Коля хлопает глазами:

— Зачем он пытался забрать у тебя сумки? Он же у тебя вроде богатей?

Вздыхаю:

— Гектор полагал, что я его зона ответственности. До сих пор. И если нуждаюсь в помощи — он должен помочь. Хотя бы донести сумки.

Коля уже значительно гаснет — не умеет мой Медведя злиться, не его это:

— Ну, донёс? А дальше? — уже куда миролюбивее отзывается Коля.

— Дальше — мы попрощались. Навсегда, — я тянусь и прижимаюсь к теплому телу мужа, засовываю руку ему под толстовку, глажу складочки жира на боку. Кому-то может было бы противно, что человек рядом — не в спортивной форме, а вот такой — пухлый, рыхлый, чуть обрюзглый, но я считаю, что если ты любишь — то любишь любым. И не за внешность. — Больше он не появится, будь уверен.

— Правда? — заглядывает мне в глаза Коля.

— Правда, Медведя, — чмокаю его в курносый нос. — Идём кушать. Я столько всего наготовила. Твой любимый салат с сухариками. Садись.

Разговор о еде — лучший способ поднять Коле настроение. Он позволяет мне взять себя за руку и повести на кухню.

Усаживаю дорогого гостя за стол, выставляю перед ним вкусняшки, над которыми трудилась.

Коля уплетает за обе щеки, а я с умилением гляжу на своего медвежонка. Как хорошо, что он у меня обычный. Потому что необычные красавчики с ледяным сердцем способны только замораживать всё вокруг. Хотя… разум упрямо мне подсовывает воспоминание о мятных глазах, полных абсолютной любви. Кажется, айсберг я всё-таки разморозила. А ледяные доспехи цинизма пошли трещинами. Наверное, это и хорошо. Так Гектор станет более человечным. И, кто знает, может всё-таки обретёт своё счастье.

Из размышлений выдёргивает вопрос Коленьки:

— Зай, — он запихивает в рот огромную ложку салата, — а у нас сегодня разве праздник? Ты ж этот, с сухариками, — он кивает на салатник, — только по праздникам готовишь.

— Праздник, Медведя, большой праздник! — торжественно заявляю я. — Совсем скоро мы станем родителями. Помнишь, я недавно подкладывала тебе странную длинную штуку — на ней две полоски было?

Коля кивает и опускает ложку, лицо его принимает неприятное и отталкивающее выражение. Он явно опять недоволен.

— Ты беременна? — слова режут, потому что в них нет и капли нежности.

— Да, — тем не менее радостно говорю я, — я перепроверила ещё на пяти разных тестах. Везде один результат. Завтра пойду в женскую консультацию, сдам анализы для верности. И на учёт, наверное, надо становиться. — Стаскиваю с тарелки дольку апельсина, смачно вгрызаюсь, чувствую, как расползается блаженство: пока готовила, всё время подташнивало.

— Именно, — соглашается вдруг Коля, только вот тон, которым он это делает, мне совсем не нравится, — пойдёшь в консультацию и запишешься на аборт.

— На какой ещё аборт? — роняю апельсиновую дольку на стол.

— На обычный, дура! — взрёвывает Коля. — Тот, который убьёт поганую личинку в тебе.

— Коля! Что ты говоришь?! Это же наш ребёнок! Наш малыш!

— Наш? — шипит он, сжимая вилку. — После того, как ты обнималась и тискалась с бывшим на глазах у всего дома, я уже в этом не уверен! Не намерен воспитывать чужого выбл**ка!

От грубых злых слов у меня слёзы наворачиваются на глаза:

— Коля, милый, одумайся! Какой вы… — у меня язык не поворачивается произнести это мерзкое слово. — Гектор только сегодня и приезжал. Он пальцем меня не тронул. И вообще — я порвала с ним. Окончательно порвала. Даже карточку ту порезала и выбросила.

— Что ты сделала? — произносит Коля, медленно вставая со стула.

— Выбросила карточку, — уточняю я, тоже поднимаясь.

— Пиз***ь! — снова ругается Коля, который раньше при мне и дурного слова не произносил.

И я вскипаю:

— Проверь! Всё в ведре!

Он меряет меня уничижительным взглядом и поворачивается к мусорному ведру, заглядывает в него. Обрезки карты на самом верху. Он сразу видит их, и когда поднимает глаза на меня — во взгляде сплошная ярость.

— Ну, сука! Ну, тварь! — выплёвывает он, надвигаясь на меня. — Чем тебе карта-то помешала, идиотка?

