Эта душа оказалась сильной, непреклонной и господствующей.
Она идентифицировала себя как Юризиан.
В модуле управления мозг, позвоночник и нательная броня Храмовника с помощью телеметрических кабелей соединились с разъемами интерфейсов в троне принцепса, магистр кузни закрыл глаза. Вокруг него возвращались к жизни системы. Сканеры издавали мелодичные звуки, когда вновь начали видеть. Огни над головой вспыхнули и замерцали в энергосберегающем режиме.
Под аккомпанемент грохота пробуждавшихся силовых генераторов все три модуля вздрогнули в унисон раз, два и затем сильно сотряслись.
В двигательной секции Юризиана подбросило метров на пять.
Затем секции обрели устойчивость, покачиваясь на пульсирующих антигравитационных полях, деформирующих поверхность под собой чем-то похожим на переливающееся тепловое излучение.
— Первая фаза активации, — раздался из вокс-станций по всему командному модулю машинный голос.
В механическом тоне сквозила горячая и все возраставшая ненависть. Юризиан склонил голову в знак уважения, но не прекратил работать.
— Братья зовут меня в Хельсрич, — сказал он в холодный контрольный модуль, не ожидая ответа и не получив его. — И хотя это может ничего не значить, я знаю, что война взывает к тебе.
Через соединения интерфейса дух «Оберона» заревел звуком нечеловеческим и непереводимым.
Юризиан кивнул:
— Я тоже так думаю.
Асаван Тортеллий замер над пергаментом.
Он не мог придумать, в каких эпитетах описать, насколько он замерз.
Игнорировать разрушение собора было еще труднее. Он стал таким больше тридцати дней назад, когда инопланетные захватчики поставили богоподобную машину на колени. Статуи лежали, словно трупы, разбитые, лицом вниз, конечности отломаны и валяются в отдалении. Стены украшены выбоинами от выстрелов и паутиной уродливых трещин. Витражные окна — единственные защитники Асавана от раздражающего Щита наверху — зияют пустыми дырами в почерневших стенах. Смотреть на них так же неприятно, как на беззубую улыбку святого.
День за днем Асаван сидел в одиночестве в созерцательной тишине собора и сочинял, как он считал сам, поэму, описывающую грядущую победу в улье Хельсрич. Он уничтожил больше половины написанного, морщась, когда перечитывал свое творение.
Конечно, здесь прочитать произведение больше было некому.
Собор стоял почти пустым с тех пор, как подвергся осаде. Храмовники пришли «в чистоте, защищая нас, с верой, несгибаемые», написал Асаван (прежде чем навсегда уничтожить эти корявые строки), но они прибыли слишком поздно, чтобы уберечь от ран полые кости монастыря «Герольда Шторма». С тех пор прошли недели. Недели, за которые ничего не заменили и не восстановили.
Асаван был одним из немногих, кто еще оставался в соборе. Его собратья состояли главным образом из сервиторов. Прикрепленные проводами к пушкам на стенах, порабощенные, они управляли прицеливанием и перезарядкой систем на стенах. Он часто видел этих несчастных, потому что его обязанностью было поддерживать в них жизнь. Подвергшиеся лоботомии и аугментированию, эти когда-то люди теперь были всего лишь автоматами без конечностей, с раскрытыми ртами, помещенными в поддерживающие жизнь люльки рядом с пушками. Сами они никак не могли поддерживать собственное существование. Во время осады от повреждений часть из них лишилась кабелей, по которым подавалось питание и забирались отходы, и даже спустя все эти недели оставшиеся в живых магосы из главного тела «Герольда Шторма» еще не добрались сюда из-за крайне длинного списка починок. На первом месте стояли ключевые системы, а выживших адептов Механикус осталось слишком мало. Битва внизу была чересчур жестокой.
Так что пришлось Асавану, как одному из немногих выживших в соборе, кормить этих безмозглых существ с ложки мягкой, богатой протеинами пастой, чтобы не дать им умереть, и раз в неделю промывать фильтры для отходов.
