Я жду, пока Кэрол проверит, все ли на месте. Она убирает в багажник портативный холодильник. За окном с моей стороны орет ребенок. Я поворачиваюсь и вижу женщину, которая с раздраженным видом тянет малыша за руку, пока он кричит во всю мощь легких. Ребенок внезапно вырывается и бросается на землю, сжав кулачки. Мать опускается на корточки, уговаривает его, умасливает, и в конце концов мальчик встает и позволяет снова взять себя за руку. Женщина бросает на меня быстрый извиняющийся взгляд. Я слегка киваю ей в ответ и лезу в бардачок, просто чтобы занять себя хоть чем-то, что даст мне возможность на нее не смотреть, и делаю вид, будто ищу карту. Потом начинаю шарить в стоящем у ног рюкзаке, натыкаюсь на телефон Кэрол, достаю его, сую в бардачок и воюю с крышкой, пытаясь ее захлопнуть. Когда я снова поднимаю глаза, женщина с ребенком уже ушла, и я испускаю вздох облегчения.

Кэрол возвращается и садится на водительское место.

— Поехали, — говорит она, — с этим покончено.

«С этим покончено», — повторяю я про себя.

С этим покончено.

Кэрол на удивление спокойна — спокойнее, чем я ожидала, — а вот меня потряхивает от нервов.

— Что тебе сказали, когда ты вернула ключи?

— Сказали: «Спасибо, надеюсь, вы получили удовольствие» и всякое такое. Ничего необычного.

— Ладно, хорошо.

Она косится на меня:

— Ты как?

— Нормально.

— А с виду не скажешь. Вид у тебя встревоженный, Эмма.

— Ничего не встревоженный. Мне просто жарко и не терпится избавиться от этих чертовых маскарадных принадлежностей. — Я тянусь к парику, но она касается моей руки:

— Не надо, погоди, мы почти на месте.

— Да, сама знаю.

Я говорю ей, где меня высадить, — в квартале от торгового центра. Там я позавчера провела несколько часов, планируя маршрут отступления и выискивая места, где меня не засекут камеры видеонаблюдения. Это на случай, если кому-то придет в голову меня отследить, что крайне маловероятно, но я все равно не собираюсь рисковать. Отправляясь туда, я надела второй парик, черный боб, и одежду, которую обычно не ношу, из менее дорогой части своего гардероба.

Кэрол останавливает машину, и мы быстро пробегаемся по оставшейся части плана. По нашим прикидкам, не дождавшийся Джима Терри так или иначе объявится. Если этого не произойдет, я его подтолкну вопросом вроде: «Слушай, а Джим с тобой не связывался? Он прислал мне подозрительное сообщение…», ну и всякое в таком духе. Мол, я желаю бывшенькому только хорошего, но сильно беспокоюсь за его психическое состояние.

Кэрол же между тем послезавтра отправится в полицию и подаст заявление о пропаже Джима. Мы обсудили это и решили, что, пропади он на самом деле, в первый же день она бы к копам не обратилась.

По нашим прикидкам, тело в конце концов прибьет к берегу. Самоубийство чистой воды. Кэрол никогда не согласилась бы на морскую прогулку, если бы знала, что подаст Джиму идею спланировать собственную смерть. Так она скажет. А еще, что по пути домой он попросил его высадить, сказал, мол, хочет пройтись, обдумать ситуацию с работой. Вел себя вроде бы нормально, хотя задним числом у нее возникли подозрения, что он просто бодрился, чтобы запудрить ей мозги. Ни в коем случае нельзя было его отпускать.

Если тело не вынесет на берег, тоже ничего страшного. Можно будет сказать: «Он уехал. Намеревался сбежать. Ищите его где-нибудь в Тунисе».

Мы еще раз повторяем все пункты. Возможно, мы никогда больше не увидимся.

— Удачи тебе, Кэрол, — говорю я. — Пусть у тебя все сложится. Это я от души.

Она чуть улыбается в ответ.

— Тебе тоже всего хорошего. — Она касается моей руки. — И спасибо.

Я снова надеваю панамку, пониже натягиваю ее на лоб. В ней и в солнечных очках, особенно если наклонить голову, лица никто не разглядит.

Кэрол разблокирует дверцу. Я склоняюсь к ней, целую в губы.

— Скоро увидимся, заинька, — громко, отчетливо говорю я басом, выхожу и закрываю за собой дверцу.