— Всем, Коля, всем! — зло выплёвываю я, бесясь с его реакции. — Пока она была — Гектор всё время стоял между нами. А так — только мы.

— Нет никаких «мы», сучка! Нет и никогда не было! — орёт Коля. — Ты мне нах не нужна. Щаз переведешь деньги со счёта на мой счёт — и вали колбаской откуда прибыла, понаеха хренова! Квартира на меня!

Вот как ты вопрос ставишь, дорогой. Интересный поворот сюжета через три года супружеской жизни. Ну что ж, медвежонок, у меня для тебя сюрприз, который тебе ооочень не понравится!

— А нечего переводить! — заявляю с апломбом, глядя в его белеющие от злости глаза.

— Что значит — нечего? Только не говори, мразь…

— Скажу, Коля, ещё как скажу! Я все до копейки деньги перевела в различные благотворительные фонды! В помощь больным детишкам!

Коля издаёт дикий рёв, хватает со стола нож и кидается на меня. Я вовремя успеваю отскочить и выбежать в прихожую.

— Ты совсем охренел! — киплю я.

— Это ты охренела, падла! Если тебе, долбо**е, деньги были не нужны, отдала бы мне! Шмара проклятая!

Он идёт на меня, я пячусь в комнату, пытаясь воззвать к его благоразумию:

— Коля, уймись! Что ты такое творишь?!

— Уймись! Ты, сука, говоришь мне уймись, после того, как слила все мои бабки!

— Твои? — возмущаюсь я. — Да твоей там и копейки не было!

— Да, мои, падла, мои! — визгливо орёт он. — Думаешь, я три года тебя терпел по большой любви? Ты, бля**, три года не говорила мне, что у тебя куча бабла. Невинной овечкой прикидывалась. SMS-ки, сука, удаляла. И, бля**, всегда ж успевала! Я уже начал думать, что мы всё это зря затеяли, пока сегодня не увидел деньги. Бля***, увидел и потерял! Сука-сука-сука!

Он начинает резко долбить ножом в том месте, где ещё недавно стояла я. Едва успеваю отпрыгнуть в сторону.

Мозг лихорадочно ищет решение. Самое правильное — звонить в полицию. Нужно добраться до телефона.

У Коли нож застревает в стене, он пытается его вытащить, матерясь ещё больше, а попутно — высказывает мне правду, от которой начинают шевелиться волосы:

— Это бабуля всё придумала. Когда ты пришла селиться к ней, она вспомнила, что видела тебя по телевизору. Твою, бля**, свадьбу крутили по федеральным каналам! А у моей бабули отменная память. Она и опознала в тебе жену строительного магната с Юга. Мы поняли, что вы развелись, а в этом случае такие закидушки, как ты, получают солидные отступные. И бабушка придумала, чтобы я женился на тебе и незаметно до денег добрался.

Я закрываю себе рот рукой, потому что меня душат рыдания. Мерзость какая! Господи! А я этим людям верила! Бабушку старалась с каждым праздником поздравить хоть мелочью какой-нибудь. А им… им нужны были деньги!

— Думаешь, мне было приятно с тобой жить, вешалка костлявая! Хер там! Я нормальных баб люблю. Светку из сто семнадцатой. Думаешь, я на работу каждый день ходил? Да куда там! Мы ларёк в два закрывали. И я к Светке шёл до вечера. Спал у неё, жрал, трахался. Светка — огонь. Не то, что ты — бревно бревном! Ни хрена в постели не умеешь! То-то тебя твой олигарх и бросил! Мы со Светкой сегодня планировали отдыхать поехать, а ты, сука, нам подляну устроила.

Меня трясёт. Всё сказанное ощущается на коже, как ведро холодных помоев. Будто меня в нечистотах вывалили.

— Светка моя бесплодна. У неё матки нет. Она не выносит мне мозг личинкой своей, как ты, дура помешанная. На хрен мне ребёнок был! Я же просил! Нет, сука, втемяшилось тебе это потомство. Ну, будешь теперь сама, падла, разгребать. Хотя нет, — он прищуривается зло и ядовито, — так просто я тебя не отпущу. Тех, кто кидает на бабки, наказывают. Сурово, бля**, наказывают. И я тебя накажу! — верещит он.

Всё лицо красное, редкие волосы стоят дыбом, пухлые губы дрожат. Он омерзителен.

И… в этот раз я не успеваю отскочить. Коля подбегает ко мне слишком резко и со всей дури влепливает такую пощёчину, что я падаю на пол, юзом еду по полу и ударяюсь головой о ножку стола…