром?

Всплывают мамины слова: «Прощает тот, кто сильнее» Видимо, я слабачка. И как же хорошо, что Гектор оказался сильнее, мудрее и умеющим любить. Искренне, не требуя ничего взамен, от всей души.

Реву ревмя от стыда, раскаяния и благодарности.

Чтобы было, если бы вчера он послушал меня? Где бы сейчас была я? Выжила бы вообще?

Глупая, глупая Алла!

В дверь вежливо стучат, я размазываю слёзы, спешно провожу рукой по волосам — чёрт! расчёска, наверное, в ванной, а я сейчас — растрёпа-растрёпой. Входит молодой мужчина с цепким проницательным взглядом. Представляется следователем по особо важным делам. Мы долго беседуем.

Гектор — монстр? Я жила с монстром! Вчера Коля сам чистосердечно признался в таких вещах, что волосы становились дыбом. Оказывается, они с бабушкой уже давно промышляли тем, что обирали девиц. Бабулька сдавала квартиру какой-нибудь лохушке-понаехе, вроде меня, а потом — в дело вступал Коленька, охмуряя девушку. В результате всё заканчивалось плачевно для последней — Коленька устраивал истерику, что ему срочно нужны деньги, девушки переводили последнее, а то и вовсе влезали в долги. А потом — через Юру — бедняжек сплавляли в подпольные бордели. Мне повезло больше. У меня были слишком большие деньги, и так просто я с ними не расставалась (меня спасло нежелание влезать в средства Гектора), вот и пришлось жениться и окучивать меня более тщательно. Эх, злая я, такую продуманную аферу Коле с его бабулей сорвала.

Выболтали горе-партнёры и то, что телефоны, которыми они торговали, были не поддержанные, а контрафактные. В общем, наговорили себе на серьёзный срок. Запись, которую сделал Гектор, тоже присовокупили к делу. Его вообще много хвалили и восхищались, и я краснела от гордости за него.

Едва следователь уходит, начинается обход.

Доктор — строгая женщина средних лет — серьёзно смотрит на меня.

— У вас сильнейший нервный стресс. В вашем состоянии — это плохо. Нужны покой и, желательно, положительные эмоции.

Киваю, заверяя, что отрицательных впереди больше не предвидится.

После обеда успеваю заснуть.

Просыпаюсь от поцелуев.

Гектор сидит на краю моей кровати — а она здесь широкая — и смотрит на меня.

Тянусь к нему и… замираю.

Имею ли я право касаться теперь? Нужна ли ему? Униженная, чужая, почти изнасилованная, грязная…

Он решает мои сомнения сам: осторожно перехватывает запястье, обвивает рукой талию, заставляя прогнуться, как стебелёк на ветру, и впивается в мои губы — голодно, требовательно, почти зло…

Я с жаром отвечаю ему, боясь только одного — этот поцелуй закончится, и он оттолкнёт меня.

А мне… мне так не хватало этих сильных изящных пальцев, что удерживают сейчас моё запястье крепко, но при этом нежно. Этих жадных поцелуев. Этой власти его надо мной.

Мужчина хочет и берёт, женщина отдаётся и принимает.

Да, хоти и бери. Я приму и отдамся.

Если нужна…

Кажется, я снова плачу.

Гектор отстраняется, вытирает мне слёзы.

— Сладкая, ты чего? — спрашивает взволновано. Я прячу лицо у него на груди, прижимаюсь, желая слиться с ним в единое целое. Не могу надышаться его запахом — всегда сложносоставным, ярким, изысканным.

— Ничего, просто поняла, как сильно скучала по тебе.

— Это хорошо, — самодовольно усмехается он, пряча меня в кольцо своих рук. — Потому что у меня есть кое-что для тебя. Чтобы ты больше никогда по мне не скучала.

