Идущие за Икой пробивались вперед, издавая стоны от каждой новой раны. Кто-то, идущий в хвосте, закричал, когда движущаяся за ними по туннелю кипящая вода обожгла голую ногу.

Идущий впереди Дал пробивался сквозь путаницу шипов, его руки и ноги были покрыты порезами. Он хватался за ветки и тащил себя вперед, останавливаясь лишь, чтобы взглянуть на истерзанные ладони. Он бросил взгляд на Ику, словно проверяя, на месте ли его брат, смотрит ли на него, затем нахмурился и продолжил пробиваться вперед.

Один из шипов прошелся вдоль лба Ики, и его глаз начала медленно заливать красная влага. Мальчик двинулся вперед, ничуть не заботясь о том, что шипы режут его на части. Он ощущал боль как будто издалека — осознавал ее присутствие, но не эффект. Внезапно его рука вырвалась на свободу. От порезов и царапин кожа на ней была похожа на шахматную доску.

Победный рык впереди возвестил о том, что Дал вышел наружу. Дал остановился и развернулся. Он стоял и смотрел, задыхаясь и кровоточа, как дюйм за дюймом его брат выбирается на свободу. Что-то треснуло, замшелые ветки разошлись, и Ика вышел на открытое место.

Он посмотрел на остальных. Кто-то уже почти выбрался, кто-то безнадежно застрял, уже глядя в лицо смерти безжизненными глазами, из которых текли слезы.

Некоторые юноши даже не попытались пройти. Они стояли или сидели с другой стороны, спокойно ожидая гибели, поскольку бурлящая вода поднялась еще выше. Ика кивнул, понимая, что они чувствуют, и отвернулся.

Дал уже карабкался к следующему туннелю. Ика смахнул кровавые слезы и последовал за ним.

Небеса содрогнулись, над горизонтом метнулись сполохи молний. Ветер обрывал немногие выросшие на острове Кальтум деревья, заставляя их издавать скрипы и стоны, как будто озвучивающие тревогу племени.

Соплеменники смотрели на закручивающиеся облака и плевались, проклиная мрачную погоду. Источающий набожность священник выкрикивал молитву Императору, стараясь перекричать раскаты грома. Его красноречие иссякло, он вошел в часовню и запер дверь.

Воздушных змеев торопливо спустили на землю, спасая от циркуляций воздушного пространства; сборщики чамака были надежно пришвартованы, повсюду слышался звук хлопающих дверей и ставней.

Небо почернело.

В хижине Ика и Дал, выражая свое негодование тяжелыми шагами, спустились во влажную темноту подвала. Вслед им послышался голос матери:

— … и сидите там, пока не научитесь повиновению! Если вам нельзя доверить работу по дому, сдается мне, вам тем более нельзя доверять глайдер!

Близнецы тревожно замерли и обернулись к скрестившему руки силуэту наверху лестницы с криком:

— Но-!

— Никаких оправданий, забери вас ночь! Никаких глайдеров в течение месяца! И теперь ваш отец под дождем, устанавливает ту проклятую Императором панель, и кто знает, где он сможет спрятаться, если грянет буря. И как мы выживем, если он пострадает, и почему вы не слушаете отца Лемюэля, когда он говорит о послушании, и… — Визгливый голос умолк, когда захлопнулась дверь, и мать пошла прочь, чтобы запереть ставни.

Ика шмыгнул окровавленным носом. Он чувствовал, что Дал пристально смотрит на него в темноте.

Они бежали через залы и пещеры. Из каждой щели лилась кипящая вода, заливающая факелы один за другим.

В одной из пещер пол был усыпан мелкими тлеющими угольками, нагретыми огненно-красной магмой, которая медленно остывала, собравшись в отдельные лужи. Юноши — те, кто решился — проносились мимо, вскрикивая и поднимая снопы искр. Некоторые с воем падали в бурлящую лаву, цепляясь за воздух и вопя, пока их кожа не обугливалась и легкие не заполнялись огнем.

