— Пожалуйста, — умоляюще проговорил Лодовик. — Это может оказаться крайне важно.

— НУ ЛАДНО! — прокричала Клия. Они терпеть не могла, когда ее к чему-либо понуждали, к тому же боялась, что из этой затеи ничего не выйдет, а ей было бы неприятно поймать себя на очередной слабости — ей и страха хватало. — Ну, что мне сделать? Заставить тебя сплясать джигу, что ли?

Лодовик улыбнулся.

— Что угодно, что в голову придет.

— Ты робот. Разве я не могу просто взять и приказать тебе танцевать? Разве ты не обязан будешь подчиниться моему приказу?

— Ты мне не хозяйка, — возразил Лодовик. — И потом, помни… Клия отвернулась и прижала ладонь к щеке.

Лодовик неожиданно почувствовал, что было бы очень приятно проверить свою механику и регуляцию моторики. Кабина лифта была идеальным местом, где можно было провести такое тестирование — если, конечно, он не налетит при этом на людей, едущих вместе с ним. На самом деле это было так просто это желание подвигаться, — просто и приятно.

Он начал танцевать — сначала медленно, чувствуя некую правильность своего выбора и даже одобрение. Тысячи людей высоко оценили бы его выступление — пусть не с артистической стороны, но уж точно — с технической. Проверяя свою моторику, Лодовик чувствовал, что его координация в образцовом порядке.

Клия отняла руку от щеки. Лицо ее было мокрым от слез.

Лодовик остановился и покачнулся. Его воля, воля робота, пометавшись между многочисленными импульсами, заставила его обрести равновесие.

— Прости, — дрожащим голосом проговорила Клия. — Не стоило заставлять тебя делать это.

Она быстро вытерла лицо. Вид у нее был смущенный и несчастный.

— У тебя прекрасно получилось, — сказал Лодовик. Он был тоже несколько смущен тем, насколько легко эта девушка обрела власть над ним. — Бранн действовал вместе с тобой?

— Нет, — покачала головой Клия.

Бранна успех Клии, похоже, просто ошеломил.

— О, небо… — прошептал он. — Мы могли бы захватить власть над всем Трентором…

— НЕТ! — вскричала Клия. — Мне очень жаль, что я сделала это. — Она протянула к Лодовику руки, словно прося прощения. — Ты — машина. Тебе так хочется… угождать, хочется в глубине — ну, не души, конечно… Ты проще ребенка. Да ты и есть ребенок.

Лодовик не знал, как ответить на это, потому промолчал. А вот Вольтер не постеснялся выразить свое мнение в самых откровенных выражениях. «Я тоже почувствовал ее. Ног у меня, разумеется, нет, но и мне так захотелось сплясать. Подумать только — сплясать! Что же это за сила такая? Нет, это поистине чудовищно!»

Клия не желала выдавать, как она противна самой себе, но это только усиливало ее замешательство.

— Но на самом деле ты не ребенок. Ты настолько горд и серьезен… Это было ужасно… Это было все равно, как если бы я заставила моего отца… — Голос ее дрогнул. — Как если бы я заставила его наделать в штаны.

Она расплакалась.

Лодовик склонил голову набок.

— С мной не случилось ничего плохого. Если ты переживаешь за мою гордость…

— Ты не понимаешь! — прокричала Клия сквозь слезы. Но тут открылись двери кабины, и Клия резко развернулась, готовая к встрече с врагами.

В полутемном коридоре было пусто и тихо. На полу лежал толстый слой пыли без единого следа. Клия выпрыгнула из кабины, и под ее ногами взметнулась тысячелетняя пыль. — Я больше не желаю быть такой! Я хочу быть такой, как все!

Эхо ее голоса отлетело от бесстрастных древних стен.

Бун стоял рядом с Гэри, а Лоре Аваким — рядом с Гаалем Дорником. Пятеро судей уже сидели за столом на возвышении, когда в зал ввели подсудимых. Линь Чен, как обычно, сидел на стуле с самой высокой спинкой посередине. В течение пяти минут судебный исполнитель зачитывал пункты обвинения, и все это время подсудимым полагалось стоять. У Гэри закружилась голова. Он, прищурившись, обвел взглядом зал, качнулся к Гаалю и в конце концов привалился к нему. Гааль без слов поддержал Гэри, помог восстановить равновесие.

— Простите, — пробормотал Селдон.

