— Не знаю, Малыш, — вздохнув, ответил Коул.
— Почему его так неожиданно выдернули? — спросил загоравший Гайст.
Никто из них не видел сержанта с тех пор, как тот привёл их в лагерь около восьми утра.
— Возможно, Вайн хочет дать ему пинка за то, что он позволил мальчишке прибиться к взводу и повсюду таскаться за нами с широко открытыми, как у щенка, глазами, — пренебрежительно заметил Ферзе.
Никто не отреагировал на этот комментарий, тем более Малыш.
Коулу пришлось признать, что Нэл Букай был одним из самых хороших людей, которых он встречал в своей жизни. Он обладал очень добрым характером и, похоже, искренне беспокоился об отряде. "Чёрт", — подумал Арно, как бедняга оказался среди охотников на орков, шкуродёров? Сержант упорно отказывался распространяться на эту тему, в том числе и со своим доверенным заместителем, даже после выпитой почти до дна украденной бутылки амасека.
— Скорее всего, Бориско приказали тащить наши никчёмные задницы назад в Зелёнку, — предположил Вандеркамп.
— Надеюсь, у Бюллетеня всё будет хорошо, — сказал Малыш, обращаясь скорее к самому себе, чем к остальным.
— У этого коварного ублюдка, — пробормотал Ферзе. — Не удивлюсь, если он сделал это специально.
— Амбо Джекс — или Бюллетень, как чаще называли его шкуродёры — вчера оказался достаточно невезучим, чтобы свалиться в замаскированную орочью яму-ловушку с кольями. Сержант сказал, что Амбо повезло, что он не лишился ступни, а то и всей ноги. Как только взвод добрался до лагеря, то раненого со всей возможной спешкой доставили во временный медицинский бункер. Правда, Бориско покинул их ещё быстрее. Это было не в первый раз, когда Джекс получал “счастливую” рану во время патрулирования. Несчастные случаи, которые выводили его из строя на день или два, происходили регулярно, но никогда не приводили к тяжёлым травмам или смерти.
— Не понимаю почему они не найдут ему работу в штабе, — полуулыбаясь, предположил Мазурский.
— Наверное, потому что знают, что он приносит несчастья и будет гадить им, а не нашим заданиям, — заметил Ферзе.
Именно в этот момент Коул заметил, что Жрец принялся за старое. Жрец был тем, кого в Экклезиархии называли “отмеченным Императором” — юродивым, которого охотники на орков считали религиозным сумасшедшим.
Такие люди часто встречались в бесчисленных полках Имперской гвардии. Они увидели в битвах слишком много невообразимых ужасов для своей измученной психики и тронулись. Но их дух не сломили, и только в нём они могли найти утешение. Поэтому их вера стала всепоглощающей — единственным незыблемым элементом во вселенной ужаса и болезненных переменах. Незыблемым, как орудие “Сотрясатель” и непоколебимыми, как Палидуские горы.
Никто из взвода не знал, Жрец — это его настоящее имя или прозвище, которое ему дали в прошлой жизни. Никто и ничего не знал о его жизни до того, как война обрушилась на Армагеддон. Потому что он не говорил о ней. Никогда.
Травмы оставили свой след на Жреце, как физически, так и психически. Он был худым, с узким похожим на нож лицом. Скулы проступали сквозь плоть в тех местах, где кожа начала морщиться. Он был совершенно лысым, но в отличие от Гайста не по своей воле.
Если считать Гундерсона, то он был вторым снайпером в команде — и лучшим снайпером. Но сейчас он метался из стороны в сторону, отчаянно заламывая руки.
— Где Страж? — бормотал он.
— Что случилось, Жрец? — спросил Таннгейзер, отрывая взгляд от карт.
— Где Страж? — продолжал возбуждённо повторять снайпер. Жрец никогда не был склонен к проявлению эмоций. Сейчас же на взгляд Коула он выглядел несчастным, как никогда.
— Хорошо, — устало вздохнул Арно, — кто взял его лазган?
— Ты о чём, Коул? — улыбнулся в ответ Гайст.
— Я о том, Джокер, куда ты дел его оружие?
— А с чего ты решил, что его драгоценный Страж у меня? — продолжал широко улыбаться Гайст.
— О, какого чёрта, Гайст, — выругался Арно, — это было долгое задание, я устал, как собака, у меня болит нога, я проголодался и хочу хорошенько выспаться — настолько хорошо, насколько возможно в “Цербере” — и мне не нужны твои тупые игры. Посмотри на Жреца — он весь извёлся. Ты же знаешь, что он перекручен похлеще катачанского хлысточервя.