Он делал это не потому, что так приказали, и не потому, что его сильно волновало продолжение функционирования горстки уцелевших орудий на стенах монастыря. Он делал это потому, что ему было скучно, и потому, что он был одинок. Пошла вторая неделя, как он начал беседовать с безответными сервиторами. К четвертой он дал им имена и придумал прошлое.
Сначала Асаван пробовал отдавать приказы одному из семи стандартных сервиторов, которые патрулировали собор, чтобы тот исполнял поручения аколита, но эти модели были малопригодны к перепрограммированию. В них заложили односложные задачи — ходить с метлой из комнаты в комнату и подметать пыль под ногами молящихся.
Правда, молящихся больше не было. А у сервиторов больше не было метел. Асаван знал одного из сервиторов до аугментации — это был туповатый аколит, который заслужил свою судьбу кражей денег у мирян. Наказанием стало превращение в бионического раба, и тогда Асаван не пролил по вору ни слезинки. Но ему не доставляло радости видеть, как примитивное существо слонялось, громыхая обломком метлы по полу, даже отдаленно не подступая к тому, чтобы навести порядок в этом хаосе. Он был неспособен отдыхать, пока долг не будет выполнен. Сервитор не подчинялся приказу прекратить работу, и Асаван подозревал, что жалкие остатки разума в его голове каким-то образом повредились во время битвы. Быть может, все дело в незаметной травме головы.
На шестой неделе сервитор рухнул между скамьями, его человеческие части больше не могли функционировать. Асаван сделал с ним то же, что с остальными убитыми. Выбросил тело за борт. Пагубное любопытство (то самое, о котором он потом всегда жалел) заставляло его смотреть, как тела падают с высоты пятидесяти метров и разбиваются о землю внизу. В таком зрелище он не находил ничего ни ужасного, ни привлекательного, но никогда не мог отвести глаз. В конце концов Асаван признался себе, что зрелище это напоминало ему самому о том, что он все еще жив. Но что бы ни было причиной, оно также питало его ночные кошмары. Интересно, как солдаты умудряются привыкать к подобным вещам и почему они вообще хотят это делать.
Главной его заботой за прошедшую неделю стал холод.
Титан вступил в длительное сражение. Повреждения, полученные несколько недель назад в засаде, полностью устранили, но их уравновесили и даже увеличили новые раны. Командный экипаж титана («Да снизойдет на них благословение, ибо они ведут нас к триумфу», — привычно шептал Асаван) отнимал все больше и больше мощностей от вторичных систем гиганта.
Малочисленная команда техноадептов не ремонтировала незначительные механизмы, а рассеялась по огромной конструкции и трудилась над жизненно важными системами. Некоторые системы вообще остались без питания, когда отсоединили кабели, и их топливо сливалось в ячейки с плазмой, питавшей Щит и главные орудия.
Неделю назад отопительные системы собора перестали функционировать. Со свойственной Механикус эффективностью на случай такого развития событий существовали вторичная и третичная запасные опции. К несчастью для Асавана и еще нескольких выживших послушников, обе запасные системы оказались бесполезными. Вторичная резервная система была небольшим генератором, который не требовал ухода и питался от резервного источника питания.
Разрушение этого генератора уничтожило и план включения третьего варианта, который заключался в том, что четыре однозадачных сервитора, не годившихся больше ни для чего, были бы активированы и установлены так, чтобы вручную крутить насосы генератора. Даже если бы генератор функционировал, все четыре сервитора оказались убиты в битве пять недель назад.
Асаван храбро попробовал повернуть одну из рукояток самостоятельно, но сил у него было куда меньше, чем у сервитора, и все, чего аколит достиг, — это боль в спине. Рычаг не сдвинулся и на сантиметр.
Так что теперь он сидел на упавшей колонне, пытаясь сочинить что-нибудь, чтобы описать, как он промерз — прямо до костей — и как было жутко холодно все последние шесть дней.