В другой пещере огненная буря шрапнели и дыма внезапно вырвалась из скрытой ниши среди сталактитов по сигналу немигающего красного глаза датчика движения на одной из стен. Некоторые подростки остановились на входе, бросая испуганные взгляды то на поднимающуюся воду, то на мерцающий рубиновый свет, выбирая между жизнью и смертью. Другие рванулись вперед, пригибаясь и петляя. Их плоть и кости словно растворились в металлическом вихре, крики угасли в облаке дыма и пыли. Некоторым — тем, кто не колебался и не ринулся вперед — удалось пройти.

Еще в одной пещере пол был разрезан отзывающейся эхом пропасти, обрамленной расколотыми костями. Юноши могли продолжить двигаться дальше, лишь перепрыгнув пропасть и ухватившись за противоположный край. Долгие крики упавших, неизменно заканчивающиеся звуком удара тела о камень, будут вечно блуждать эхом внутри горы.

И вода постоянно поднималась, висела на хвосте, протягивала свои извивающиеся усики и окутывала все серным туманом. Гора наполнялась от подножия до вершины, и с каждым шагом оставшийся воздух становился все более горячим и удушливым.

Каждая мышца Ики протестовала против движения, но он преодолевал преграду за преградой, каждый раз убежденный в том, что следующее испытание станет для него последним. Лишь принимая собственную смерть, он мог идти через пылающие угли. Только понимая, что он был никем, он мог неспешно пройти мимо немигающего датчика движения. Лишь зная, что он умирает каждую секунду, что он был уже мертв и забыт, что ничто из его деяний никогда не вспомнят, мог он швырять себя в пропасть, а затем карабкаться, раздирая кисти и руки, к ее краю.

Он выживал, не стремясь к этому.

И все это время на шаг впереди был Дал, идущий вперед, словно неудержимый дервиш. Он оборачивался, чтобы посмотреть на Ику, но никогда не шел на помощь, если тот оступался. Одежда братьев висела лохмотьями, а кожу испещрили царапины и порезы. Однажды Дал повернулся к Ике, взглянул на него горящими глазами и сказал:

— Старайся держаться выше, брат…

А затем они прошли через последнюю пещеру и вошли в извилистый сужающийся туннель, уходящий вниз. Перебирая истерзанными ладонями и коленями, Ика изо всех сил пытался поспеть за удаляющимся братом.

— Дал? — задыхаясь, произнес он, — вода, она будет…

— Я знаю, последовал краткий ответ, — Нас здесь зальет.

Туннель становился все более крутым, стены сужались — до тех пор, пока братья не начали двигаться подобно червям, используя только пальцы ног и локти. Сколько юношей шло следом, Ика не знал. Он не мог повернуть голову, даже если бы ему хватало света. Он был слеп. Личинка в недрах горы.

По извивающемуся как штопор туннелю разнеслось эхо приглушенного крика, словно с расстояния в миллион миль. Где-то далеко наверху кипящая вода добралась до края уходящей вниз шахты, ожидая…

Ика мог представить, как это происходит. Вода — сначала всего несколько капелек — начала бы двигаться по пещере. Затем, по мере прибывания воды, струйка стала потоком, затем рекой, затем цунами, которое обрушилось бы в проход, ускоряясь и ускоряясь по мере сужения стен, ревя в серной ярости.

А затем был свет. Он бил в глаза Ики и заставлял его вздрагивать. И Дал, извивающийся и выбирающийся из туннеля, дергая израненными ногами.

Гора дрожала, как заполненная до краев водосточная труба, и воздух понесся мимо под давлением движущегося сзади яростного потока жидкости.

Когда Ика увидел солнце, оно не выглядело желанным. Он не чувствовал облегчения в свежести воздуха. Он был по-прежнему мертв. По-прежнему забыт.

Из туннеля кроме близнецов выбрались только два парня, с бледными лицами и темными кругами вокруг глаз, словно они жили под землей в течение многих лет.

Они стояли на выступе посреди скалы, Перед ними со всех сторон был обрыв. Далекий океан с этой высоты казался покрытой рябью лужей. А над ним возвышалась Призрачная Вершина, высочайшая гора Бритвенного Хребта, чьи склоны были столь крутыми, что на них не могли гнездиться даже горные ястребы. Самим своим существованием эта иззубренная, скалистая гора бросала вызов облакам.