Я напрягаюсь. А он лезет в карман пиджака и достаёт бархатную коробочку. У меня даже дыхание перехватывает. Колиного обручального кольца у меня на пальце давно нет. Он купил нам самые дешёвые, из какого-то сплава, его разъело обычное средство для мытья окон. Вымыла я окна в квартире — и нет кольца. Рассыпалось на части. Так и осталось лежать в сервизной кружке в серванте. И вот теперь Гектор берёт мою руку и надевает на безымянный палец колечко из белого золота с капельками горного хрусталя.

Затем подносит руку к губам и целует, будто присягая на верность.

Я задыхаюсь от эмоций.

Слишком много счастья, восторга, благодарности. Я даже не могу облечь их в слова!

— Это ты мне сейчас предложение сделал? — интересуюсь чуть игриво.

Но Гектор, всё ещё удерживающий мою ладонь, серьёзен и строг, и такой торжественный в тёмном — грифельном — костюме и мятного оттенка рубашке. Такой красивый и молодой. Несмотря на то, что ему тридцать пять, выглядит он куда моложе Коли, которому всего двадцать восемь.

— Предложение? — хмыкает Гектор. — Нет, Алла, я тебе ничего не предлагаю, я констатирую факт: ты — моя! И если придётся — я тебя запру, не буду никуда выпускать вообще. Ненавидь меня потом, бесись, считай тираном. Но всё, Алла, это конец. На хер твою свободу. На хер твою самостоятельность. Хватит! Каждый раз, когда вы с папашей берётесь сами решать проблемы, мне приходится отбивать тебя у насильников. Но это был последний раз. Больше я тебя никуда не отпущу. Развод — только через мой труп. Считай, что ты обречена на меня. Проклята мной. Заклеймена.

Обнимает и стискивает так, что у меня едва ли не кости трещат. Он целует меня в волосы, убирает локон за ухо:

— Я устал бегать за тобой и бегать от тебя. Я хочу нас. Ходить с тобой за руку, целоваться на галёрке в кино. Знаешь, — он перебирает мои локоны, — я проботанил всю юность. И понятия не имею, каково это — зажимать сладкую девочку во время сеанса. Я дико голоден по тебе, так что тебе придётся быть залюбленной и заласканной. Хочу холить и лелеять, беречь и защищать. И никогда не отпускать больше. Держать крепко-крепко. Упадешь со мной?

— Куда? — я вскидываю на него глаза, немного ошарашенная такими перспективами и признаниями. Но принимающая их безоговорочно.

— В любовь.

— До самого дна.

И мы скрепляем нашу клятву жарким поцелуем.

…Быть женой Гектора восхитительно.

Потому что это означает каждый день чувствовать себя самой красивой, самой желанной, самой нужной. Быть окруженной комфортом, уютом, заботой.

Он, наконец, позволяет себе быть любимым, считает себя достойным любви. Я заверяю его в этом раз за разом.

Оказывается, совсем несложно принять его правила, подчиниться его власти, позволить ему решать за меня. Лишиться свободы и самостоятельности вовсе не страшно, особенно, когда взамен ты получаешь нечто во стократ лучшее. Можно смириться с властностью, домостроевскими замашками, разумным диктатом. Наверное, во мне сказывается кровь покорных восточных женщин, которые умеют, с одной стороны, быть кроткими любимыми игрушками, а с другой, исподволь, по-настоящему управлять мужчинами.

Мне нравится расстановка сил в нашей семье. Может, кому-то это покажется диким, шовинистским, нарушающим права…

Только как там говорит Гектор? На хер твои права. Но я позволю себе мягкое уточнение в резкие высказывания любимого — не мои права, а то, что общество считает моими правами и навязывает мне, уверяя, что за это надо бороться и отвоёвывать. Вот это действительно — на хер. (Нет-нет, дорогой, я не ругаюсь, просто цитирую:))

Я люблю и любима — какие ещё нужны права?

Очень злюсь на себя, что столько лет жила с шорами общественного мнения на глазах, выстраивала свой идеал с оглядкой на чужих идолов, ждала шаблонности и привычности. И теперь, когда я избавилась от этой пелены на глазах, то увидела, какой невероятный мужчина рядом со мной — преданный, заботливый, верный, страстный, сексуальный, настоящий…