— В точку. Вот почему он и сделал это, — вклинился Ферзе.
— Не лезь не в своё дело, Ферзе, — осадил его Коул, прежде чем продолжил разговор с Джокером. — Я спрашиваю тебя в последний раз, Гайст. Где оружие бедолаги?
— Да, хватит уже изводить его, ты ньюкоголовый. — Добавил Гундерсон. Из охотников взвода Гойя Гундерсон видимо понимал своего коллегу-снайпера лучше других. Или, по крайней мере, он легче остальных переносил его.
— Кто сказал, что это я? — ответил Гайст. — И что произошло с “невиновен, пока не доказано обратное”? — Обиженное выражение лица и возмущённый тон ничуть не подействовали на остальных.
— Гайст, если будешь продолжать в том же духе, то получишь взыскание от Бориско. Я лично прослежу за этим.
— У меня его нет. Кобург держит его в тепле, усевшись своей жирной задницей.
— Ты — идиот, Гайст, — презрительно сплюнул Арно. — Надеюсь, что остальные не такие тупые, как ты, и уважительно относятся к своему собрату-шкуродёру. В конце концов, они будут защищать твою задницу в Зелёнке.
Кобург встал и начал ощупывать ящик, на котором сидел. Но Таннгейзер оказался быстрее. Он вытащил из-под него что-то длинное, похожее на обёрнутую в просмоленную ткань лазерную винтовку.
— Да, вот она, брат, — рассмеялся он и бросил её отчаявшемуся Жрецу.
— Бог-Император обрушит Своё божественное правосудие на тебя. Повелитель Человечества видит твою душу насквозь, — прямо заявил снайпер, но уже спокойнее, потому что держал Стража в руках.
— Эй, а я здесь причём! — возмутился Таннгейзер.
— По вашим делам судить будут вас. — Пробормотал Жрец, целуя священный символ, висевший на цепочке на шее рядом с армейскими жетонами. На нём было выгравировано изображение Императора, который почти превратился в скелет на Золотом Троне Терры. Амулет не слишком искусно вырезали из кости. Затем Жрец отвернулся, чтобы остаться наедине со своим драгоценным Стражем и Императором.
"И в самом деле, — подумал Арно. — Уста безумцев глаголят горькую истину. По делам будет судить их Император, когда настанет время".
Какие дела Он готовит для них? И справятся ли они, когда придёт время? И когда, наконец, вернётся Бориско?
Хотя штаб размещался глубоко в холме, вдали от прямых солнечных лучей, в нём было неприятно жарко. В центре большого открытого пространства — выкопанного внутри холма, как и остальные помещения, и укреплённого металлическими листами — стоял большой стол, украшенный раскинувшим крылья двуглавым имперским орлом. На одной из стен висела огромная карта, исписанная красными и синими примечаниями и кодовыми обозначениями. Возле неё стояли несколько офицеров, держа в руках кипы бумаг и поцарапанные инфопланшеты, и что-то писали на них. Именно здесь во влажном, пропотевшем и жарком воздухе пришлось ждать сержанту Павле Бориско.
Он стоял перед дверью, которая вела из зала с картой в истинный нервный центр “Церберы”, и простоял он перед ней почти час, кроме тех моментов, когда прогуливался вокруг стола или рассматривал постоянно обновляемую карту джунглей. Время от времени кто-то из работавших с ней офицеров пересекал дверной проем, входя или выходя из комнаты, всегда на обратном пути держа в руках полоску пергамента. И так не слишком большое терпение Бориско быстро улетучивалось.
Наконец, хотя казалось, что уже прошла вечность, из затенённого дверного проёма вышел адъютант и подошёл к широкоплечему сержанту.
— Сейчас маршал встретится с вами, — отрывисто бросил он.
— Самое время, — тихо проворчал Павле, пока офицер резко поворачивался на подкованных сапогах, но не настолько тихо, чтобы адъютант его не услышал.
Сержант охотников на орков проследовал за сопровождающим, переступил порог и оказался в помещении, освещённом многочисленными коммуникационными консолями и пикт-экранами, за которыми сидели сервиторы. Лексмеханики-счетоводы обрабатывали поступавшую в командный хаб информацию, анализируя бесконечный поток данных и записывая его в понятной для штабистов-людей форме. Пол покрывали пергаментные свитки — результат их трудов. Группы свистящих и гудящих техножрецов перемещались между наблюдательными станциями и панелями связи, занимаясь настройкой, омывая священными маслами и беспрерывно монотонно распевая молитвы Оптимальных Эксплуатационных Показателей.
