Оживает мой телефон, и я умираю. Я потею и боюсь посмотреть, что там. Потом прикрываю глаза ладонью, делаю малюсенькую щелку между пальцами и читаю: «Прикупи по дороге молока, ладно? Ф. Целую-обнимаю».

Я быстро убираю руку и читаю сообщение снова. Оно действительно от Фрэнки, и отправлено только что. Блин, и где он сейчас? Ясно, что не в пляжном доме. Или мы с ним о чем-то договаривались, а я забыла? Чувствуя нарастающую боль между глаз, я перечитываю предыдущую эсэмэску от моего издателя, проглядываю десятки более старых. Может, я пропустила какую-то?

Ко мне обращается водитель, и я переспрашиваю:

— Что?

— На скоростном шоссе Лонг-Айленда какое-то ДТП. — Водитель постукивает по экранчику навигатора.

— И сколько нам ехать?

Он пожимает плечами:

— Ну, может, час. Стараюсь как могу.

Кто-нибудь, прикончите меня уже, умоляю.

— Мне же все равно полагаются сто баксов, да? Я стараюсь побыстрее, — повторяет он.

— Да. Просто едем дальше. Как можно быстрее. Хоть на красный, мне все равно, штрафы оплачу. Вообще оплачу любые расходы, только, пожалуйста, поскорее довезите меня на место.

Фрэнки писал, что он в пути. Мне всего лишь нужно оказаться в домике первой. Снова пробую до него дозвониться, и опять попадаю на голосовую почту. Блин, я сейчас эту трубку в окошко выкину! Опять читаю последнее сообщение: «Прикупи по дороге молока, ладно? Ф. Целую-обнимаю».

Не понимаю! Он что, не может сам купить молока? Может, он еще не выехал? Может, мне все это снится? Дрожащим пальцем я набираю ответ: «Легко. Еще что-нибудь нужно? Э. Целую» — и жду, прижавшись к окну. Через миг от Фрэнки приходит: «Ничего, только ты сама:) скоро увидимся. Ф. Целую».

Боже ж мой! Я закрываю лицо руками. Неужели Фрэнки до сих пор не открыл дверь в ванную? Но это просто нелепо. Если бы Кэрол услышала, что в доме появился посторонний, то начала бы кричать. Может, Фрэнки меня дурит? Прикидывается, будто все в порядке, чтобы я приехала прямо в лапы копов?

Я обдумываю имеющиеся варианты. Можно попросить водителя отвезти меня в аэропорт и улететь — куда-нибудь, все равно куда. А потом бросить эсэмэску Фрэнки, написать, что самолет захватили и все мы умрем, но в эти последние, самые мрачные моменты я думаю о нем, своем друге.

Из страны мне не улететь, потому что у меня нет при себе паспорта. Я просто не думала, что он может понадобиться. Даже в голову не приходило, что это мне придется отправиться в Тунис.

А может быть, Кэрол потеряла сознание? Или просто слишком напугана, чтобы кричать? Раньше, правда, она не боялась, вон как заорала во время моего разговора с Сэмом, с чего бы ей вдруг начать стесняться? Или, может, она умерла. Или снова уснула после таблеток, которые я скормила ей с вечера.

Я набираю очередное сообщение Фрэнки: «Не пользуйся хозяйской ванной, плиз. У меня там кое-что случилось, хочу сперва убрать. Прости!», но потом передумываю и удаляю текст, не отправив. Пожалуй, лучше будет заявить о полной своей невиновности. И разыграть удивление. Меня не было дома, и я понятия не имею, что это за тетка. «Погоди-погоди, Кэрол, это ты, что ли? Какого хрена ты тут оказалась?»

Я помню про молоко, поэтому прошу таксиста остановиться у магазинчика на заправке: пригодится, если придется пустить в ход историю про больную на голову Кэрол, которая меня преследует: «Но, детектив, я понятия не имею, как это особа вообще здесь очутилась. По-вашему, я стала бы заезжать за молоком, если бы держала тут пленницу?»

Я прошу водителя высадить меня за добрых полмили от дома и плачу сто долларов сверх счетчика. Последнее, чего я хочу, — это чтобы он мне устроил сцену. Вокруг очень тихо, ни намека на то, что по соседству происходит нечто шокирующее.

Я поднимаюсь на холм, к дому, постоянно сканируя взглядом пространство перед собой и опуская голову, если мимо проезжают автомобили. Но везде царят покой и тишина. Чем ближе к дому, тем сильнее ощущение, что возле него меня поджидают полицейские машины и фургоны телевизионных новостей, но нет, ничего подобного.