Линь Чен заговорил, не удосужившись даже взглянуть на главного обвиняемого:

— Продолжение судебного процесса бесцельно. Комитет Глобальной Безопасности отказался от намерения провести перекрестный допрос профессора Селдона.

Гэри не осмелился издать вздох облегчения.

— Публичное разбирательство по данному делу окончено, — объявил Чен, и судьи встали.

Седжар Бун сжал руку Гэри. Комитетчики отошли от стола судейской коллегии. Аристократы начали перешептываться. Поверенный подошел к кабинке подсудимых и обратился к Гэри.

— Председатель Комитета желает переговорить с вами наедине, — сказал он и слегка поклонился Буну и Авакиму — не то выражая тем самым формальную учтивость, не то обозначая, что к ним это приглашение также относится. Следующая фраза поверенного все прояснила:

— Ваши клиенты на этой встрече должны быть одни. Они останутся здесь. Все остальные свободны.

Гэри не знал, как быть и что думать. Силы вот-вот готовы были его покинуть. Бун коснулся его руки, ободряюще улыбнулся и удалился из зала в сопровождении Авакима.

Как только зал опустел, наружные двери закрыли на длинные, тяжелые медные засовы, и комитетчики вернулись на свои места за судейским столом. Линь Чен теперь не спускал глаз с Гэри.

— Господин Председатель, я бы предпочел, чтобы наши адвокаты присутствовали при беседе, — надтреснутым голосом проговорил Гэри. Он ненавидел себя за слабость, за старческую немощность.

— Сегодня — не судебное заседание, профессор, — сказал комитетчик, сидевший слева от Чена. — Сейчас разговор у нас пойдет не о вашей личной судьбе, а о проблеме государственной безопасности.

— А теперь говорить буду я, — объявил Чен.

Остальные комитетчики словно влипли в стулья и умолкли. Их позы и безмолвие яснее всяких слов говорили о том, какой властью обладает этот худощавый, мрачный человек с извечно бесстрастным лицом и манерами истинного аристократа. Гэри подумал: «Удивительно — он выглядит старше меня. Ну, просто предмет антиквариата!»

— Доктор Селдон, — начал свою речь Чен. — Вы грубо нарушили спокойное течение имперской истории. Никто из квадриллионов живущих ныне людей не проживет более столетия. Зачем же нам в таком случае отягощать себе жизнь, гадая о том, что будет через пятьсот лет?

— Ну, а я протяну не более пяти, — с улыбкой возразил Селдон. — Однако для меня это — вопрос первостепенной важности. Можете считать меня идеалистом. Но я думаю так, потому что считаю себя человеком, каким бы мистическим ни счел бы кое-кто такое определение.

— Не имею ни малейшего желания философствовать. Объясните, почему бы мне просто не избавиться от вас, а вместе с вами — и от неудобного и ненужного мифического будущего, отстоящего от нашего времени на пятьсот столетий, — казнив вас нынче же ночью?

Гэри старался собрать в душе все сочувствие, которое питал к этому человеку, то сочувствие, какое можно было бы испытывать к самой смерти, ибо спокойствие главного комитетчика в глазах Гэри равнялось смерти.

— Неделю назад, — мягко сказал Гэри, — у вас была полная возможность поступить так, и, вероятно, тогда у вас появился бы шанс — один из десяти — дожить до конца года. Сегодня такая вероятность составит один шанс из тысячи.

Остальные комитетчики от такого святотатства дружно ахнули — ни дать ни взять, девственницы, впервые увидевшие перед собой обнаженного супруга. Чен как-то сразу стал более сонным и почему-то — еще более худощавым и мрачным.

— О чем это вы? — осведомился он угрожающе мягко.

— Падение Трентора, — ответил Гэри, — нельзя предотвратить никакими волевыми усилиями. А вот ускорить — легко. Молва о судилище надо мной очень быстро разнесется по всей Галактике. Ваш отказ от моих планов предотвратить, смягчить, сократить страдания человечества убедит народы в том, что им не на что надеяться в будущем. Они уже сейчас с тоской вспоминают о том, как жили их предки. Они увидят, что политические революции и промышленные кризисы растут, как грибы. В Галактике воцарится ощущение, что только то и ценно, что можно заполучить немедленно. Люди амбициозные ждать не станут, не промедлят и беспринципные. Каждое их деяние будет приближать конец. Казните меня — и крах Трентора наступит не через пятьсот лет и даже не через пятьдесят, а ваш собственный через год, а то и раньше.