Потом иду в торговый центр, миную универсальный магазин и устремляюсь прямиком к туалетам. За дверью начинается коротенький коридор, в нем никого. Я открываю дверь с женским силуэтом, готовая принести извинения («Простите, ошибся»), но у раковин никого, только некоторые кабинки заняты. Я захожу в свободную, переодеваюсь во все свое и снимаю парик. Одежду Джима я убираю в рюкзак и иду к зеркалу посмотреть на себя. Все хорошо. И выгляжу я хорошо, самой собой, пусть очень усталой и сильно загоревшей.

Я плещу себе в лицо водой, слышу, как где-то срабатывает слив, и вижу, как к раковинам идет женщина. Она улыбается мне в зеркале. Я отвечаю быстрой улыбкой и ополаскиваю руки. Потом, высушив их, лезу в сумку за косметикой. Пока я крашу губы, женщина уходит. Я сжимаю губы, изображая перед зеркалом насмешливый поцелуй.

«Такие вот дела, Джим.

Нет, погоди, на самом деле тебя уже нет. Как же я забыла?

Ты ведь недооценил меня, говнюк мелкий, причем сильно недооценил, согласен? И не в первый раз. И смотри-ка, куда это тебя привело».

Я немного подкрашиваю веки, поздравляя себя с хорошо сделанной работой. Ощущения фантастические.

Стала ли я серийным убийцей, если на мне три трупа?

Утром я просыпаюсь с ощущением легкости, подобного которому не испытывала уже много лет. Я свободна и сильна, я жажду новой жизни. Хочу, чтобы меня окружали друзья и любимые. Хочу смеяться, вкусно есть, дружить, доверять, хочу наполнить пустоту людьми.

Ночью я спала на диво хорошо, сном праведника: ни призраков, ни кошмаров. Выхожу на пробежку, и в голове всю дорогу мелькают образы, словно моментальные снимки: мы с Джимом на ужинах, днях рождения, в отпусках, на торжествах, в постели во время секса, и мысль при этом лишь одна: о чем я только думала?

Почему я так долго жила с этим психопатом? Что вообще в нем нашла? С этой новой точки зрения я смотрю слайд-шоу воспоминаний и вижу лишь напыщенного нарцисса да саму себя, взирающую на него снизу вверх и готовую на что угодно, лишь бы ему угодить. Эти образы заставляют меня бежать быстрее. Я вижу человека, который так погряз в самообмане, что даже совершенное им грандиозное мошенничество не мешает ему верить, будто он нашел волшебную формулу для решения мировых проблем. «Нет, Джим, ты ее просто подделал, помнишь?» — думаю я.

Раньше я считала мужа очень умным, а теперь понимаю, что ему просто нравилось самоутверждаться за мой счет. Если честно, то, как он вел себя со мной, вполне можно счесть насилием, и мне надо было голову проверить, раз я позволяла ему такие вещи.

Но что было, то было, сегодня новый день, а ты, Джим, катись к чертовой бабушке.

Дома я снимаю одежду для бега, принимаю душ и одеваюсь понаряднее. Теперь я выгляжу куда лучше. А чувствую себя и просто великолепно. Пробежки и диета окупаются. Кожа лица избавилась от сероватого оттенка, а само лицо — от унылого выражения, исчезли уродливые темные круги под глазами и болезненный вид.

Интересно, как там Кэрол? Поспала ли она? Или провела ночь без сна, гадая, как воспринимать недавние события — как реальность или как страшный сон. Стало ли ей легче? Уж надеюсь. Куда как проще жить, когда не нужно постоянно оглядываться через плечо, зная, что во-он тот психопат в твоей постели, который уверяет, что любит тебя, и только тебя, сам тем временем прикидывает, как сподручнее с тобой разделаться.

Несколько месяцев назад я ни за что бы не подумала, что когда-нибудь скажу такое, но теперь мне нравится Кэрол. По-моему, вчера она проявила мужество. Я почти не знаю эту женщину. Раньше, в прошлой жизни, нам случалось пересекаться на светских мероприятиях, потом она уехала. Но сейчас Кэрол меня приятно удивила. Учитывая, через какое испытание нам довелось пройти вместе, мне даже почти жаль, что мы никогда больше не увидимся.

Почти, но не совсем.

Я не хочу оставаться в жуткой пустой квартире, поэтому решаю пойти в магазин и купить соковыжималку. Теперь, когда на свет появилось мое новое «я», оно становится все тренированнее, здоровее, счастливее, ест много овощей и не злоупотребляет алкоголем. Я где-то читала, что свежевыжатый сок творит с кожей чудеса, разве это не замечательно? Итак, я отправляюсь в «Вильямс-Сонома», один из моих любимых универмагов.