Среди каркасов и обломков уже вырастали новые сооружения. На поверхность были спущены массивные сборочные машины: передвижные краны, бурильные установки, бульдозеры и экскаваторы на гусеничных траках, без остановки работающие своими ковшами. Вырыты ямы, возведены энергостанции, установлено медицинское оборудование, поднята противоударная защита, развернуты артиллерийские точки. Модули бесконечными потоками спускались с транспортов на орбите, неся в трюмах солдат, амуницию и припасы. А между этими гигантами роились военные корабли Имперского флота — тупоносые бомбардировщики «Мародер» оставляли за собой дымные следы; строго держа сомкнутый строй, с визгом проносился эскорт из истребителей «Молния», а штурмовики типа «Стервятник» зависали над стройплощадками, и их сигнальные огни непрестанно мерцали в тумане и дымке.
Теперь, когда первые столкновения остались позади, имперские командиры приводили подчиненные им колоссальные силы в готовность для наступления на шпили ульев Шардена. Высадка прошла без серьезных потерь, в основном благодаря огневому прикрытию эсминцев с орбиты, а также точечным ударам отделений Железных Рук.
Никто не питал иллюзий относительно простоты следующего этапа войны. Кластер Шардена Прим был накрыт пустотными щитами, окружен ощетинившимися артиллерией стенами и наводнен миллионами защитников. Эта крепость — первоочередная цель всей кампании, точка опоры, на которой держится судьба дюжины миров и миллиардов душ.
Лорд-генерал Раджи Нефата поднял к глазам позолоченный магнокль и настроил фокус. Охватив взглядом многокилометровую территорию, бурлящую от передвижения бойцов, он посмотрел дальше, на равнины Гелатинского Массива, пробежал глазами по промышленным пустошам Горгас Малеон и, наконец, уперся в ворота, ведущие в сам шпилевый кластер.
Гигантские башни подпирали закопченное небо Шардена. Меньше всего они походили на человеческие обиталища, скорее — на огромные несуразные горы железа. Каждая готическая башня этого необъятного города вздымалась ввысь, усеянная, словно шрамами, многочисленными террасами. Частокол этих ломаных черных стрел четко выделялся на фоне алого, как ржавчина, неба.
Это было похоже на видение Ада — окутанный непроглядным смогом промышленный кошмар, олицетворявший грязь, порчу, заражение. Даже со всеми улучшениями магнокль лорда-генерала едва мог различить детали дальних шпилей, но Нефата и так прекрасно знал, что творится за темными металлическими стенами этих громадных строений. Он знал, что миллионы мужчин и женщин влачат там свое существование, запертые в своих блоках, словно крысы в канализации. Он знал, что они трудятся по четырнадцать часов в день за грохочущими и лязгающими машинами на мануфакториях, бесконечным потоком штампуя детали и боеприпасы. Он знал, что после работы они, вымотанные до предела, пытаются хоть немного отдохнуть в крошечных комнатушках, пропитанных запахом мочи и освещенных сбоящими, облепленными насекомыми люменосферами.
Более того, он знал, что основные аспекты человеческой сущности — еда, сон, любовь, смех, мечты — здесь не значат ровным счетом ничего. Эти люди живут в постоянном страхе, измотаны каторжной работой, и жизнь в них поддерживается лишь для того, чтобы они могли держаться на ногах и производить все новое и новое сырье для ненасытной военной машины Империума.
Эти души, отказавшиеся от собственной индивидуальности, в равной мере достойны как жалости, так и уважения. Все они — компоненты единого механизма, ингредиенты для вечного пиршества, на котором вырастают более могучие силы.
Нефата все это знал. Он видел такую же картину на сотнях других миров, опутанных, подобно Шардену, черным густым дымом и ставших обителью отчаяния.
«Что позволяет человеку подняться надо всем этим? — подумал он, вглядываясь сквозь линзы в отдаленный объект, на который вскоре должна была обрушиться вся мощь его армии. — Что наполняет его жизнь смыслом?»
Лорд-генерал опустил магнокль и защелкнул крышки на линзах. Отсюда, с высоты обзорной платформы своего командного центра, он взирал на неторопливо собирающуюся громаду его армии. Тысячи людей колоннами маршировали по пепельным равнинам, и каждый прижимал лазган к своей груди.