И вот я на месте. Снаружи видно, что почти в каждой комнате горит свет. Фрэнки и, судя по всему, Брэд стоят лицом друг к другу у окна. Я смотрю на их силуэты и вижу, как Фрэнки одной рукой обнимает Брэда за плечи, а тот подносит к губам бокал.

Они определенно не выглядят ошалевшими. Не похоже, чтобы они минуту назад обнаружили в ванной труп женщины. Просто два человека ведут возле окна праздную беседу, ничего более.

Минут на пять я прирастаю к земле и смотрю, как они болтают, а потом отходят от окна. Тогда я направляюсь к переднему крыльцу. Загорается сенсорная лампа, я прижимаюсь ухом к тяжелой деревянной двери, но ничего не слышу. Дом и те, кто в нем находятся, погружены в блаженный покой.

Я собираюсь с духом и вхожу.

— Эмма! Вот и ты, золотко мое!

Должно быть, Фрэнки услышал, как я пришла, он стоит прямо перед дверью, придерживая ее, чтобы не закрылась. Он улыбается от уха до уха и тащит меня в дом за руку.

— Заходи-заходи! Брэд, она приехала, иди знакомиться!

— Здравствуйте! — Голова Брэда возникает в проеме кухонных дверей. — Извините, руку пожать не могу, я тут в кукурузном крахмале по локоть. — И он демонстрирует мне свои руки. Рукава рубашки закатаны, но никакого крахмала не видно, впрочем, я же ни рожна в этом не понимаю. — Хотите выпить?

— У нас тут шампанское, — объясняет Фрэнки. — Столько всего нужно отпраздновать, Эмма, ты согласна? И еще, дорогая, на будущее: серебряному ведерку для льда под раковиной не место. — И они оба смеются.

На лице у меня застыла улыбка. Я киваю и киваю, как Кэрол вчера вечером, киваю без конца, точно китайский болванчик, и бросаю взгляды на дверь главной спальни. Фрэнки, должно быть, заметил это, потому что говорит:

— Ты же не против, правда? Я твои вещи в гостевую спальню перенес, это всего на пару ночей. Подумал, что ты не будешь возражать.

Я киваю еще несколько раз и отворачиваюсь.

— Нет-нет, я совсем не возражаю. Конечно нет.

Эх, упустила я свое призвание, а могла бы стать чревовещательницей. Мне удалось сказать столько слов, сохраняя на лице натянутую улыбку, что это тянет на полноценное чудо, не иначе. Брэд просто сияет, протягивая мне бокал шампанского.

— Так приятно наконец с вами познакомиться, Эмма. Я столько о вас слышал! — Произнося последнюю фразу, он улыбается Фрэнки.

— Спасибо, я тоже очень рада знакомству. Только куртку сниму, хорошо?

Они оба от души смеются, в унисон произносят:

— Боже! Извини! — и Фрэнки помогает мне раздеться. Не знаю уж, что их так развеселило.

Фрэнки пристраивает куртку на вешалку и говорит:

— Знаешь, забавно: когда мы только приехали, я думал, ты уже дома.

— Правда? — с колотящимся сердцем спрашиваю я.

— Мне показалось, я слышал какие-то звуки. — Он качает головой. — Непонятно почему, но показалось.

— Можно заскочить в твою ванную за зубной щеткой? — спрашиваю я, пораженная тем, что никто не слышит грохота моего сердца.

— Не волнуйся, я уже перенес все туалетные принадлежности в другую ванную. Ты ведь не против, да? — Он кладет руку мне на плечо и смотрит на меня, чуть склонив голову набок.

Не пойми зачем я копирую его позу, улыбаюсь и замираю с бокалом в руке.

— Уже перенес?

— Но ты, конечно, посмотри, не осталось ли там чего-нибудь. Я проголодался! Мы ведь тебя ждали. Кстати, ты молоко купила?

Когда я взмахиваю коричневым бумажным пакетом, мне на ум взбредает, что жизнь — забавная штука. Разве нет? Ты думаешь, что вот-вот умрешь, что настал конец света и все пропало, но в следующую минуту у тебя уже нет сомнений, что счастливее тебе уже не быть. Никогда в жизни.

— Да, вот оно! И я, естественно, не против! Как я могу возражать, если ты хочешь спать в своей спальне? Ерунду-то не говори! Господи, как хорошо вернуться! Только отнесу вот это, — я поднимаю повыше свою сумку, — к себе в комнату и сразу вернусь. Брэд, из кухни пахнет просто божественно! Есть хочу, сил нет!