«Когда он берет в руки оружие. Когда защищает свою жизнь. Тогда он возвышается».
— Сэр?
Нефата оторвался от собственных мыслей. Подле него вырос Славон Гериат.
— В чем дело? — спросил лорд-генерал.
— Раут желает вас видеть, — сказал Гериат. — В течение часа, если это возможно.
Нефата повесил магнокль на пояс и повернулся спиной к панораме. Глядя в упор на Гериата, некоторое время он молчал.
Эти двое были людьми совершенно разными. Приземистый, энергичный Нефата даже за два столетия службы сохранил прекрасную физическую форму. Его кожа была цвета жженой умбры, а волосы черны как нефть. Подбородок его сильно выпирал, придавая ему воинственный, даже драчливый облик, но при этом говорил лорд-генерал мягким голосом. Акцент выдавал его родной мир, отличающуюся высокой гравитацией планету Моал, и это — то немногое, что он не утратил за годы походов в пустоте космоса. Он был одет в зеленую с оливковым оттенком форму Ферикского тактического полка, увешанную на широкой груди всевозможными имперскими наградами и знаками отличия, а со спины свисал шерстяной плащ, закрепленный на плечах стилизованной бронзовой аквилой.
Стоявший рядом комиссар-генерал Славон Гериат был почти на голову выше Нефаты, тощий и подтянутый, словно гончий пес. Его кожа была бледно-серой, и лишь вокруг глаз да ноздрей она становилась красноватой. Язвы по краям тонко сжатых губ свидетельствовали о врожденной скиетике. Он носил длинный черный кожаный плащ, украшенный символом Комиссариата, а также традиционную фуражку и стальную серую акви-лу на груди.
Сторонний наблюдатель вполне мог бы посчитать, что эти двое непременно конфликтуют друг с другом, учитывая разницу их характеров и положений. И был бы совершенно неправ. По причинам, известным только им двоим, вот уже сотню лет они были неразделимы, словно две части одного оружия: рукоять и эфес, клинок и ножны, курок и ствол.
— Интересная картина, Гериат, — произнес Нефата.
— Какая, сэр? — спросил Гериат.
— Люди, которых мы убиваем в этом мире, истово верят в то, что сражаются за Императора.
— Да, я видел подобные отчеты, — сказал Гериат.
— Что ты об этом думаешь?
На лице Гериата читалось полное безразличие.
— Они заблуждаются, — ответил он. — Такие ошибки фатальны.
— Пусть так, — сказал Нефата. — Но это странно.
Нефата вновь окинул взглядом пепельные равнины, где его войска готовились к скорому штурму. На огромных площадях расчищенной земли теперь выросли казарменные комплексы. Колонны бронетехники, от пепла ставшей совершенно черной, медленно ползли вперед.
— Этим миром правят силы, которые жаждут уничтожить человечество, — продолжил он. — Мои псайкеры наперебой предупреждают меня об ужасах, что множатся в этих шпилях. Даже я чувствую это.
Он снова посмотрел на Гериата.
— Но почему не чувствуют они? — вопросил Нефата. — Почему они не видят истинную суть своих хозяев?
Гериат смерил собеседника своим бесстрастным, леденящим душу взглядом. Его красные, окольцованные мраком глаза были пусты, как у мертвеца.
— Нужно время, чтобы развратить целый мир, — произнес он. — И не надо себя обманывать. Как много наших людей понимают, почему они воюют? Они выполняют приказы. Они верят тому, что им говорят. В этом я уверен.
Нефата нахмурился.
— Мне это не нравится, — ответил он. — Смерть еретиков приносит мне удовольствие, смерть невежд — нет.
— У меня есть агенты в ульях, и они уже взялись за работу, — сказал Гериат. — Если нам удастся убедить людей, они восстанут и присоединятся к нам. Если же нет — мы убьем их. В любом случае их души будут спасены.
Нефата улыбнулся.
— Ясно, — произнес он, обращаясь скорее к самому себе.
— Так и есть, сэр, — договорил Гериат. — Пусть лучше невежда умрет, нежели виновный останется жить.
